Ведь жизнь коротка, полна страданий, кончается смертью. © МС из Лондона с проработанной детской травмой
Жизнь — череда выборов, и временами Хаширама думает, что ошибся в каждом из них. Он видит, как крепко впиваются отцовские пальцы в бледные щеки, как блестит в лунном свете лезвие куная. Тобирама молчит, покорно прикрывает глаза. — Хаширама, выбирай: ты или я. Хаширама кричит, но слова не срываются с его губ. Он выхватывает кунай, ласково проводит пальцами по бледным щекам брата. Глаза Тобирамы сухие, они в жалких мгновениях от его собственных: Хашираме хочется зажмуриться, спрятаться, убежать прочь. Он режет кожу аккуратным точным движением. Хаширама — шиноби. Его путь, дорога, что указали ему предки — бесконечное переплетение смерти, крови и страданий. Хаширама — убийца. Ещё никогда сталь в его руках не была так тяжела. Он старается сделать порезы ровными и симметричными. Пытается уродство превратить в красоту. Хаширама кусает губы, слизывает медь. Делает второй росчерк, будто пишет красками на бумаге, останавливается, чтобы подавить горький смешок. Порезы расцветают на скулах аккурат напротив друг друга. Он делает последнее движение. Красиво. Его тошнит. Кровь стекает по лицу, марает воротник светло-голубого хаори. — Не смей его лечить, понял? Бутсума выходит из комнаты. Тобирама медленно моргает, пытаясь осознать произошедшее. — Красиво. Слово отдаётся болью глубоко внутри. Хаширама повторяет его снова и снова, чувствуя, как оно режет язык, наполняет рот горькой кровью. Тобирама криво улыбается — морщится от острой вспышки. — Спасибо, что это был ты, ани-чан. Хаширама целует его в лоб, ощущая, как при мысли о том, что ещё может придумать отец, внутрь пробирается беспокойный страх. Тобирама не боится наказания, потому что за ним неизменно следует Хаширама.***
Бутсума Сенджу никогда не был сильным человеком. Выдающийся войн, он оставался мелочным и вспыльчивым до жестокости. Даже долгие годы спустя Хаширама помнил, как жались к нему ночами Каварама с Итамой, вздрагивали от криков и шума за пределами тесной детской. Как сам он цеплялся за Тобираму, больше удерживая его от глупости, нежели успокаивая. Отец тренирует их упорно и долго, до сбитых рук, до сорванного дыхания. — Если шиноби больно, значит, он ещё жив. — Может, это значит, что он плохой шиноби? Бутсума неодобрительно качает головой. Вместо ужина Тобирама до поздней ночи бегает вокруг полигона. После смерти Каварамы отец впервые поднимает на Хашираму руку, но в глазах наследника нет страха, лишь одна непокорность. Бутсума скрипит зубами, признавая своё поражение. Ночи становятся холоднее. Смех у Итамы тихий и мягкий. Хаширама всегда рад этому звуку: он готов тысячу раз выставлять себя дураком, если это заставляет брата улыбаться. Он гонит от себя мысль о том, что начинает забывать, как звучал голос Каварамы. Они держатся друг за друга, зализывают раны. Вместе не больно. Вместе не страшно. Аксиома их жизни. Только вот, что значит быть вместе, когда половины из них уже нет в живых? После смерти Итамы Тобирама покорно принимает удары отца. В мутном свете свечи Хаширама смотрит-смотрит-смотрит, а после лечит, пока младший цепляется за горький запах трав и чакры брата, ощущение его ласковых рук и первых, ещё неуверенных поцелуев. Эти поцелуи мокрые от слёз и отчаянья в них больше, чем любви. — Хаширама! Не отлынивай! Тобирама успевает выставить блок, но удар Хаширама сбивает его с ног, валит на мокрую от росы землю. Кулак брата замирает над его лицом. — Бей! Хаширама бьёт, зажмурив глаза, и неизменно проигрывает. Потому что нельзя недооценивать врага, даже если он твой родной брат. Потому что с победившим в спарринге сражается отец, и вот он Тобираму не щадит никогда. Хаширама делает этот неправильный выбор снова и снова. Хаширама — ребёнок, на его глазах родились трое братьев, трое славных мальчишек. Двоих из них уже нет в живых. Тобирама не думает, что у него есть право на обиды. Должно быть, они не справляются — они потеряны в мире, который горит бесконечным пламенем войны. Они видят смерть чаще, чем жизнь. Но никто и не обещал им счастья, никто не говорил, что будет легко. Большинство взрослых даже не уверены в том, что они смогут прожить достаточно, чтобы обзавестись собственными детьми. Хаширама и Тобирама не задумываются об этом, потому что будущее слишком туманно, а у них есть дела поважнее, чем жизнь, которая вряд ли когда-нибудь наступит. Братья не винят отца в том, что он тоже не справляется. Вместо этого они плетут венки, чтобы отнести их на крошечные могилки или запираются в душной комнате и целуются до мутных кругов перед глазами, чтобы все мысли были лишь друг о друге. Чтобы не было в них места для нерождённых детей или мёртвых родственников. Хаширама уходит. Сбегает ранним утром, чтобы вернуться к закату. Тобирама тоже немного эгоист, поэтому слежка даётся ему легко. Его тренировки — это боль в мышцах, яркая россыпь синяков и вечная усталость. Хаширама со своих занятий приносит улыбки и горящие глаза. А ещё тишину. Тобирама не спрашивает. Хаширама не говорит. Только вот раньше Тобираме не нужно было задавать вопросов, а Хаширама никогда не молчал. Когда правда о Мадаре выходит наружу, отец подозрительно спокоен. Тобирама крепко держит Хашираму за руку, извинения крутятся у него на языке. Ему кажется, что он что-то сломал, но это чувство растворяется с приходом нового дня. Они не хотели жизни, они желали утешения, желали горько-сладкого счастья. Хаширама хотел мира, а Тобирама боялся, что не сможет найти себе в нём места. Ему почти страшно, что с миром уйдёт горечь, и спертый воздух, и смерть. Останется только жизнь, только половина привычной реальности. Очередным вечером Хаширама упрямится, отказывается идти в патруль. Отец Тобираму не спрашивает. Младший Сенджу защищается отчаянно, размахивает клинком, не считая силы, больше в страхе, чем в трезвом уме. Тобираме плохо от запаха и вкуса крови. Он зовёт брата, но никто не приходит. Если у Хаширамы был выбор, то у него — никогда. Он бьёт наотмашь, заставляет себя не закрывать глаза, сражаться, а не бежать, хотя ноги трусят и подводят его. Он с разбегу вонзает в спину мужчины кунай, и уже не может вытащить лезвие. Тянется к подсумку, и следующий выпадает из его скользких дрожащих пальцев. Отец прикрывает его, не говорит ни слова о допущенных им ошибках. Под руку тащит в деревню, ведёт по коридорам поместья и затаскивает в их общую с Хаширамой комнату, как бы говоря: разбирайтесь с этим сами. — Отото? Тишина. — Тобирама! Хаширама дрожит, чувствует, как остро тянет под рёбрами, как заполняют мысли злость и вина. Тобирама, вымазанный в крови и грязи, смотрит на него безразличными пустыми глазами. Он хочет вылечить его раны, только вот ни в одной книжке не сказано, какие мази способны собрать воедино душу. Хаширама смывает кровь, проклиная тот миг, когда отец с матерью решили, что их дети имеют право появится на свет.***
Изуна смеётся, лукаво смотрит на шрамы извечного противника. — А тебе идёт, Сенджу! Мадара ловит вспышку гнева старшего из братьев, чувствуя, как привычно поднимается волна раздражения на неумение Изуны держать язык за зубами. Хаширама не спит ночь после битвы, хотя его веки тяжёлые, а руки отказываются подниматься. Он выцеловывает шрамы, зарывается пальцами в светлые волосы. Тобирама под ним нуждающийся и неловкий — боль сковывает движения. Он ловит его губы, поддаётся навстречу так, будто это их последняя ночь на земле. С годами характер Бутсумы становится лишь сложнее. Тобирама с привычной покорностью прикрывает глаза. Хаширама кричит: — Если ты сделаешь это, то лишишься обоих наследников! Тобирама смеётся низким приятным смехом, пока Хаширама лечит его синяки и плачет. Старший Сенджу чувствует, как ведёт его от этого звука, белых зубов и открытой шеи и кусает Тобираму, куда придётся. Смех сменяется мягкими, почти жалкими звуками. Слёзы высыхают. Были ли они по-настоящему сильными хоть раз в своей жизни? Бутсума погибает несколько месяцев спустя. Тобирама снова плетёт венки, но ни одного для него. На Хашираму валятся обязанности главы клана, но чувство облегчения слишком велико. Оно отдаёт горечью, ведь война не собирается затухать ни на миг. Они всё ещё не справляются. Эта война ставит перед Тобирамой выбор. Его руки больше не дрожат. Изуна мёртв. Мир шиноби пахнет кровью, гнилью и выжженной землёй. Хаширама задыхается: у него аллергия на смерть и ненависть. Тобирама не в ладах с жизнью и миром: они слишком сложные и непонятные. Слишком чистые, а ему не хватит всех рек страны Огня, чтобы отмыть руки. У Хаширамы веры на них двоих.***
— Убей себя или своего младшего брата. Слова Мадары — благословение. Выбор для Хаширамы ещё никогда не был таким простым. Тобирама покорно прикрывает глаза, готовый принять удар, но Хаширама уже подносит лезвие к собственному открытому горлу. Вечером Тобирама целует его, грубо дергает отросшие волосы, потому что злости и страха в нём слишком много. Хаширама хватает его за плечи, стягивает хаори. Тобирама мягко перехватывает его руки, поправляет одежду. Хаширама не извиняется. Тобирама не смеётся. Они засыпают в разных комнатах. И это холодно, одиноко и неправильно. — Если бы ты умер, так было бы каждую ночь. Хаширама ласково утыкается ему лбом в шею, устраивает голову на плече. Тобирама прижимается к нему, жмурит уставшие глаза. — Пожалуйста, не умирай. Они хотели утешения, и в такие моменты не было ни жизни, что хуже смерти, ни смерти, что неизменно следовала за ними по пятам. Тобирама царапает ему плечи, влажно целует шею, оставляя на ней багровые росчерки. Откидывается назад, прогибается в пояснице. В лунном свете его кожа сияет. Он тихо стонет, когда Хаширама тянет его за бедра, опрокидывая на спину. На бледном лице шрамы алеют, вторя глазам, как ягоды рябины на снегу. Хаширама обводит их лёгкими прикосновениями, чувствует, как вяжет у него язык. Хрипло произносит: — Красиво.***
Мечта Хаширамы сбывается. Тобираме тяжело найти себе место в мире, в котором Учиха больше не враги, и вина за убийство впервые становится громче, чем страх смерти. Младший Сенджу почти живёт в резиденции, зарывается в бумаги и с дрожью пытается понять, как не допустить развала этого хрупкого ужасающего мира. Тобирама покорно прикрывает глаза. Хаширама улыбается Мадаре. И вновь молчит. Тобирама тонет в остатках, жалких осколках когда-то единственно-правильной реальности. Мир сделал то, чего не смогла даже вечная война. Хаширама — живой, только вот ночи холодные и пустые. Скоро перед Хаширамой вновь встанет выбор. Тобирама всё ещё немного эгоист.