Я боялся индиго (но хотел)

      Генри просыпается от щебета птиц, утреннего солнца, светящего прямо в глаза, и ужасной, ужасной головной боли. Он зажмуривается и прижимает тыльную сторону ладоней к глазам, и все это для того, чтобы дурацкое солнце ушло. Возможно, он все еще немного пьян, потому что его чувство координации, кажется, не сильно нарушено, учитывая, что ему требуется примерно две попытки, чтобы должным образом прикрыть глаза.       Трава влажная от утренней росы, но он едва замечает тот факт, что находится на улице, не говоря уже о том, чтобы лежать в траве. В голове у него слегка стучит, и он пытается вспомнить, что произошло прошлой ночью. Что он, возможно, мог сделать, дабы оказаться здесь, но его мозг выдает только небольшие фрагменты мигающих неоновых огней, характерный вкус водки, смешанной с газировкой, а затем — Уолтера.       Уолтер, с его слишком добрыми зеленоватыми глазами и мягкими чертами лица. Его ямочки на щеках и пышные каштановые волосы, и как он смеялся и что-то шептал на ухо Генри всю ночь. Если он сосредоточился, то все еще мог чувствовать тепло носа Уолтера, прижатого к маленькой щели между его ухом и челюстью, электризующее, волнующее и — Что угодно. Он старается не слишком задумываться об этом и очень демонстративно игнорирует разливающееся тепло, появляющееся у него в животе.       Когда солнце больше не кажется таким нависающим и ярким, он приоткрывает глаза, и, словно по зову, над ним внезапно появляется лицо Уолтера. Он смотрит на него сверху вниз с кривой улыбкой, и Генри физически вынужден отвести глаза от его рта.        — Какого черта ты здесь делаешь? — Уолтер смеется, качая головой, прежде чем предложить руку, чтобы помочь ему подняться.       Генри тихонько стонет, его охватывает смущение, но он принимает руку Уолтера. Немного липко, и второй, кажется, так же пьян, как и Генри, потому что, когда он отрывает его от земли, тот тоже чуть ли не теряет равновесие.        — Не знаю, я вроде как только что проснулся здесь, — говорит он, и его голос хриплый и прерывистый, и Уолтер расплывается в улыбке. Его руки все еще слабо сжимают руки Генри.        — Ты был очень, очень пьян прошлой ночью, — дразнит Уолтер, широко улыбаясь. Это кажется немного противоречивым, потому что он покачивается, и они чуть не падают, но Генри не упоминает об этом. Хватка Уолтера усиливается, чтобы удержать их на месте, но его руки нежные. Ему снова становится тепло, и он отводит взгляд, сдерживая улыбку.        — О, правда? Я действительно был пьян прошлой ночью? — Генри отстреливается в ответ, в его голосе слышится то, как он надеется, что Уолтер истолкует его слова как флирт.       На этот раз очередь Уолтера уходить, но он ловит взволнованную улыбку на своем лице:       — Да, ты. Я буквально нашел тебя спящим под столом, и когда я тебя разбудил, ты был такой, супер злой на меня! — Уолтер смеется, слегка заплетаясь в своих словах.       Генри смущенно смеется и чувствует, как краснеют его щеки.       — Нет, нет. Я отказываюсь — этого не было! — он отрицает, хотя смутно помнит, как ударился головой о нижнюю часть стола.       И, как будто Уолтер только что прочитал его мысли, он поднимает руку с бицепса Генри к затылку, проводя пальцами по волосам. Генри едва сдерживает дрожь.        — Значит, вчера ты не ударился головой об стол? — Уолтер говорит лукаво, низким голосом, наклоняясь немного ближе. Затем он прижимает ладонь к маленькой шишке у Генри на голове, недостаточно сильно, чтобы было по-настоящему больно, но достаточно, чтобы он слегка поморщился.        — Ой, я в порядке! Может я мог заснуть под столом. Но в свою защиту скажу, что ты цеплялся за меня всю ночь, из-за чего я устал.       Рот Уолтера приоткрывается от удивления, и он, кажется, немного растерян, но его улыбка превращается во что—то, чего Генри не может уловить, — возможно, в кокетство, если он осмелится так это назвать. Рука Уолтера все еще нежно лежит у него на затылке, и, возможно, у него галлюцинации и всего лишь кажется, что он прижимает их головы еще ближе друг к другу.        — Это было плохо? Тебе не понравилось?        Внезапно он спрашивает тоном, нацеленным на — ну, Генри не уверен, — но его голос звучит странно искренне. Голос Уолтера, рука в его волосах, напряженное выражение его лица — это немного чересчур, отчего у Генри кружится голова.        — Я—что? — он говорит глупо.        — Это было плохо, что я цеплялся за тебя? — повторяет Уолтер, отказываясь разорвать зрительный контакт.       Другая его рука, та, что все еще на руке Генри, немного сжимается. Прелюдия к чему-то.       И внезапно до Генри доходит. Взгляды и затяжные прикосновения. Тихие слова, сказанные так, чтобы слышал только он.       Он хочет что-то сказать, что-то остроумное или очаровательное, но у него не хватает слов. Поэтому вместо этого он делает все, что знает, и качает головой.       Похоже, это подтверждение, в котором нуждается Генри, потому что его лицо приближается на дюйм, их губы фактически не соприкасаются, а дыхание Уолтера ощущается на щеке Генри.       С осознанием этого приходит ужасная меланхолия, он не может поверить, что не позволял себе этого раньше. Но я могу получить это сейчас, — успевает подумать он, прежде чем Уолтер сокращает расстояние между ними, прижимая их губы друг к другу.       Губы Уолтера мягкие, теплые и немного потрескавшиеся. Генри обхватывает его щеку одной рукой, другая опускается к его талии, притягивая его ближе. Уолтер улыбается в ответ на поцелуй, его движения нежны и сладки, и немного неуверенны. Но он там, твердый и настоящий, и Генри остро осознает, что целует Уолтера, своего лучшего друга.       Каким-то образом это только подстегивает его, и в одно мгновение он хватает Уолтера за воротник, притягивая его еще ближе.       Это, кажется, открывает шлюзы, стирая все сомнения, которые когда-то были у Уолтера, и он чувствует, как кончик языка касается его нижней губы. Генри, который последует за Уолтером на край света, открывает рот без колебаний.       Его рот еще мягче, и Генри обнаруживает, что ему нравится его вкус; как лето, надежда и тепло. Как Уолтер.       Может быть, у меня всегда было это, если бы я просто был смелее или охотнее верил в «что, если», — думает он, и внезапно ему кажется очень важным, чтобы Уолтер знал это.        — У тебя всегда был я, Уолтер. — он ошеломленно бормочет что-то в рот Уолтеру и чувствует, как на его собственных губах появляется улыбка.       Затем Уолтер откидывается назад, ровно настолько, чтобы посмотреть ему в лицо. Его щеки раскраснелись до нежного розового оттенка, он улыбается, у глаз появляются морщинки, как раз такие, как нравится Генри.        — Я знаю, чудак. У тебя тоже всегда был я.