их

Эдем встречает его тишиной, в которой всё живое словно бы вязнет подобно мухам в меду, тишиной, которую можно найти лишь на человеческих кладбищах… с той лишь разницей, что могила тут только одна — небольшое, едва заметное надгробие из грубого камня, на котором едва ли было возможно выбить что-то, кроме простой закорючки сигила. И то лишь потому что имя не помещалось, а он не хотел, чтобы памятник привлекал ещё чьё-то внимание. Брат был героем, безнадёжным романтиком, но, увы, не для всех, а потому нашлась бы масса желающих осквернить тонкие кости, отливающие белым мрамором. Брат, к слову, тоже был тонким, изящным и прекрасным станом и всем оставалось лишь удивляться тому, что, в конечном итоге, из того вышел не только хороший целитель, но и воитель. И он жалел лишь об одном, что в тот день у него, склонившимся над израненным, сломленным и почти безжизненным телом с распростёртыми или попросту разброшенными в сторону крыльями, напоминающими тени, увядшие и такие же сломанные, не нашлось иных слов: — Ты… предал нас, — собственный голос казался хриплым от гнева и боли. — Ты предпочел людей своему виду. Тихий вздох сорвался с губ брата, словно едва уловимая рябь в воздухе, пропитанном кровью и болью: — Они… Им нужен был… защитник… кто-нибудь… защищать… тех из них, кто… не был виноват. — Ты… как всегда, — сухо бросил он, не найдясь поначалу со словами и с трудом убеждая себя промолчать дальше, потому что на языке одни только колкости, грубости. Вместо этого лучше было опуститься на колени рядом с поверженным, нежно смахивая чужие слёзы, отвратительные порождения боли, боли, которую он не хотел причинять, но причинил. — Я… я никогда не хотел этого… я не хотел убивать тебя. — Знаю. Я тоже тебя люблю, — губы брата впервые за этот день, а может и всю ту вечность, что они не виделись, тронуло слабое подобие улыбки. И брат затих навсегда. А он… он так и не успел вслух сказать, что любит больше всего во вселенной, что отчаянно хочет, чтобы всё сложилось иначе, что это его вина, ведь он должен был предпринять что-то, чтобы их сохранить, но… всё, что осталось от них — это склеенные позолотой света кости в земле и белёсая жидкость, каждый раз остающаяся где-то рядом с грубым надгробием и растворяющимся в окружающей зелени эхом довольного стона. …в своих мечтах он любил брата со всей причитающейся нежностью.