Зона сближения

      Порко все же решил спросить:       — Тебе лет-то сколько? Хоть меньше, чем моей матери?       Шлюха скривила свое и так сморщенное, как тухлый фрукт, лицо и выплюнула:       — Если она не родила тебя в четырнадцать, то да.       Он сразу же пожалел, что заставил ее раскрыть рот: в алой кайме губ, накрашенных слишком блядско даже для бляди, показались кривые зубы. Да и ответ Порко не особо впечатлил — захотелось если не треснуть, то хотя бы пригрозить повешением за оскорбление самого воина Марлии. Впрочем, казалось, что для шлюхи исход с казнью стал бы не очень-то и плачевным — по крайней мере, это лучше, чем до конца жизни трахаться с кем попало за копейки, а потом сдохнуть в мучениях от неосторожно подхваченной болячки — и она это понимала. Поэтому вела себя так, будто смерть ей не страшна вовсе. Будто она на самом деле уже мертва.       Ладно, успокаивал сам себя Порко, наверное, он все же преувеличил и все не так плохо: хоть и лицо ее было исчерчено легкими складками, а волосы — высветлены чуть ли не до цвета седины, осыпаясь при каждом движении, проститутка выглядела вполне удовлетворительно. Особенно для той цены, которую назвала. Просто потасканная, заключил он про себя, вдобавок явно обдолбалась кокаином, судя по зрачкам, да еще и, видимо, для нее это обычное состояние — поэтому не выглядит на свои годы. Не как молодая девушка; как нормальный человек в целом.       Райнер могильно молчал ровно с тех пор, как они зашли в номер. То ли тоже пребывал в шоковом ступоре, то ли ебать женщин, с виду годящихся ему в матери, было для него в порядке вещей. Порко раздраженно почесал нёбо кончиком языка, уже жалея о том, что согласился на эту затею: Браун хоть и не отсвечивал толком, но по мере развития событий неловкость заметно густела и становилась проблемой. Проскочила даже дикая мысль, что при нем расслабиться не удастся и вообще ничего не выйдет, но Порко отшвырнул ее от себя рывком — так, что аж дернулся телом. Плевать, присутствие Райнера не должно испортить ему долгожданный вечер.       Полный решимости, он шагнул к шлюхе, уже мысленно набросав план действий, но та снова мерзко скукожилась и проскрежетала:       — Деньги вперед.       Захотелось треснуть еще сильнее. Уже хоть кому-нибудь: бить женщин для Порко все же было низко, поэтому взгляд рефлекторно метнулся к Райнеру. Тот послушно зашелестел купюрами. Пришлось последовать его примеру, чтоб блядь больше не открывала свою страшную пасть; рука нырнула в карман и достала кучку монет. С горкой. Крупнее у Порко не было. Его вклад в происходящее вообще был куда меньше, чем Райнера, — тот получал больше, а тратил меньше — но договорились, что в процессе все будет поровну. Точнее, Порко так сказал, а Райнер ничего не ответил.       Он пересчитывал монеты целую вечность, закипая все сильнее с каждой секундой, настолько уничижительна была эта картина: словно им двоим по двенадцать, и они скидываются на мороженое, а не на услуги проститутки-наркоманки.       Когда оба отдали по своей части, шлюха жадно спрятала добычу в сумочку, попутно осклабившись. Порко затошнило. Он с трудом боролся с желанием просто закрыть глаза и сделать все на ощупь, чтоб не видеть ни кривозубой тетки, которую сейчас предстоит иметь — на принятие этого факта пришлось потратить десяток ценных секунд, — ни Райнера, у которого лицо до сих пор оставалось до жути невыразительным. Кажется, он действительно повидал на Парадизе такое дерьмо, что уже ничего не страшно.       — Резинки ваши, — предупредила шлюха. Порко и Райнер синхронно кивнули.       Тогда она с ловкостью фокусника подцепила какую-то секретную пуговку на своем платье, которое едва прикрывало зад, и то, распахнувшись, легко упало на пол. Порко почти присвистнул. Плечи узкие и острые, выпирающие из-под кожи так натужно, будто вот-вот пронзят; на груди — переливчатость ребер и неожиданно нежно-розового цвета соски, уже ничем не прикрытые. Округлостей, правда, вокруг них не наблюдалось. Как две ягодки на разделочной доске. Талии нет — но тут уж спасибо, что живот не прилип к хребту; тазовые косточки опутывало что-то, отдаленно напоминающее сексуальное нижнее белье, но на этом теле выглядевшее скорее жалко, а на тощих, но длинных ногах сетчатые чулки сползли уже до колен.       Было что-то знакомое в этих угловатых, жестких, по-мальчишески неоформленных изгибах. Порко ненароком подумал о том, что Пик, наверное, выглядела бы так же, если б сидела на кокаине.       На удивление, шлюха не стала медлить и ждать инициативы, Порко ошарашило другое — первым делом она двинулась к Райнеру; благо, тот догадался снять верхнюю одежду и стоял истуканом в идеально белоснежной рубашке. Быть может, проститутка была настолько искусна в своем ремесле, что сходу понимала, кого нужно растормошить, а кто справится сам — Порко решил остановиться на этом варианте, наблюдая, как она прильнула к Брауну и впилась в его губы своими накрашенными; как его широкие ладони полностью обхватили место, которое должно было быть очерчено талией, и сомкнулись — настолько она была маленькой.       Они целовались, и Порко это глубоко оскорбляло. Сам не понял толком, почему взвился: то ли потому, что о нем как будто забыли, то ли потому, что он не мог справиться с осознанием, что Браун сует язык в кривозубый рот, где явно чего только ни побывало, то ли потому, что было в этом зрелище что-то такое искреннее, чему все внутри бурно противилось.       Распухшее чувство неловкости обратилось ощущением себя идиотом — в таких же размерах. Порко понял, что сам до сих пор стоит в куртке, а когда отвернулся бросить ее на табуретку, за спиной послышался пронзительный скрип. Так воют пружины разваливающихся кроватей.       Он увидел, что Браун уже сидит на постели, а шлюха пристроилась на полу между его ног: расстегивала ремень штанов почти что заботливо, аж захотелось вслух хмыкнуть. Оплачен всего один час — хватило только на это, — так что причина спешки была кристально ясна, но Порко злобно не понимал, почему определилась именно такая последовательность. Ему зудело спросить: почему он, а не я? Словно это имело какое-то значение; словно ему по-настоящему было важно, чем руководствовалась объебанная блядь.       И в этот момент Райнер посмотрел на него, прямо в глаза; улыбнулся криво, как будто смущенно, и неловко поманил к себе, приглашая присоединиться. Похлопал по кровати рядом с собой, чтобы наверняка. Порко захотелось выбежать за дверь и никогда сюда больше не возвращаться.       На самом деле он давно признался себе, что не испытывает ненависти к этому человеку — то был довольно удручающий вывод, ровно как и понимание того, что больше не любишь кого-то. Осталась дежурная, во многом лишь демонстративная неприязнь, перемежающаяся с интересом, словно Брауна вернули домой после многолетних испытаний в лаборатории, и теперь можно выяснить, насколько тот мутировал и поехал крышей; он действительно изменился, и это вызывало у Порко неподдельное, унизительное для него самого любопытство, толкающее поближе. Рассмотреть детальнее. Может, пощупать. Вместе трахнуть проститутку. Конечно, лишь по той причине, что деньги нашлись только на одну, а Порко уж очень давно был без секса. О мотивах Райнера он только догадывался: возможно, согласился попросту «за компанию».       В конце концов, с кем еще можно было затеять подобное? Уж точно не с Йегером.       Порко содрогнулся от последней мысли и от того, что Райнер все еще на него пялился. Шлюха уже стянула с него штаны и старательно натягивала презерватив — это было видно периферийным зрением, но взгляд все равно соскользнул вниз, упав прямо на член. Колом стоит, отметилось про себя невольно: все-таки по-разному воспринимаешь ситуацию, когда наблюдаешь голого сослуживца в душе, а когда — в полной боевой готовности.       Большой член, даже огромный. Немного изогнутый, с едва заметной складкой крайней плоти. Порко зачем-то сглотнул заполонившую рот слюну, словно это ему сейчас предстояло сосать.       Он мотнул головой, сбрасывая с себя странное наваждение. Что это за мысли вообще?! Наверняка от стресса: конечно, в настолько, мягко говоря, странном положении о чем дурацком только ни подумаешь.       — Как твое имя? — Порко наконец услышал голос Райнера, охрипший от долгого молчания. На загривке колко вспучились мурашки.       — Зови меня Лана.       Какого хрена вообще творит этот Браун; надо бы напомнить ему, что они пришли сюда ебаться, а не заводить знакомства, только язык у Порко от возмущения прилип и ворочаться не собирался. Накатила короткая и сильная злоба, как вспышка: будто Райнер намеренно очеловечивал в его глазах эту женщину, которую теперь называть в голове шлюхой, шаболдой и блядью стало куда труднее. У нее появилось имя.       Порко решил, что пока эти двое возятся, может справиться сам: разделся, покидал кое-как вещи (все равно стирать после нахождения здесь), попутно достав из кармана резинку. Успел было спохватиться, что не сможет-то натянуть ее без эрекции, а потом обнаружил, что у него, оказывается, все это время стояло. Открытие стало столько же обнадеживающим, сколько и неожиданным: непонятно, с чего он так возбудился — то ли от костей Ланы-шлюхи, то ли от созерцания Брауна в непривычной обстановке — но оба варианта были для Порко неутешительными.       Он подошел, жадно вгрызаясь взглядом в проступившую деталями картинку, хотя обещал себе не смотреть: проститутка дрочила Брауну, они смотрели друг на друга неотрывно, будто снова не замечая Порко, и ее миниатюрные пальчики словно пытались обхватить столб. Нижние пуговицы рубашки были расстегнуты, и из-под ткани выглядывал сухой живот, внизу становившийся темными зарослями, а сам Райнер хоть и не стонал, но сидел с открытым ртом, совсем как придурок, и рвано выдыхал на излете шлюшьего кулака. Толстый член, казалось, вот-вот порвет обтянувшую его резинку — Брауну она была явно не по размеру. Порко вдруг очень ясно подумал, что хочет посмотреть, как он запихнет этот внушительный прибор в бедняжку Лану, сможет ли вообще — ну, так, чтоб она не лопнула. А потом ему так же внезапно стало ее по-человечески жаль.       В этот момент она уперлась руками в постель и склонила над Брауном свою косматую белую башку, намереваясь взять в рот, но Порко, ухватив хрупкое плечо, резко крутанул шлюху к себе. Он стоял сбоку от них, теперь уже почти между, втиснувшись бесцеремонно: справа на коленках стояла Лана, протирая чулки о доски грязного пола, а слева на кровати смирно сидел Райнер. Слишком близко — так, что можно было при неосторожном движении коснуться ногой его ноги; а лицо его было как раз на уровне члена Порко, если бы придвинулся поближе, на край постели…       Браун поднял голову — снова пришлось столкнуться взглядами, обжечься — и сказал так добродушно, будто они действительно сейчас делили мороженое, купленное на общую мелочь:       — Я думал, старшие по званию первые в очереди.       — Ха, — Порко победно осклабился. — Мне только спросить.       Собственный член подрагивал, качался из стороны в сторону, уже стиснутый презервативом, но почему-то отворачиваться не хотелось. Наверное, потому что тогда бы пришлось смотреть на шлюху, у которой во время отсасывания лицо станет еще страшнее; а у Райнера лицо мягкое, спокойное, хоть и тоже изрезано ранними морщинами.       К Порко пришла мысль, такая же внезапная, как и все, которые мелькали сегодня, что происходящее на самом деле ничуть не стыдная и не напрасная затея, а наоборот; что это очень по-мужски и даже по-товарищески — бок-о-бок иметь одну блядь. Вместе маневрировать на развернувшемся поприще, продумывая тактику, подбадривая друг друга. И тогда он, в моменте невольно воспылав дружескими чувствами к Брауну, уверенно толкнулся в раскрытый рот Ланы.       Она приняла его сжатыми губами и расслабленным горлом; Порко довольно замычал и рефлекторно погладил ее макушку в качестве похвалы, опомнился после. Вцепился в патлы, но не слишком крепко, чтоб не вырвать ненароком, и принялся трахать ее тугую горячую пасть, стараясь не вспоминать об уродливых зубах внутри.       Лана не сопротивлялась, не пыталась протестовать, а послушно позволяла насаживать свою голову на член, который упирался ей прямо в глотку. Наверное, это было одним из необходимых навыков куртизанок, не менее ценным, чем умение изобретательно и виртуозно сосать, — вовремя цепенеть. Обмякать, как кукла или полумертвец, чтоб не отбиваться в инстинкте, когда клиент хочет совершить что-то, противоречащее всем мыслимым законам — прежде всего, человечности.       Порко почему-то невыносимо почувствовал сострадание — острое, как плечи Ланы, оно появилось в тот момент, как проститутка обрела имя, и теперь, наконец, вонзилось; он отстранил ее от себя не рывком, но с бессознательной осторожностью, словно держал в руках нечто хрупкое, а не тело, которым до него беспощадно пользовались десятки, если не сотни других мужчин. Дал отдышаться, погладил по голове снова — теперь уже осознанно, — заботливо стер с подбородка слюну, цветную от размазанной помады. Сам себе удивился.       И позволил ей в этот раз доставить ему удовольствие самой: Лана поняла его без слов и охотно накрыла член ртом, направляя его рукой. Ритмично задвигалась. Правда, сквозь презерватив все ощущения были достаточно унылыми и тусклыми, и Порко горько понимал, что многое упускает: от интенсивных движений языком вокруг головки доносилось только слабое-слабое наслаждение. Но это лучше, чем ничего.       Браун, по всей видимости, не зная, чем себя занять, гладил проститутку по спине. Руки у него были длинные — даже не пришлось наклоняться, чтобы достать, — и Порко смотрел на них, завороженный этой неуместной ласковостью. Словно Райнер пытался искупить все свои грехи чем угодно и перед кем угодно. Он встретился с ним взглядом синхронно, как будто они сговорились: Порко снова увидел в его глазах нечто такое мягкое, что можно смять и уничтожить опрометчивым не то чтобы словом — вдохом. Поэтому задержал дыхание.       И не дышал даже когда Браун неспешно, но уверенно обхватил девушку (и как это она успела эволюционировать в мыслях до такого звания?) своими ручищами и потянул на себя. Порко не стал ему мешать, хотя ему было хорошо и отпускать умелый рот не хотелось; но хуже не стало — он наблюдал, как Райнер, снова устроив Лану между своих ног, начал ее целовать. Из-за разницы в росте ему приходилось наклоняться так, будто он решил отсосать себе сам. Порко наблюдал и думал: получается, таким поцелуем Браун косвенно сделал ему минет. Пусть и в презервативе. Пусть и просто губами. Но все равно. У Брауна на языке теперь привкус его члена с натянутой резинкой.       Порко аж задышал от восторга. Воздух ринулся в легкие слишком резко — и перед глазами рассыпалось темное зерно.       Когда прояснилось обратно, шлюха уже вовсю сосала Райнеру и ее голова пружинила, как отскакивающий мячик. Его ладони собрали копну волос и держали собранными на макушке, не дергая, не вцепляясь, а, по-видимому, из чисто альтруистических побуждений — чтоб не мешало. Шея, исполосованная сухожилиями, оказалась полностью открыта. Порко смотрел, не моргая, горячо желая увидеть, как огромный брауновский член будет выпирать из-под кожи в районе горла, но, кажется, анатомия таких трюков не предусматривала. Но он все глядел, замерши, на подрагивающую трахею, не оставляя надежды.       А Райнер глядел на него, а не вниз. Это было видно периферийным зрением, но отчего-то Порко не торопился переводить взгляд в ответ, как будто в опаске, что там окажется безмолвная просьба или приглашение, от которого невозможно будет отказаться. Поэтому он изучал шлюший хребет, торчащий, как длинный бугорчатый плавник, а сам стоял неподвижно, все еще почти между, так и не отойдя назад. А что еще делать? Пристроиться рядом с проституткой, чтоб хоть немного ее потискать — значит оказаться лицом на уровне члена Брауна, а это граничит с унижением. Сесть рядом с ним, чтобы в очередной удобный момент снова перехватить Лану себе — значит оказаться слишком близко. Ненароком коснуться его оголенной частью бедра. Или рукой, если неосторожно ею махнуть. Такое даже представить страшно.       Поэтому Порко стоял и смотрел, ощущая на себе райнеров взгляд и то, как вздыбливается собственный позвоночник. Можно, наверное, хотя бы подрочить себе, чтобы не растерять запал, но тогда это будет выглядеть так, словно ему нравится наблюдать, как Браун ебет шлюху в кривозубый рот. Лучше выглядеть оцепеневшим идиотом, чем допустить подобное и жить с этим. Райнер ведь, сука, запомнит. Не будет подшучивать, конечно же, не станет никогда говорить вслух, словно этого вообще не случалось, но спрячет глубоко в себе, как болота бережно сохраняют попавшие в них трупы — спустя века останется в том же виде.       Хорошо, что Брауну столько жить не придется.       Лана вдруг подняла голову и повернулась к нему. По щекам у нее текли черные слезы — потекла тушь с подводкой, и Порко вздрогнул, еле сдержав порыв схватить ее и поставить на ноги; перестать вообще делать то, что они делают. Он вообще в этот вечер обнаружил в себе неожиданно много человечного по отношению к обычной проститутке и не то чтобы сильно тому обрадовался. Но Райнер отер ее слезы первый, совершенно не брезгуя и не стесняясь нежности, а шлюха что-то ему шепнула. Так тихо, что Порко не услышал. Зато Браун улыбнулся — и теперь мерзко кольнуло в солнечном сплетении.       Теперь повернулись уже оба. Вперились с немым вопросом: что дальше делать-то будем, мол; Порко захотелось просто пожать плечами, а потом демонстративно закурить. Пусть сами продумывают конфигурацию, для него самого столько народу в постели — впервые, да и они вон, кажется, хорошо без него справляются.       Тут Лана подвинулась ближе, обхватила его член рукой, заскользила ладошкой. Порко неожиданно для себя застонал — оказывается, действительно истосковался по ласке; и увидел, что другой рукой она так же дрочит Брауну. Решила не терять времени даром, пока они раздумывают над дальнейшими действиями.       Получается, их члены соединены одной шлюхой. Точнее, она их разделяет. Что-то невообразимое.       — Анал включен в стоимость, — вдруг деловито сообщила проститутка. Порко хмыкнул.       — Можешь тогда эту часть отдавать нам обратно, — ответил угрюмо, несмотря на распирающее удовольствие от ее движений.       Он и так не был поклонником подобных сомнительных практик, относясь скептически: мороки больше, да и зачем, если есть куда более естественный и легкий способ. А перспектива трахать в зад непонятную, наверняка больную шаболду, пусть и в резинке, вообще показалась отвратительной и ни капли не возбуждающей.       — Нет, — встрял Райнер, и от его голоса почему-то стало еще приятней и жарче. — Оставь тогда это для меня.       Порко посмотрел ему прямо в глаза, бесстрашно и ошеломленно. Расплылся в широкой улыбке. Выпалил быстро, даже не обдумывая слова, которые рождались на ходу:       — Чего?! Так ты жопы любишь ебать, Браун? Из этих, что ли, да? Получается, ты как педик. Почему я узнаю об этом только сейчас? Ты видел вообще свой аппарат? Он в нее не полезет. Я готов поставить деньги. Точнее… Ну у тебя и предпочтения. Как у голубого, да. Ха, ты ж всегда был немного того.       Заткнулся только потому что понял, что кончит, если не прекратит. Почему-то очень сильно взбудоражило Порко такой деликатный факт о Райнере, который никак не вязался с его вечно отчужденным и туповатым образом, да еще и с размером члена. Может, у него действительно фетиш трахать узкие и маленькие задницы девушек раза в три его мельче? Или действительно гомосексуалист? Тогда еще интересней.       У Райнера сверкнуло что-то недоброе на дне глаз. Показалось, наверное; он ничего не ответил, молча встал и поднял Лану на кровать так легко, словно та действительно была игрушечная. Шлюха тихо застонала от облегчения — можно было только предполагать, как устали и затекли ее ноги от долгого ползанья по полу. Она поерзала на постели, будто комкая простынь намеренно, чтобы придать месту более пошлый вид, вытянула ноги: они были длинные и все-таки красивые. Чулок на левой все же надорвался, и из образовавшейся дырки выглядывал крошечный синячок. Порко вдруг нестерпимо захотелось взять ее, несмотря на неприязнь к роду деятельности, кривым зубам, бряцающему костьми телу; все-таки перед ним лежала почти полностью голая женщина, готовая на все, пусть и за деньги, а у него уж очень давно не было секса. Инстинкты наконец вытеснили лишнее из головы.       Райнер в этот раз не полез первым, красноречиво усевшись на противоположный край кровати, невдалеке от ее тощих ступней. Уступил, сделал правильно — потому что иначе Порко был бы готов к драке за право трахнуть шлюху первым, настолько сильно ударили в голову гормоны. Он стянул с Ланы то, что именовалось нижним бельем, как можно более небрежно, злорадно отбросив как можно дальше, а та сразу же жадно раздвинула ноги. Красивая, обреченно подумал Порко: гладкая, и складки аккуратные, маленькие, набухшие малиновым цветом. Внизу куда лучше выглядит, чем выше шеи. Рот вдруг наполнился слюной от вида, и Порко торопливо все сглотнул — не хватало еще захотеть отлизать проститутке. Надо держать себя в руках.       Он потянулся, чтобы перевернуть ее, поставить на четвереньки и взять сзади, как любил больше всего — чтобы не встречаться взглядами и вообще не видеть лица. Но за спиной снова послышался голос Брауна:       — Пусть она будет сверху, — скомандовал он на удивление твердо. — Мне так удобнее.       Этот тон не терпел возражений. Порко глянул на Лану, развел широко руками, будто оправдываясь:       — Слышала? Приказ замкомандира.       Спорить никто не стал. Она отодвинулась, освобождая ему пространство, а затем взобралась ловко — оседлала, как норовистого жеребца, упершись ладонями в грудь, будто боясь, что иначе он взбрыкнет. Руки ее оказались холодными, успев остыть после последних прикосновений. Своей всклокоченной башкой шлюха закрыла верхний свет — и теперь не было видно толком ее лица и блюдец зрачков: только острый силуэт плеч. Выступающие ребра накрыла тень, и теперь живот выглядел по-здоровому плоским. С такого ракурса даже казалось, что вокруг крупных сосков вздымается нечто похожее на грудь.       — Смотри не влюбись, — фыркнула Лана.       — Я предпочитаю женщин без букета венерических.       Порко почему-то очень захотелось рассмеяться. Занимательный сюжет: влюбиться в поехавшую крышей проститутку, у которой внутри после пережитого пиздеца уже не осталось ничего человеческого и которая скорее всего вообще сдохнет раньше него. С таким же успехом можно было бы влюбиться в Райнера Брауна — у того хотя бы нет сифилиса. Наверное.       Шлюха повертела тазом, потираясь о член — Порко даже сквозь резинку почувствовал, какая она горячая, но сухая; отняла от его груди одну из согревшихся ладоней, обильно плюнула, завела себе между ног. Поймала подрагивающий ствол, быстро размазала слюну и, придерживая, направила в себя. Порко вскинул брови — «так сходу, что ли?», а Лана, нахмурившись, бросила так тихо, чтобы слышно было только ему:       — Для такого размера подготовка не нужна.       Возмутиться Порко не успел. Головка уперлась в тугой вход, слишком напряженный, чтобы впустить его сразу. Видимо, шлюха себя переоценила — или недооценила Порко; но она, не сдаваясь, упорно продолжила опускаться на член. Тот вошел плохо, рывком, грубо распирая неподготовленные стенки. Лана подавилась вскриком, ноги ее крупно задрожали — и Порко схватился руками за костистую талию, поддерживая. Цокнул языком, заворчал:       — Ну вот куда спешишь-то…       Ему самому не было больно, хоть внутри было настолько тесно, что на грани — наверное, без презерватива и без толковой смазки можно было бы действительно ободраться друг об друга. Он держал легкое, по ощущениям совсем ничего не весившее тело, пока то пыталось медленно насадиться на член, а сам завороженно наблюдал, как раздвигаются ее красивые, налитые пунцовым складки внизу, как натягиваются вокруг ствола. У Брауна, наверное, позади вид куда лучше: Порко обнаружил, что вообще про него забыл.       Лана сверху чуть ли не кряхтела от натуги: выражения лица ее не было видно, но можно было с уверенностью предположить, что оно сморщено в разы сильнее из-за боли, но она не останавливалась, стараясь сесть полностью. Потому что должна: ей заплатили, а уж готова или нет — проблемы шлюшьи, а не честных клиентов. Порко ощущал, что словно погружается в тесноту каменных стен, а не в послушное женское лоно. С некоторым запозданием пришла ясность: если так продолжится, он ее травмирует.       Поэтому сам приподнял ее обратно — попутно ругая себя за вот это нелепое, будто бы даже позорное сострадание, которое явно сейчас не к месту и которое передалось, похоже, от Брауна. И сказал:       — Я не тороплю тебя. Расслабься.       Получилось слишком мягко, и Порко прикусил губу от досады. Но все-таки убедил себя, что это для его же блага: пытаться во что бы то ни стало войти в сжатую девушку — такое себе удовольствие.       Он погладил ее неожиданно приятную кожу. Скользнул взмокшими руками вверх, к набухшим соскам, чтобы потереть их большими пальцами — и те затвердели от касаний еще сильней, как добротные вишневые косточки; вслепую очертил узкий контур ореолов, накрыл ладонями, сжал. Смял одну лишь кожу. Соски упирались меж пальцев, и Порко позволил им протиснуться, осторожно сжал, покрутил. Шлюха отозвалась тонким писком, вцепилась в его запястья в просьбе продолжить. Наверное, ее очень давно по-настоящему не ласкали; а Порко, к своему стыду, очень давно не ласкал никакую женщину.       Поэтому не прекращал: трогал, щипал, массировал и захотел даже подняться, чтобы обхватить губами одну из ягод сосков: они покрупнели и припухли так, что охота было прижаться языком, слегка прикусить, и стало плевать уже на все остальное; но тут Лана застонала протяжно — мышцы мгновенно расслабились и приняли его. Полностью.       — Ну вот, другое дело, — прохрипел Порко, и перед глазами жарко поплыло.       Она стала влажной и податливой, как и было нужно, и внутри была будто создана для Порко — его член вмещался целиком, упираясь головкой в упругий свод. Шлюха сжалась вокруг него несколько раз, раскрасневшаяся и довольная — это было видно даже против света — и начала двигаться.       Все еще тесно, но уже по-приятному: такая узкая, она скакала на члене удивительно резво, то почти выпуская его из себя, то насаживаясь обратно до упора; Лана все еще держалась за Порко, его предплечья, находя опору для толчков, но это возбуждало еще сильнее — теперь он не собирался ее отпускать.       Соски царапали ладони, ластились под любые прикосновения, и Порко остервенело стискивал место, где должна была холмиться грудь, потому что это все равно — женское тело, обнаженное, покладистое и действительно молодое, несмотря на тяжбы ремесла куртизанки. Все отпечаталось у Ланы лишь на лице.       Он уже не желал делиться ей с Брауном — не уснул ли тот вообще, интересно? — но и не хотел оставаться наедине. Все-таки заманчивой оставалась перспектива овладеть шлюхой вдвоем, потому что такого опыта прежде у Порко не было, хотя слабо верилось, что бедняжка осилит двойное вторжение — с этим-то еле справилась. Надо предложить ей отправиться на пенсию, чтоб потом было стыдно чуть-чуть поменьше за проявленную к ней нежность.       Руки сами переместились на квадратный подпрыгивающий зад, раздвинули ягодицы: проверка связи. Если Браун еще в строю, то среагирует на приглашение, потому что, в конце концов, у них остается не так много времени. Порко снова позавидовал тому, какой возбуждающий вид открывается Райнеру. Нет, уснуть тут невозможно. Дрочит небось.       Приманка сработала: постель скрипнула, и Браун появился позади Ланы, тоже скрытый тенью, как в фильмах ужасов. Пихнул ее в спину — несильно, но та явно не ожидала и из вертикального положения шлепнулась туловищем прямо поверх Порко. Обошлось без столкновения носами. Он зачем-то поднял руку — она тут же вскинулась, отшатнулась. Испугалась, наверное, что ударит. Наверное, насилие в проституции — обычное дело, потому что не наказуемое. Порко вдруг оглушительно разозлился на самого себя, на свое пусть даже несерьезное желание треснуть шлюхе всего двадцать минут назад и на того, кто действительно распускал с ней руки: если вначале эта Лана вызывала лишь неприязнь, то теперь за нее хотелось убить.        Он прижал ее обратно к себе, сам впился в губы, толкнувшись языком в рот: уже не осталось мыслей о кривых зубах — только о том, что теперь Порко тоже косвенно отсосал Райнеру. Получается, квиты.       Ей было сложно двигаться в таком положении, так что Порко сам подмахивал бедрами, чтобы вгонять член поглубже — стенки растянулись как следует, и теперь это не доставляло никакого дискомфорта. Теперь уже можно было допустить, что Лана способна принять кого-то еще; краем глаза он как раз заметил, что Браун вытащил крохотную баночку из кармана так и не снятых полностью штанов; открыл, окунул пальцы, потер их между собой. Порко понял: смазка для ебли в жопу. Браун таскает ее с собой. Умора. Точно педик. Вот теперь — прямо точно-точно. Настоящие мужчины трахают женщин с помощью одной только слюны, а вот голубые… Порко захлестнуло новой волной возбуждения, и он снова почувствовал, что может сейчас кончить.       — Остановись, — очень вовремя попросил Райнер. — Иначе не смогу растянуть.       Порко замер, но решил остаться внутри разгоряченного тела, в объятии уже расслабленных, но тугих мышц. Подышал, переждал, пока схлынет волна подступающего оргазма: основное веселье еще впереди, и его никак нельзя пропустить. Лана тоже переводила дух, отстранившись, и теперь они очень неловко смотрели друг на друга почти в упор. Не такая уж и сморщенная, подумалось Порко — скорее изможденная — хотя совсем недавно мысленно заменял это слово более грубым; зрачки начали понемногу сужаться, и он увидел, что у нее светлые, каре-зеленые глаза. Почти как у него самого, только коричневый цвет насыщеннее. Симпатичное лицо с застывшей на нем маской болезненности, усталости, беспомощности и потекшего макияжа.       Он толкнулся в нее еще раз, очень плавно, чтобы не мешать Райнеру; коснулся губами шеи, слизал бледные остатки парфюма — похоже, еще утреннего. Невинно-цветочные нотки и едва уловимая сладость. Порко почему-то вновь стало омерзительно от самого себя.       — Все-таки ты хороший, — вдруг шепнула Лана, будто почувствовав. — Не такой, как другие.       К горлу вдруг подкатил плотный комок. Порко сдавленно ответил:       — Смотри не влюбись.       — Я предпочитаю мужчин без силы титана.       Браун их не слышал: сосредоточенно возился пальцами, но пока что это не особенно ощущалось. Порко продолжал слюнявить приятно пахнущую шею, чтобы больше не смотреть на Лану, потому что за вечер пришел к выводу, что ничем хорошим эти переглядки не заканчиваются; она стонала ему на ухо по мере растягивания, ерзала на члене — и снова становилось хорошо, жарко. Возбуждение постепенно выжигало из головы ненужное, и вскоре Порко самозабвенно тискал проститутку без единой лишней мысли, наслаждаясь тем, как ее соски твердо трутся о его грудь. Ровно до того момента, как Лана между мычаниями снова не зашептала:       — А он тебе кто вообще?       Порко обомлел: словно его поймали на чем-то куда более распутном, чем секс со шлюхой в компании боевого товарища. На всякий случай уточнил:       — Ты про этого, что ли? — постучал костяшками по ее заду, намекая на брауновские пальцы внутри. Она кивнула. — А тебе-то какое дело?!       — Просто интересно, — пожала плечами так легко, будто они болтали о чем-то обыденном, не в горизонтальном положении и не соединившись телами. — У вас странные отношения, ты вроде его недолюбливаешь, как я поняла. Тогда почему пришли вместе? Обычно для мужчин подобный формат — дело интимное, и…       — Тебе за интерес не доплачивали, — сухо отрезал Порко и снова принялся ее целовать, чтоб заткнулась. Достаточно ему за вечер раздербанила душу всего одна шлюха.       Как и все люди, он не переносил, когда ему задавали те вопросы, ответить на которые было сложно даже себе самому, и Браун был одной из таких щекотливых тем. Сразу после его возвращения с острова Порко проявлял к Райнеру одну лишь неприязнь, резкую и глубокую, но со временем стал завороженно наблюдать, как собственные чувства из враждебности постепенно превращаются сначала в легкое неравнодушие со знаком «плюс», а затем — в самый настоящий азарт. Страсть в попытке нащупать грань: казалось, Браун настолько отлетел башкой, что не до конца понимал, кто он и где находится, будто постоянно пребывая в легком опьянении, другом измерении реальности, и Порко очень хотел туда, к нему — в отчужденность, которая позволит творить все что угодно. Не задумываться о последствиях. Райнер теперь словно был готов ко всему и на все, как во сне, — этим хотелось заразиться. Провалиться в безумие вслед за ним.       Поэтому Порко тянулся — и сам тянул его за собой: добился заселения Брауна в свою комнату для соседства, усаживался рядом на собраниях воинов, ненароком соприкасаясь плечами, пригласил вот шлюху выебать на досуге под убедительным предлогом. И ничего из этого — и остального, что осталось за пределами списка, — Райнера не смущало: абсолютно на все вокруг он реагировал, будто так и должно быть. Будто неприкрытая заинтересованность Порко в нем — в порядке вещей. Норма. Просто потому что так повернулся сюжет в фильме про его жизнь, который он смотрит со стороны.       Насколько далеко получится с ним зайти? Как близко он позволит к себе приблизиться, прежде чем наконец очухается?       Порко почувствовал на себе касание — и сразу его узнал; нет, это была не Лана, восседавшая на нем все это время, к коже которой уже успела привыкнуть собственная. Ноги вдруг ощутили чужие. Обнаженные. Браун стянул с себя штаны и подобрался ближе, ненароком задев Порко в попытке пристроиться поудобнее. В месте соприкосновения запылало, будто на бедро вылили бутыль йода. Порко застонал густо и громко — то ли от ужаса, то ли от радости: сам не понял — но неразрывный поцелуй все заглушил; шлюха, приняв этот звук за свою заслугу, прогнулась сильней в пояснице, оттопыривая зад еще пуще. Вильнула тазом, усердно насаживаясь и на член, и на пальцы: теперь внутри она стала заметно туже. Порко улавливал шевеления в ней брауновских длинных фаланг и очень-очень старался не кончить. Обычно в такие моменты нужно думать о чем-нибудь мерзком: о кривозубой больной бляди или самом Райнере, но почему-то сейчас они оба вызывали совершенно противоположный эффект.       Лицо Брауна мелькало где-то вверху, и Порко наблюдал за ним сквозь копну соломенных волос, словно спрятавшись в кустах. Тот сосредоточенно возился в шлюшьей заднице, с таким серьезным видом, с каким выполняют действительно важные миссии. Порко все еще не мог определиться, веселило это его или же искренне восхищало.       — Выйди из нее, пожалуйста, иначе я не протиснусь. Потом присоединишься.       От такой внезапной вежливости свело скулы. Обескураженный, Порко даже не успел пошевелиться: услужливая Лана сделала все сама, подавшись вперед — и член легко выскользнул из нее. Стало слишком свободно и прохладно, с трудом пришлось подавить желание толкнуться обратно в уже растянутое, подготовленное лоно. Очень сильно хотелось наконец кончить: Порко мысленно начал считать в ожидании, пока Браун разбирался, как засадить шлюхе в зад.       Она притихла, застыв над ним, как испуганная мышь. Вцепилась в плечи. Порко ощущал ворошение на кровати, скрежет и шуршание: пока что все происходило совсем не как в истории с пошлым и смелым сюжетом; он сам застыл в непонятном дурном предчувствии, словно Райнер готовится вставить в жопу ему, а не Лане — возможно, это побочный эффект чрезмерного сострадания.       Браун расставил широко ноги: так, что ноги Порко оказались между его, соприкасаясь бедрами, — и менять положение явно не собирался. Теперь все трое участников затеи были соединены между собой телесно: если приподнять голову, выглянуть из-за склоненной макушки, то можно было заметить, как Райнер мнет щуплые ягодицы — обе одной рукой. Вторую, орудовавшую пальцами внутри, видно не было, хотя Порко, разомлев от возбуждения, признался себе, что хотел бы посмотреть. Крупным планом: как они туго погружаются внутрь, обхваченные плотным кольцом мышц, растягивающихся медленно, но послушно под этим напором.       Только посмотреть, повторил он себе. Не повторять.       — Думаю, уже можно, — глухо отозвался Браун. Кажется, его голос сел то ли от старания, то ли тоже от предвкушения, прозвучал шершаво и колко. Порко закрыл глаза, слушая свой бешеный пульс. Они творили что-то немыслимое, но останавливаться было уже поздно и совсем не хотелось.       Лана резко дернулась назад — точнее, ее дернул на себя Райнер. Горошины сосков вновь приятно полоснули грудь, и теперь, когда шлюха не загораживала своими патлами обзор, стало видно: он возвышался над ними обоими, будто колосс, загораживая свет голым туловищем. Додумался все же снять рубашку; Порко видел его только до пояса — нижнюю часть загораживала откляченная задница.       — Я буду аккуратно, — пообещал Райнер.       Порко смотрел только на его лицо, укрытое тенью. Силился уловить, как меняется выражение в процессе: вздрагивают брови, прищуривается взгляд, высовывается изо рта язык, чтобы облизать пересохшие губы. Лик Райнера Брауна, готовящегося кого-то выебать; приставляющего головку члена к растянутому входу, отчаянно пытающемуся сжаться обратно.       Не было видно, как он толкнулся — потому что действительно входил очень медленно; зато Порко чувствовал его ноги своими, напряжение в них, камень мышц. Лана резко распахнула глаза и продолжала округлять их сильнее с каждой секундой: наверное, так можно было бы даже определить, на какой глубине сейчас Браун. Ее нижняя челюсть отвисла в беззвучном крике, показались неровные резцы. Порко сам отчего-то чувствовал себя переполненным: понял потом, что просто долго не выдыхал.       На него вдруг обрушился стон — натужный, скрипучий, — так, что он аж вздрогнул от неожиданности, быстро потрепал шлюхины космы в качестве жеста поддержки. И снова посмотрел вверх: Браун скалился от удовольствия. Наверняка ему было еще теснее, еще приятнее, чем Порко, и он распирал своим огромным, гигантским, блять, членом узенький таз и наслаждался этим. Интересно, каково бляди принимать его, такого громадного, твердого? Слишком ли больно? Как она выдерживает и даже не рвется?       На моменте, когда глаза Ланы, казалось, вот-вот вывалятся из глазниц, он объявил:       — Я внутри. Но еще не полностью, — посмотрел прямо на Порко. Зачем-то улыбнулся. — Хочешь ко мне?       В груди ухнуло от его взгляда и голоса — от того, как он предложил присоединиться; перехватило дыхание, словно это были верные знамения того, что они подбираются к той самой грани, переступив однажды через которую, уже нельзя вернуться назад. Браун тоже, оказывается, забавлялся этой опасной игрой, брал на слабо без слов. Тоже наблюдал, насколько далеко может зайти его боевой товарищ Галлиард; сможет ли остановиться.       «По крайней мере, мы сорвемся в эту пропасть вместе».       Порко быстро обменялся взглядами с Ланой — она просто молча, еле заметно кивнула. Хорошо сработались все-таки, подумалось вдруг; он положил ладонь на ее бедро, чтобы удержать в правильном положении. Отдернул: там была рука Райнера. Уши обожгло всколыхнувшимся внезапно стыдом, хотя соприкоснуться руками по сравнению с тем, что они творили вообще — сущая мелочь.       Во второй раз удалось ухватиться за безопасный, свободный от частей Брауна участок. Порко понял на ощупь, в какую сторону двигаться, направил член во влажные складки — и не смог протиснуться дальше. Вход был словно сжат в спазме, не пускал внутрь. Такого на своей практике Порко еще не встречал: полагал всегда, что женское лоно — место податливое и крайне эластичное.       — Толкайся еще, не бойся, — прошептала Лана, заметив его замешательство. Шепот ее срывался.       Порко искренне поинтересовался:       — Не лопнешь?       — От тебя? Даже не почувствую.       Даже фыркнуть смогла. Захотелось припомнить, как она корячилась совсем недавно, пытаясь принять его член, но уже не было ни времени, ни возможности: Лана кое-как дотянулась своими губами до его, прикусила нижнюю, напоследок лизнув подбородок, и Порко послушался — усилил напор, настойчиво пропихиваясь в, казалось бы, безнадежную тесноту, хотя ни на что не надеялся.       Он все еще опасался ее травмировать, но мышцы вдруг снова каким-то волшебным образом расслабились, позволив войти. Ненамного: но Лана по-звериному заскулила, а Порко чуть ли не сделал то же самое — одурел от того, как теперь внутри нее плотно. И почувствовал член Райнера прямо над своим.       Крепкий, упругий: он начал двигаться первый, совсем маленькими толчками, но ощущалось, будто они трутся кожами и между ними не существует прослойки в виде проститутки и надетых резинок; ошалевши, Порко замер, не шевелясь, боясь сделать что-то не то. Разрушить эту хрупкую конструкцию, которая выстраивалась таким титаническим трудом; а Браун, плевав на все, самозабвенно трахал шлюху в квадратный зад, давя на его член собственным. Они будто дрочили друг другу, только без рук.       Порко больше не хотел ничего делать: он хотел кончить просто от этого поразительного трения и тесноты фрикций. Просто закрыть глаза, смять гладкое дрожащее тело, глубоко вдохнуть и…       — Толкайся в нее, — это уже было наставление Брауна. Порко хотел возмутиться, что вообще-то пришел сюда не для того, чтобы его учили, но тот добавил: — Я хочу тебя чувствовать.       Прозвучало обезоруживающе и жутко; Порко в ужасе посмотрел первым делом на Лану, словно ему было совсем не похер на ее реакцию, но она, кажется, ничего не услышала, продолжая заходиться в нечеловеческом мычании. Они с Райнером будто остались один на один, разделяемые только условной границей, которая на самом деле уже ничего не значила, и можно наконец дать себе волю, а не прикидываться. Можно вообще выставить шлюху за дверь, но тогда будет жаль денег — и так последние.       Не обращая внимания на визгливый вой прямо над ухом, Порко подмахнул бедрами, входя глубже, практически до упора: шлюхе уже точно хуже не будет, справедливо рассудил он. Почувствовал головку брауновского члена — такую пухлую, что упиралась в его ствол, будто не отделенная от него целым куском кожи.       Он увидел, как рот Райнера приоткрылся в тихом звуке — и отдал бы все, чтобы услышать этот стон.       Ноги затекли; Порко слегка согнул их в коленях — неосознанно, ничего не подразумевая под этим жестом, — но те, прижатые к бедрам Брауна, влажно о них потерлись. Ощутились волоски, путающиеся с собственными, шершаво впивающиеся во вспотевшую кожу — а Райнер только сдвинул ноги сильней, чтобы не дать Порко увильнуть от этого прикосновения. Можно было бы согнуть свои полностью, чтобы врезать ему по болтающимся яйцам, но не теперь.       Сейчас Порко только прижимался сильнее, чувствуя крепкие мышцы и упиваясь пониманием, что шлюха никак не могла заметить этой кошмарной ласки; они двигались в ней, поймав общий темп, одновременно входя полностью, а затем подаваясь назад до того, что один из них рискнул выскользнуть из мокрой растянутой дырки, ему отведенной.       Порко задыхался от калейдоскопа нахлынувших ощущений; не обратил внимания даже, что Лана истекала слюной прямо на его грудь, а в ее левом глазу, окаймленном смазанной тушью, лопнул крупный капилляр и жутко залил белок. Она словно была призраком, сквозь которого можно смотреть на Брауна, который пялился в ответ и не отводил взгляд, почти не моргая, и, наверное, в любой другой ситуации это выглядело бы зловеще, но они и так сейчас совершали что-то чудовищное, переставая быть похожими на самих себя — и людей вообще.       Безобидная поначалу идея выебать вдвоем одну шлюху превратилась в подобие первобытного ритуала: грязного, животного, дикого.       Долго держаться не удалось. Рвано толкнувшись еще несколько раз, упираясь коленями в бедра Брауна, Порко кончил — и картинка перед глазами треснула черными молниями. Затем замерцали вспышки; он пытался вдохнуть хоть немного воздуха и часто-часто моргал, чтобы увидеть хоть что-то целостное перед собой. Слышал, что подобное может случиться перед потерей зрения.       Во всяком случае, слепота ему не грозила. Сверху чавкало, шлепалось и вопило: Райнер все еще вовсю отрывался, и, наверное, Порко даже испытал бы стыд и унижение оттого, что выбыл из развлечения первый, но сил у него не осталось.       Его член, уже успевший обмякнуть, быстро выскользнул под напором брауновского. Лана продолжала хвататься за руки, будто бившись в истерике, но это уже не впечатляло: Порко с трудом отцепил ее от себя и поспешил выползти из-под происходящей над ним вакханалии. Отодвинулся на безопасное расстояние, к стенке, все еще переводя дух, и услышал, что Браун рычит, вдалбливаясь в задницу шлюхи: теперь еще и взял ее за волосы, потянув голову на себя. Внизу живота снова начал вздыматься жар, но то было не возбуждение, а иное чувство, снова двойственное, неясное — оно поднялось к солнечному сплетению, обожгло горло и осталось гореть на и так румяных щеках. В конце концов, когда еще доведется увидеть, как Браун кого-то ебет? Да еще с таким чувством.       По мере того, как Порко приходил в себя, ему все больше хотелось побыстрее одеться. Постепенно наваливалось осознание безобразности содеянного пиздеца, который, к сожалению, еще продолжался: чтобы добраться до одежды, пришлось бы перелазить через переплетенную еблей парочку. Порко на такое не решился, опасаясь, что его вновь ненароком затянет в этот безудержный водоворот совокупления.       Сигареты остались в куртке. Оставалось только прислониться спиной к прохладной стене, попутно стянув с себя презерватив и запульнув его в аккуратно сложенные штаны Брауна, и наблюдать, как тот дотрахивает дребезжащую костьми Лану.       Сначала все в той же позе. Потом в миссионерской, забросив ее ноги-палки себе на плечи. Затем она вообще забралась на Райнера сверху и сама вставила исполинский член в свой растраханный зад — как влитой. Подвывала на каждом толчке и теперь вцеплялась уже в его руки, оставляя царапины. Порко смотрел на все это с неожиданной пустотой и усталостью, желая только закурить и добраться до душевой. От громких звуков начала болеть голова, кровать скрежетала так, что хотелось ее расхерачить, а Браун все никак не кончал.       Теперь, на холодную голову, этот вид утомлял и раздражал. Порко уже начал было продумывать тактику, как ретироваться с этого постельного побоища, но Лана сама вдруг остановилась, подняла голову к настенным часам. Громко — наверное, чтобы слышали оба — изрекла:       — Время кончилось. Продлевать будете?       Браун выглянул из-за ее плеча беспомощно и жалко. Порко прекрасно понимал его чувства, но сделать ничего не мог — тем более, главное, что он сам кончил, а на остальное уже плевать, — однако лениво поинтересовался:       — Денег нет, может, чем-то другим возьмешь?       Шлюха призадумалась, сморщив лоб.       — Например?       — Не знаю, — он выразительно посмотрел на остистый седалищными костьми зад, из которого еще торчал член Райнера. — Едой?       Порко ни на что не надеялся — и обоснованно. Лана презрительно фыркнула, соскочив с Брауна сразу на пол: гулко хлюпнуло. Между впалыми ягодицами зияло распахнутое, растянутое кольцо мышц, рвано сжимающееся обратно. Внизу живота снова закручивался жаркий узел.       — В таком случае, можете трахать друг друга сами. За пайки.       Она шустро подобрала свою валяющуюся одежду, специально нагибаясь пониже, чтобы все было видно как можно лучше. Порко проклял себя за то, что так и не заимел привычку откладывать деньги, которые сейчас были бы очень кстати; Лана исчезла в душевой, напоследок послав ему воздушный поцелуй. Захотелось вытереться, будто от плевка.        Райнер выглядел потерянным и несчастным. До такой степени, что на языке начало кислить; вдобавок к этому, он повернулся к Порко и горько улыбнулся:       — Извини.       Так, словно ебались лишь они двое; словно Порко было хоть какое-то дело, кончил вообще Браун или нет, и от этого факта зависело нечто очень важное, играющее роль в их взаимоотношениях. Наверное, он снова чувствовал, что все испортил — придавал своим действиям вместе с бездействием слишком большое значение. И был неправ. Всем похуй: и самому Порко, и Лане, да и остальным людям.       «Всем похуй на тебя, Браун. Просто делай то, что хочешь, и прекрати уже вымаливать прощение у каждого камушка у себя под ногами».       Но сказать это так и не удалось. Член Райнера, жирно блестящий той-самой-смазкой-для-ебли-в-жопу, приковал к себе взгляд и занял мысли. Порко, пялясь искоса, пробормотал невпопад:       — Н-да, упорхнула твоя ночная бабочка…       — Наверное, это от переутомления, — виноватая улыбка не сходила с брауновского лица: было видно на периферии. — У меня так бывает, когда сильно устаю.       Он говорил, а член подрагивал на некоторых словах, даже не думая мягчеть. Порко зачем-то мысленно прикинул, сколько у Райнера до этого не было секса — и было ли ему вообще с кем этим заниматься; раз стоит так крепко и уверенно, значит — давно. Просто действительно перенервничал. Возможно, застеснялся. По хребту вверх пробежали мурашки, ударяя в голову.       В интуицию и предчувствия всегда верилось слабо, но что-то из глубин подсказывало Порко, что они двое сейчас находятся в тени: что это безопасная зона сближения — как герметичная коробка, куда ничего не попадает и откуда ничто не выходит. Все, что здесь произошло и произойдет дальше, останется в душном номере и никак не повлияет на события жизни. Как во сне: можно сделать все что угодно, потому что потом ты проснешься. Даже творить нечто совсем абсурдное, чтобы проверить свой сон на прочность.       В какой момент он разлетится на осколки?       Райнер стянул с себя резинку: член блестел от пота, дергаясь из стороны в сторону, будто ища, куда ткнуться. Из душевой доносился плеск воды. Когда Браун двинулся, намереваясь встать, Порко решительно остановил его, вцепившись в руку — словно хватаясь за последний шанс.       — Погоди, — от пересохшего горла прозвучало хрипло. — Давай помогу.       Он точно знал: Браун не стал бы додрачивать прямо перед ним и скорее всего не стал бы дрочить вовсе в качестве акта самонаказания, и не то чтобы Порко было очень охота подставить твердое плечо своему товарищу, но что-то иное подтолкнуло его вперед без раздумий. Грань была совсем близко: маячила перед глазами манящими высверками — и руки сами тянулись навстречу.       Порко знал и то, что Браун не откажет. Что не оттолкнет и не отшатнется, не заорет, не сбежит: если ему самому хотелось переступить предел, то Райнер попросту не видел перед собой никаких границ. Поэтому он послушно замер, снова стараясь заглянуть в глаза, как собака в ожидании команды.       — Свою задницу не предлагаю, — на всякий случай уточнил Порко. Онемел на десяток секунд от собственных же слов: не поверил в сказанное. — Но… Короче, подвинься.       Сел рядом, ненароком слипнувшись своей потной ляжкой с брауновской. Зато теперь придется встречаться с ним взглядом.       — Когда ты был на Парадизе, служил разведчиком… Ну, вы там в казарме дрочили друг другу? Когда совсем не было женщин.       — Нет, — у Райнера даже не изменился голос. Значит, не удивлен.       — Ясно. Многое упустил.       По правде говоря, Порко подобный опыт тоже обошел стороной, хотя слухи в мужском крыле кандидатов ходили разные. Он постарался придать себе убедительный и уверенный вид: чтоб Браун не усомнился в том, что они сейчас будут заниматься абсолютно рядовыми вещами. Даже, можно сказать, совершенно мужскими — как-никак, благородная взаимопомощь.       Главное — начать. Преодолевая последнее здравое, что осталось в мыслях, Порко обхватил ладонью здоровенный член; тот сразу же содрогнулся в кулаке, охотно легши в хватку. И ничего не произошло.       Почему-то казалось, что от одного такого интимного соприкосновения мир перевернется: примерно так же, наверное, женщины ожидают от своего первого секса чего-то грандиозного; так и Порко с ужасом думал, что стоит ему только дотронуться до чужого члена — вся его мужественность схлопнется и наступит тьма.       Но страшного не случилось. Ощущался только крепкий пульсирующий стояк и сопатое дыхание Брауна. И даже когда Порко начал дергать кулаком в привычном однообразном движении, тоже ничего не поменялось — только Райнер над ним стал отрывистее хватать ртом воздух.       На ощупь его член был такой же, как и собственный, только больше и немного другого изгиба. Вены на стволе проступали отчетливей. Порко дрочил и вглядывался в детали, удивляясь, с какой легкостью ему дается то, что представить было невозможно и страшно. На деле все оказалось иначе — больше боялся. Просто чужое тело, чужое тепло, возбужденная плоть. Ему стоило переживать о сексе с больной шлюхой, которую видел впервые, а не о дрочке другу.       «Другу». Это ж как, оказывается, совместные постельные приключения укрепляют взаимоотношения.       Он почувствовал касание на макушке. Там оказалось лицо Брауна.       — Мне нравится, как ты это делаешь, — шепот защекотал кожу головы. — У тебя очень приятные руки.       Порко очень захотелось повернуться к нему, и кто знает, чем закончился бы этот опасный маневр, если бы Райнер не обездвижил его объятием. Слабым, неловким — просто привлекая поближе к себе, прижимаясь своим плечом к его.       — Можно я?..       Порко посмотрел вниз — и безнадежно понял, что у него снова стоит; не дожидаясь ответа, Браун поднырнул удобно рукой, коснулся сначала бедер, спрашивая разрешения невербально, и стон сорвался с губ сам собой: в нем было и позволение, и мольба, и предвкушение, и скорбь по гетеросексуальности.       У него была широкая горячая ладонь, без мозолей и шрамов. Гладкая, как у бабы, но огромная, сильная — Райнер обхватил ею ствол, словно стебель цветка. Двигал плавно, на пробу, будто боясь причинить боль, оплошать в очередной раз; останавливался, чтобы погладить пальцами головку, нежно очерчивая ее контур, собирал потеки смазки. В то время как рука Порко взметалась все хаотичней и резче, потому что контролировать себя становилось невыносимо трудно — и все усугублялось с каждой новой лаской. Вокруг побледнело, словно цвета окружающих предметов кто-то разбавил — и Порко зажмурился до боли.       Первым кончил Браун. Что-то скрипнуло — возможно, его до одури стиснутые челюсти, — и сперма брызнула Порко на запястье, предплечье, даже живот; а сам Райнер продолжал зарываться в его волосы, прижимаясь сильней. Кажется, губами. Объятие стало слишком тесным для дружеской дрочки. Порко ужаснулся и кончил следом.       Перед глазами расползлась черная клякса, закрывая обзор. А когда прояснилось, уже сложно было понять, кому принадлежат капли семени на обоих телах. Кожа блестела мутным жемчугом. Райнер не выпускал Порко из своих рук.       Что-то в этом было настолько дикое, противоречащее человеческим нормам, что наконец становилось по-природному естественным, правильным: словно за пределом обнаружилась не пропасть, а неизведанный бесконечный простор. Внутри замерло от внезапной пустоты, словно с души содрали исписанный лист, а под ним оказался чистый.       В голове зазвенело совсем оглушительно, больно, и Порко решил было, что это кара небесная, но затем быстро понял, что это от брауновской башки, всем своим весом давящей на его череп. Он попробовал двинуть шеей в сторону — голова Райнера грузно скатилась по волосам, и теперь его лицо очутилось сбоку на одном уровне.       Взгляды встретились — и Порко почувствовал, что сейчас случится нечто кошмарно неотвратимое.       И не ошибся: они оба одновременно повернулись на свист.       Первой проскочила мысль: проститутку надо было предусмотрительно убить. Второй — можно убить сейчас; она стояла прямо напротив постели, и таких круглых глазищ на ее морде не наблюдалось, даже когда Браун засаживал ей в зад. Морщины от такого потрясения резко разгладились, и Лана помолодела лет эдак на пять.       — Я хотела сказать «до свидания».       Уложенные волосы, свежий макияж — возможно, Порко охотно дал бы ей второй шанс в следующий раз, если бы не лихорадочно соображал в моменте, куда спрятать труп. Он подпрыгнул на кровати, двинул Брауна локтем в ребра. Тот даже не дернулся.       — Попробуй только…       — Кому расскажу — все равно не поверят, — она мило ощерилась. Поправила то самое платье, которое ничего толком не прикрывало. — Расслабься.       Звучало ненадежно. Но выбора не оставалось: убивать женщин для Порко было совсем низко. Липкий страх мгновенно разлился по всему телу. В конце концов, всегда можно прикончить себя самого.       — Меня это не касается, — повторила Лана неожиданно мягко, будто успокаивая ребенка. Слишком человечно. — Делайте что хотите. Мне плевать.       Выразительно пожала плечами — видимо, для убедительности. Окинула напоследок обоих хитрым, будто бы жадным взглядом; бросила небрежно «пока» и, прежде чем окончательно упорхнуть из номера, сказала негромко, обращаясь к Порко:       — А ты действительно не такой, как другие.       Они остались одни. Браун молчал, точно оцепенелый: как будто его вообще уже ничего в этой жизни не удивляло и не колыхало, но сейчас это было только кстати. Осознав, что еще стиснут его чудовищной хваткой, Порко вырвался одним резким усилием — помогло окатившее с головы до ног раздражение. Отодвинулся обратно к стенке, на самый край кровати, чтоб увеличить дистанцию. Райнер напротив сидел все в той же позе, как восковая фигура, с видом могучего побитого зверя.       — Еще раз извинишься — я тебе врежу, — пригрозил Порко. Хоть на ком-то, но надо было сорваться. Он посмотрел на запачканную руку. — Будешь должен.        Браун вдруг потянулся к нему, словно решил взять его ладонь своей, тоже заляпанной не своей спермой, но передумал. Улыбнулся болезненно, будто пораженный свежим инсультом.       — Паек? — уточнил невпопад и сам же глупо усмехнулся. И так же неуместно, грандиозно тупо поблагодарил: — Спасибо, что пригласил. Мне понравилось.       Его вкрадчивый голос подействовал как вылитый на башку кипяток. Очень хотелось поскорее сбежать — прямо как в самом начале.       Успевший соскочить с постели, собирающий впопыхах собственную одежду и пытающийся отогнать от себя навязчивую мысль о том, что он сейчас наедине с Райнером Брауном — в закрытом номере: безопасной зоне сближения — Порко считал, что сегодня его уже больше ничто не сможет сразить. Пока не услышал в спину негромкое предложение:       — …может, останемся здесь еще ненадолго?