Три слова

Время любит проверять на смекалку и прочность. Даже если просчитать каждое действие вплоть до секунды, случается то, что вынудит задержаться. Например, заест замок синего комбинезона, который носили члены Внешней Партии. Или узел алого кушака-символа Молодёжной Антиполовой лиги затянется туже, чем следует… Сегодня не подвёл ни замок, ни кушак, но все кабинки клозета, как никогда сильно вонявшего нечистотами, оказались заняты. В них — пока ещё — не установлены телекраны. Самое большее, чего следовало опасаться, это микрофон в бачке. Чернильный карандаш отправился в унитаз: даже если неудачно смыть, и он выплывет, всегда можно объяснить, что Джулия взяла его, чтобы сделать пометки в новом издании словаря новояза, и он выпал случайно. Главное — незаметно избавиться от записки, припрятанной за распоротым на пару-тройку стежков манжеты левого рукава, во время обыска. Всё пошло не по плану, хотя ничто не подвело — ни замок, ни кушак, а карандаш благополучно уплыл в канализацию. Времени хватило — проклятые бабы, занявшие так не вовремя кабинки! — впритык, и Джулия явилась на двухминутку ненависти одновременно с О’Брайеном, членом Внутренней Партии. Если бы тот двигался чуточку быстрее, она вошла бы последней, чем привлекла бы ненужное внимание. Не выдать бы себя дрожью перепачканной намертво въевшимся в кожу маслом, но замаскировавшим пятно от чернильного карандаша руки, прилипшими к вискам тёмными прядями. Сердце-то, пусть и тренированное туристическими вылазками и спортивными состязаниями, могло ускорить ритм, и пульс на неприкрытой воротником шее наверняка выставил бы волнение на всеобщее обозрение. Не нужно быть агентом полиции мыслей, чтобы понять, что почувствовала в этот миг Джулия. О’Брайен замешкался перед дверью холла, где с минуты на минуту должна начаться двухминутка ненависти. Настоящий джентльмен, пришло на ум сравнение, если бы не чёрный комбинезон члена Внутренней Партии. Джулия мешкать не собиралась. Краем глаза она заметила его, Уинстона Смита — о, с какой же осторожностью она выясняла имя этого человека. Не спрашивала прямо (задавать прямые вопросы — верное самоубийство), а старалась усесться в столовой неподалёку в надежде услышать обращение по имени. Уинстон Смит бросил нарочито равнодушный (если бы действительно был к ней равнодушен, вовсе не посмотрел бы в сторону Джулии) взгляд сперва в лицо, после — на алый кушак, справлявшийся с задачей — оберегать от ненужного внимания строивших из себя правоверных, но не вытравивших из себя жажду секса мужчин, как бы те ни утверждали обратное. Придёт время — и Джулия развяжет туго затянутый узел для Уинстона Смита, и тот получит всё, чего так отчаянно желает. А тот, вне сомнений, желает, и жажду секса выдают яростные выкрики партийных лозунгов на двухминутках ненависти. Никто не подумает, что Джулия решится передать записку перед большим телекраном под носом члена Внутренней Партии. Если возникает нужда спрятаться, то лучшего места, чем толпа, и придумать нельзя. Но пока время не пришло — не потому, что на один из свободных двух стульев уселся О’Брайен. Маленькая рыжая стерва — и откуда только взялась? — плюхнулась на стул рядом с Уинстоном Смитом — человеком, с которым хоть ненадолго, но хотелось побыть плечом к плечу; на кого Джулия могла бы смотреть боковым зрением. Раз сегодня не получится претворить план в жизнь, значит, придётся рискнуть и написать на клочке бумаги всего три слова — «Я тебя люблю» — в другой раз. Джулия неспроста выбрала левый рукав для того, чтобы припрятать послание: словарь новояза — ненадёжное укрытие… …а правой рукой она размахивает, стараясь в пылу ненависти перекричать остальных: — С. Б.! С. Б.!