Обжора

Отец Тоширо возвращался в горный храм в отличном настроении. Господь явно благоволил ему. Он вполне подготовился к долгой зиме: сделал хороший запас майонеза, сигарет, риса, вяленой рыбы и сакэ. Храм, где он нес службу, находился вдали от дорог: никто к нему не забредёт, разве что случайный путник. Стало быть, ближайшие месяца три он проведет в счастливом уединении. Отец Тоширо медленно шёл, волоча за собой мешок с сигаретами (пришлось опустошить несколько сигаретных автоматов), смотрел, как зеленеют сосны на фоне снежных вершин, как вдруг идиллия разрушилась. Чутье и зрение бывшего полицейского выцепили посреди снега красное пятно, сложившееся в человеческую фигурку. — Эй, — крикнул отец Тоширо. Ответило ему эхо, а крошечная фигурка не пошевелилась. Пришлось сойти с дороги и отправиться прямо к ней. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что на снегу лежала девочка лет четырнадцати, в диковинной красной (скорее мужской) одежде. Она лежала, свернувшись клубком, и не то спала, не то была без сознания: как отец Тоширо не пытался растолкать ее, все было тщетно. Пришлось взвалить ее на плечо и отправиться в храм с ней. По пути он успокаивал себя, что девочка быстро придет в норму. Повреждений при поверхностном осмотре у нее нет, кровь, конечно, сложно заметить на красной одежде, но взгляд у отца Тоширо был наметанный. Он просто отогреет ее, накормит, а утром отведет в город, где полиция отыщет ее родителей. Дома он положил девочку поближе к огню, чтобы согрелась, рассмотрел ее: дивно хорошенькая, волосы рыжие, кожа белая, прозрачная, почти фарфоровая. Когда она открыла глаза, то оказалось, они у нее синие-синие. — Умираю, есть хочу, — жалобно пробормотала девочка. Она совсем не выглядела умирающей, но отец Тоширо философски относился к подобным фигурам речи. У него были такие знакомые, которые чуть что прикидывались смертельно больными, лишь бы добиться своего. Он усадил девочку за стол, разогрел еду, поставил перед ней миску риса с яйцом. Она немедленно умяла всю. — Еще! — потребовала умирающая. Он поставил другую, третью, четвертую, пятую миску. Она все сожрала, потянулась за кастрюлей и запустила ложку туда. На изумленных глазах отца Тоширо рис исчезал в ненасытной утробе маленькой девочки. Этот рис он собирался есть неделю, поэтому у него невольно вырвались слова, полные горечи: — Ну ты и обжора, дитя! — Я не обжора, я юный растущий организм, — нагло ответила девчонка, и совсем не смущаясь, продолжила жрать. Нельзя сказать, что отцу Тоширо было жалко. Просто… ну, у него были планы. — Послушай, этой еды мне хватило бы на неделю. К тому же ты такая худенькая, как в тебя умещается столько еды? Это и для взрослого человека много. — Маловато, — сообщила девчонка, откидываясь на спинку стула. — Ну да ладно, заморила червячка. Слушай, а суконбу у тебя не найдется? Как тебя звать, кстати? Меня зови Кагура-сама или просто Королева. — Отец Тоширо. — Так вот, Тоши. Суконбу не найдется? Кагура-сама давненько не ела доброго суконбу! Давай сюда все, что есть! Маринованными водорослями отец Тоширо не запасся, и под грозным взглядом девчонки уже об этом пожалел. — Завтра я отведу тебя в город и куплю немного. Но немного, поняла? Мне все равно придется восполнять сожранный тобой рис. Я-то здесь намерен всю зиму провести. Кагура-сама окинула его неодобрительным взглядом. — Тоши, ты сдурел? Собираешься тащить за собой в город бедную замученную девочку? Это слишком далеко, я лучше останусь тут, а ты сходи за суконбу сам. Да, — подумав, добавила она. — Останусь, пожалуй, здесь. Тепло, сухо, готовишь ты хорошо. В прежней жизни отец Тоширо бы вспылил и наделал глупостей в ответ на такое наглое попрание своих прав. Но смирение пред лицом Господа научило его мудрости. — Ты несовершеннолетняя без присмотра, — вежливо возразил он. — Поэтому отведу тебя в полицейский участок, пусть ищут твоих родных. Я местный священник, нашел тебя в снегу у сосны. Как ты там оказалась? — Без понятия, — зевнула Кагура-сама. — Я шла и шла. И вот оказалась. Прилегла вздремнуть, замученная голодом, и вот очнулась в тепле. А ты такой жадный святоша, пожалел для меня кастрюльку риса, причем премаленькую. Даже не знаю, как мы тут с тобой уживемся, жмот. — Где твои родственники? — продолжил допрос отец Тоширо. — Родственники? Остались на Ракуё, а что? Хочешь с ними связаться, чтобы они меня забрали на планету, где всегда идет дождь? Какой ты злой человек. А показался добряком сначала. Ракуё. Так называлась планета, расположенная довольно далеко от Земли. Отец Тоширо понятия не имел, идут там дожди или нет. Он никогда не бывал нигде, кроме Земли. — То есть ты прилетела из космоса? Каким же образом? — Как все. На корабле. Но я зайцем ехала, без билета. — Почему ты одна? Объела всех своих родственников? — А как же! — гордо воскликнула она и подмигнула. — Это ты еще с моим братцем незнаком, Тоши. Ему бы жалкой кастрюльки риса не хватило. Все твои припасы бы ушли в его желудок. Что поделать, тяжело быть юным растущим организмом на чужой планете. Правду говорила мама, никто не любит ято… Дальше отец Тоширо уже не слушал. У него сложилась картинка. Ему посчастливилось подобрать не просто маленькую девочку, а представителя кровожадной расы ято, известной помимо всего прочего зверским аппетитом. Как он сразу не догадался: белая кожа, синие глаза, рыжие волосы, одежда. Вот только одной детали не хватало. — А мой зонтик? — вдруг заорала Кагура-сама. — Где мой зонтик? Там где я лежала, должен был быть зонтик! Зонтик отец Тоширо не видел: вероятнее всего, его замело снегом. — Поищем завтра вместе. Сейчас уже поздно. Ложись на моей кровати, я тебе постелил. — Да я глаз от голода не сомкну, — проворчала Кагура-сама, но послушно пошла и легла. Отец Тоширо накрыл ее одеялом. Ему предстояло спать на полу. И понять, что же делать дальше. Если сдать Кагуру в участок, ее выдворят на родную планету. Он бы и сам так сделал, если бы был сейчас полицейским. Но как священник он мог поступить иначе. Господь так благоволил к нему, что послал ему испытание. Ну что же, справлялся же он с рутиной работы зам.командующего Шинсенгуми. Справится и с этой юной обжорой.