замок в снегу

i cannot see anything я ничего не вижу i am blindfolded я с завязанными глазами

в покоях цесаревича было темно: на улице уже вовсю властвовала ночь, а единственным источником света был скромный канделябр на три свечи. было душно. как только стражник отворил тяжелую дубовую дверь, Миша сразу почувствовал слишком густой запах лекарственных настоек и мазей. он сморщился – наследник любил свежесть, его не смущал даже гуляющий по комнате злой ветер. главное, чтобы легко дышалось. у кровати сидела служка, пытаясь читать в потемках. она водила позеленевшим от сока трав пальцем по чернильным строчкам, согнувшись пополам. женщина была полностью погружена в чтение, потому не заметила Мишу, пока он не подошел вплотную к кровати. – ваше высочество! – служка встрепенулась и подскочила с места, чудом не уронив книжку – та была до того крохотной, что целиком помещалась в маленький женских ладонях. – господин уже заснул, – говорила тихо, почти что шепотом. Миша на нее не смотрел. он боязливо касался взглядом истощенного продолжительной болезнью красивого лица цесаревича. его глаза были прикрыты, дышал все еще тяжело, и весь он как-то скрутился, сжался, словно ожидал удара. ночная рубашка, расстегнутая на несколько пуговиц, не скрывала уродливую темно-фиолетовую рану от смазанного ядом наконечника стрелы. Миша отвел взгляд. – оставьте нас, пожалуйста, – он вздохнул и снова взглянул на раскрытую грудь цесаревича. рана поблескивала даже в том скудном количестве света, что давали три несчастные свечи, до того толстый слой мази покрывал ее. – но… – я сказал, оставьте, – Миша всегда был вежлив с прислугой, но совершенно не терпел, когда ему перечили. женщина опустила глаза в пол, поджала губы от обиды, что заметил великий князь, поклонилась и тихо покинула покои. Миша присел на ее место. отсюда было легко наблюдать за тем, как вздымалась грудь молодого человека, чье лицо уже давно потеряло все краски жизни. Евгений был истощен напастями, что следовали одна за другой. сначала это чудовищное по размаху наглости покушение, которое устроили наемники турейцев, из-за чего цесаревич чуть было не отдал богам душу, благо отмолить удалось; потом весенняя простуда, скосившая только-только начавшего вставать господина. лихорадка оставила его всего пару дней назад, но жуткий кашель мучал до сих пор – медикус, слушая грудные хрипы, каждый раз недовольно качал головой. простуда усугубила и астму. Миша вздохнул. дверь отворилась, пуская в покои яркую полоску света из коридора. он обернулся уже готовый напасть на того, кто решил потревожить цесаревича в столь поздний час, но не вымолвил и слова, узнав, кто же проник в комнату. маленькая русоволосая девочка голыми пальчиками – потому что передвигалась на носочках – прошла до огромной кровати, волоча по полу мягкого зайца, что был больше нее. она остановилась около кровати и возмущенно засопела – с ее детским ростом она не могла ничего разглядеть. – не могли бы вы уступить мне эту табуретку, ваше высочество? – девочка наконец-то обратила свое внимание на Мишу, который молча наблюдал за ее действиями. – конечно, Таисия Евгеньевна, – он поднялся со стула и предложил девочке помощь, чтобы взобраться на табурет. будь она в своем одеянии для уроков по верховой езде или фехтованию, шустро справилась бы и без Миши, но сейчас на ней было длинное ночное платье и… этот огромный заяц, которого царевна не желала оставлять в одиночестве. – почему вы не спите? я уверен, что ваши наставницы думают, будто вы в постели. – мне не позволили увидеть папу сегодня. я не могла уснуть, – она встала на табурет и вытянулась, чтобы разглядеть, как же там ее отец, все ли с ним хорошо. Миша видел, как жадно она смотрела на Женю, хотя точно был уверен, что они виделись вчера перед сном. это было очень вредно для здоровья ребенка, но еще больший урон ее здоровью наносили многочасовые истерики, которые юная госпожа устраивала в те дни, когда не виделась с отцом. Алексею Николаевичу пришлось пойти на поводу у будущей императрицы. – вчера он выглядел лучше. ему стало нехорошо? поэтому меня и не пустили сегодня, да? – приступ, – Миша вздохнул. таких сильных случаев не было уже давно. – мучал его сегодня. вам не было нужды это видеть. Таисия всхлипнула. последнее время она так часто плакала, что Миша успел к этому привыкнуть. но всего месяц назад он бы в жизни не поверил, что эта бойкая и веселая девчушка знает, как это – лить слезы. наверное, потому что человек, который не позволял ей расстраиваться, сейчас и был причиной ее горестей. – вы были рядом, когда… когда это случилось? – Тая утерла слезы рукавом своего ночного платья. маленькая ручка крепко сжала лапу мягкого зайца. – я… – князь отвернулся. он мог бы солгать, потому что знал, что так будет лучше, но Женя учил его, что с детьми отношения нужно строить на честности. – мы поссорились. – это не ответ на мой вопрос, ваше высочество, – ее голос прозвучал жестче, чем до этого. Мише следовало бы осадить ее, ведь несмотря на то, что она когда-то должна будет унаследовать трон, он все еще был старше и к тому же великим князем, супругом первого в очереди наследника престола; но он не хотел этого делать, потому что ее недовольство было более чем оправданным. – меня не было рядом. я провел весь день в храме, – молитвы и службы помогали заглушить скрипящий голос совести, что назойливо каждый день напоминал о вине Миши во всем, что происходило с цесаревичем. – как и все дни до этого, – князь обернулся. из-за того что Таисия стояла на табурете, она была не намного ниже Миши. ее ладошки были сжаты в кулачки, еще не успевшие просохнуть от слез глаза смотрели на него с упрямством и… обидой. это точно была она! год назад он бы увидел только злость и недовольство в этом взгляде, а потом как следует отчитал бы девчушку за устроенную сцену. но сейчас князь понимал, что причина всегда зарыта гораздо глубже – Тая вовсе не желала оскорбить его своим поведением и словами, она всего лишь напугана тем, что произошло с ее отцом, единственным по-настоящему близким и родным человеком; она обижена на то, что ее считают слишком маленькой для того, чтобы быть рядом с цесаревичем в такие тяжелые мгновения; обижена на то, что у нее отнимают то время, которое они могли бы провести вместе, пускай не за прогулкой по розовому саду или не за чтением пьес по ролям в огромной дворцовой библиотеке, пускай в этой душной, пропахшей болезнью комнате, пускай, но зато рядом; наконец, она обижена на то, что человек, которому позволено быть рядом, в котором ее отец нуждается не меньше, чем в ней, так глупо упускает эту возможность. и это все было в ее больших зеленых глазах. столько всего было в них, и Миша рад, что теперь может видеть. – мне очень жаль, – это было ужасно абстрактно, совсем непонятно для любого другого, кто бы не был Евгением или его дочерью. Женя бы понял все, что Миша вложил в эти три сумбурных слова. Таисия тоже поняла. но разница была лишь в том, что Женя бы на это мягко улыбнулся, боднул мишино плечо и так бы на секунду замер, передавая ему свое спокойствие, потом предложил бы свою ладонь – он никогда ни к кому не прикасался без разрешения – и выбор – говорить о случившемся, что бы это ни было, или о чем-то другом (у него всегда-всегда была припасена парочка уютных историй из своего детства), или вовсе просто помолчать, чтобы мысли улеглись. Тая была другой. мудрость от отца она впитывала с особым рвением и успехом, но вот его выдержки ей пока в силу возраста не доставало. – о чем вы сожалеете? – оно говорила шепотом, чтобы не тревожить цесаревича, забывшегося беспокойным больным сном, но даже так можно было почувствовать, как она поднялась. – о том, что он схватил эту ядовитую стрелу из-за вас? – Миша вздрогнул. – о том, что это вы виноваты в его состоянии? о том, что он почти душу отдал богам? вас ведь не должно было быть там. вам было велено скрыться и уезжать в поместье под Старой Русой, но вы слишком своенравны, чтобы подчиниться… это был даже не приказ, а мольба! мой отец просил вас оставить это место, потому что боялся, что вам могут навредить, что могут использовать против него, но вы не вняли его просьбам, – она покачала головой и опустила глаза, рассматривая своего огромного мягкого друга. – и это привело нас сюда. – в-вы вините меня? – ни одна слезинка не упала. они собрались перед глазами, но князь не позволил им пролиться. с того дня он никому не задал этот вопрос, хотя именно это мучило его душу и разум все это время. чувство вины, медленно с особой жестокостью съедающее его каждый миг, не оставляло. потому он проводил столько времени в храме в попытках отмолить не только здоровье цесаревича, но и себя; потому он не приходил в покои наследника – боялся взглянуть в его больные глаза. столько страхов поселилось внутри, что ночами, когда они устраивали шабаш, Мише казалось, будто скоро его разорвет. боязней было слишком много для такого слабого человека. – нет, – как гром среди ясного неба. – папа говорил, что у всего всегда есть причина. она не всякий раз рациональная, но она есть. вы поступили так не потому, что не уважаете моего отца и не внимаете его словам; не потому, что захотели показать себя во всей красе перед подданными, или боги знают, что еще. вы так сделали, потому что не могли остаться в стороне во время нападения наемников, владея мечом лучше любого солдата; потому что не могли позволить моему отцу сражаться в одиночку, зная, что лучника всегда нужно прикрывать со спины. вы не могли оставить его одного в миг опасности. я понимаю это. точно так же я понимаю, что не успей он закрыть вас грудью, он был бы глубоко несчастен. неизвестно выжили бы вы после такого… папа… он бы все равно заболел. только тогда от тоски по вам. лечить отравление и простуду гораздо легче, когда человек хочет выздороветь. сейчас он хочет вернуться к вам и ко мне, поэтому, пожалуйста, будьте рядом. вы ему нужны. слеза покатилась по щеке. Миша не позволил ей это. он опустил голову, а потом обернулся и взглянул на спящего молодого мужчину. в это мгновение ему как никогда, почти до боли в груди захотелось, чтобы Женя открыл свои глаза, пускай больные, пускай красные, да всякие, лишь бы он снова посмотрел на Мишу так, как смотрел всегда, с самой первой встречи. – откуда ты это знаешь… тебе девять! тонкие губы изогнулись в легкой улыбке. // это был последний праздник осени, который Миша проводил дома. уже вот-вот должна была приехать делегация из Русильдской империи во главе с его женихом, будущим императором. Миша никогда его не видел, потому что наследник объявился всего несколько лет назад. точнее его объявили – нашли в какой-то деревушке на окраине империи, когда единственный сын Алексея Николаевича, нынешнего императора, слег от болезни за несчастные две недели. он был поздним ребенком, потому еще не успел обзавестись потомством. всего в один миг огромное государство оказалось на грани династического кризиса, но так удачно императорской семье подвернулся незаконорожденный сын брата императора. делать нечего, вот и объявили наследником. Миша фыркнул, жуя травинку, сидя под огромным дубом на холме, наблюдая, как в низине около реки водят хороводы и пляшут. уже смеркалось. скоро разведут большой костер. он не знал, как этот горе-цесаревич выглядел не из-за того, что он был уродом и его лицо скрывали, а потому что Миша сам отказался смотреть на присылаемые из Русильды портреты. это все еще не отменяло вероятности, что жених мог быть уродом или ужасным низким деревенщиной. да даже если бы он не противился и взглянул на портреты, никто не мог поручиться, что они настоящие! могли бы и подделать, дабы не отпугнуть. с другой стороны, как будто надо было бы императору одного из самых мощных государств мира придумывать уловки, чтобы не отпугнуть какого-то сынишку управителя небольшого княжества, что из последних сил держалось под натиском огромных соседок-империй, которые все облизывались на торговый путь, часть которого контролировал мишин отец. очевидно же, что русильдскому императору это было ни к чему, но Миша был так упрям, что наотрез отказался смотреть на картины. он сорвал еще одну травинку, как вдруг почувствовал тяжесть на голове. он тут же вскинулся, из-за чего цветочный венок упал на землю. Миша вскочил со земли и во все глаза уставился на того, кто посмел нанести ему такое оскорбление. – что за дерзость! – он повысил голос, из-за чего мальчишка, что стоял напротив него отшатнулся с испугом в глазах. князь окинул сорванца взглядом, презрительно пройдясь по простой холщовой рубахе и брюкам, в каких ходят крестьяне. ноги были босыми. – ты что, юродивый? не знаешь, что венки на головы надевают только суженым? – мальчик молча наклонился и с особым трепетом поднял с земли венок. Миша взглянул на него, и в голове промелькнула мысль о том, какие красивые и яркие цветы были выбраны, о том, как аккуратно стебельки были переплетены друг с другом. тот, кто делал этот венок, очень постарался над ним. это немного остудило князя. он даже почувствовал стыд за то, что набросился на деревенского мальчишку. – ладно, сгинь с глаз моих, и ничего тебе не будет, – Миша махнул рукой и развернулся, чтобы направиться к дому. он с тоской взглянул на виднеющийся вдали княжеский терем. скоро его будут окружать холодные каменные стены настоящего императорского дворца. – постойте! – раздался неуверенный окрик позади, но князь даже не остановился. он в один миг почувствовал, как на его плечи опустился целый небосвод, придавливая к земле словно самую ничтожную букашку. Мише не нравилось это, он хотел скрыться в своих покоях и ни с кем не разговаривать. завтра будет тяжелый день. // суета началась еще до рассвета. оказалось, что цесаревич вместе с братом прибыли еще вчера поздним вечером. Миша не смог разобрать в заполошных объяснениях служки, где же наследник ночевал, поэтому решил, что в трактире неподалеку. место было скверное. уважающие себя люди там не останавливались. продолжая накручивать и рисовать образ разбалованного вчерашнего деревенщину, от которого небось еще и дурно пахло, – навозом, например, или дешевыми стойкими духами проституток, которых предлагали в том трактире – Миша решил, что этому «суженому» он даже руки не подаст. и пусть отец после отхлещет по спине прутьями. на приветствие князь вышел с неприкрытым недовольством, которое так явно читалось на его белом лице, что служки сразу зашептались, а мачеха скуксилась и прикрыла рот дрожащими ладонями. Миша едва заметно усмехнулся, но как только смог разглядеть наконец-то показавшегося из-за спин русильдских послов цесаревича, так тут же все переменилось, ведь… перед ним стоял тот мальчик, который тем вечером нацепил на него венок! Миша смотрел на этого… человека во все глаза! из-за чего оступился и чуть было не слетел с лестницы, благо Матвей, его брат, подхватил. отец недовольно зыркнул на них. мачеха зачитала шепотом молитву. Матвей подвел старшего брата к цесаревичу и сделал шаг назад, становясь чуть позади князя. Миша смотрел на него снизу вверх, – высокий оказался будущий император – но выдержать ответного взгляда не смог и тут же опустил голову. он никогда до сего момента не чувствовал себя так стыдно. какой позор! – ваше высочество, – произнес юноша и – Миша подглядел из-под опущенных ресниц – почтительно поклонился. князь подумал, будто это он перед отцом так выступает, чтобы умаслить да произвести хорошее впечатление, ведь к правителю маленького княжества Удонии не обращаются «ваше высочество». однако отец ничего не ответил, и Мише пришлось поднять голову, чтобы обернуться на родителей – те стояли и с широко распахнутыми глазами смотрели перед собой. тогда Миша повернулся к Матвею, и тот тоже был чем-то изумлен. – да что же… – оказалось, что цесаревич все это время стоял, склонившись, перед ним. перед Мишей! наследник Русильдской империи стоял в поклоне перед сыном князя территории, которую Русильда лишь по доброте душевной до сих пор не растоптала своим огромным красным сапогом. – боги, что вы делаете? – Миша старался говорить тихо, хотя в той гробовой тишине, которая накрыла светлицу, в том не было никакой нужды – все и так все слышали. – приветствую вас, Михаил Сергеевич. – приветствие затянулось, – мачеха снова зачитала молитву. отец тяжело вздохнул. – я-я тоже вас приветствую, ваше высочество, – Миша поклонился. в глаза больше не смотрел, только чувствовал, как алеют щеки. возможно, все они – сопровождающие цесаревича и его младшего брата, великий князь и княгиня Удонии, их слуги и доверенные лица – так и стояли бы, пребывая в неловкой тишине, если бы брат наследника случайно не задел плащом горшок с цветами. звук разбившегося в дребезги горшка словно снял сонную дымку, и все вдруг снова засуетились. княгиня зачастила с указаниями для слуг, князь несколько взволнованно пригласил русильдскую делегацию к столу. поднялся шум, повсюду заходили люди, и Миша цыкнул и шепнул, как ему казалось, себе под нос: – конечно, не свое, так и не жалко. – мы купим новый, ваше высочество, – тихо произнес цесаревич, что стоял, оказывается, очень близко. Миша вздрогнул и захотел со всей силы влепить пощечину… только не мог определиться – себе или этому вездесущему мальчишке. князь хотел было ответить что-то несомненно дерзкое, но Матвей не дал случиться очередной перепалке, уведя Мишу в комнату. скоро должны были подать обед… хотя никто в доме даже не завтракал. / после обеда, на котором Мише и ложка похлебки в горло не лезла, хотя стоило бы уплетать за обе щеки, ведь суп из гуся подавали только по праздникам, гостям настойчиво советовали прилечь, но царевич отказался, изъявив желание пройтись по небольшому саду, окружающему княжеский терем. не очень воспитанный, что сразу подметил Миша еще на обеде, младший брат даже не постыдился так открыто закатить глаза и едва ли не цокнул в голос, на что получил насмешливое: – я не с тобой гулять собираюсь, – брат-то облегченно выдохнул, а вот князь напрягся. вариантов, кто мог бы скрасить прогулку по саду, учитывая причину всей сложившейся ситуации, было не много. но вообще-то Миша тоже хотел прилечь, и что-то ему подсказывало, внезапно открывшееся внутреннее чутье, что скажи он прямо и честно, что устал, так как толком не спал ночью и слишком переполошился ранним знакомством, этот мальчик отказался бы от сада, цветов и сопутствующей несомненно неловкой беседы. но Миша не мог такое сказать, хотя бы из-за впивающего в спину острого взгляда папеньки. он и так наверняка уже подумывал поставить сына на горох за утреннее представление. это все и привело будущих супругов к саду, в котором вот-вот распустятся розы, и смущающей тишине на двоих. – хотите что-то сказать, Михаил Сергеевич? – они шли на некотором расстоянии. их ладони не касались друг друга. юноша смотрел по сторонам с искренним любопытством, стараясь взглядом охватить все то новое, что его окружало. за сим действием он, казалось, и не замечал мишины вздохи и то, как нервно он сминал свой синий, расшитый серебряными нитями кафтан. но это лишь казалось. – ваше высочество, вам не говорили, что наследник империи не должен кланяться сыну князя? да даже самому князю, – Миша не хотел звучать строго и так, будто он отчитывал нерадивого ученика, с которым они битый час изучали основы этикета, а тот все равно сделал какую-то несусветную глупость. но получилось именно так. царевич взглянул на него всего на одно почти незаметное мгновение. ответ он проговорил выложенной из щебня дорожке. – вы думаете, будто я сделал это, чтобы поставить вас в неловкое положение? – я думаю, что мне не нравится, когда другие говорят так, будто знают, что я думаю, ваше высочество. – простите, я не хотел вас обидеть, Михаил Сергеевич, – они остановились около куста, что был ближе всех к тому, чтобы расцвести. – поэтому так бесцеремонно появились вчерашним вечером? – я не ожидал, что вы не знаете, как я выгляжу, – как только эти слова были сказаны вслух, Мишу словно окатили ледяной водой. он закрыл глаза и шумно выдохнул. если еще хоть одну минуту они проведут в пределах общего пространства, у него закончатся пальцы, чтобы сосчитать, сколько раз за сегодняшний день он выставил себя полным дураком. конечно же, он должен был знать, как выглядит царевич. им ведь присылали портрет, дабы передать истинную внешность молодого человека… как будто бы что-то изменилось, будь наследник уродом. можно сказать: это было даже несколько забавно – то, как Русильдский император позволял князю Удонии делать вид, будто в случае несоблюдения установленных традиций они разорвут помолвку. – я…– больше всего мачеха и отец ненавидели, когда Миша мямлил. он настолько привык, что после таких изречений немедленно получал затрещину, что с ужасом обнаружил: он ожидал ее и в этот раз. – у меня нет оправдания. – я понимаю, не беспокойтесь об этом. к тому же мне не стоило так грубо вторгаться к вам… я был несколько смущен, поэтому не смог найти в себе силы прежде заговорить. «как же он тогда собрался, будучи императором, принимать решения» – пронеслось в мишиной голове, но он не стал задерживать эту мысль. – мне хотелось показать вам свое отношение, – вдруг заговорил цесаревич. Миша даже не сразу сообразил, о чем он. – я знаю, что наследники империи не кланяются князьям, но я и не перед князем склонился, – мальчишка развернулся и так открыто и честно посмотрел Мише в глаза, что тот смутился и захотел отвернуться, но смог воспротивиться и выдержать взгляд в ответ. – а перед вами. – и в чем разница, ваше высочество? – Коляда заметил, как служки осторожно начали приближаться, наверняка, чтобы получше расслышать, о чем же говорили будущие супруги, дабы потом все передать старшим, поэтому он подошел чуть ближе. это все еще было приемлемое расстояние, но движение навстречу заставило юношу опустить глаза. его пальцы сминали несчастный темно-зеленый лист розового куста. – моя мама говорила, что супруги должны уважать друг друга, что бы они не чувствовали друг к другу и какие бы обстоятельства не заставили их быть вместе, – князь улыбнулся. его собственная мать не успела дать ему жизненных советов, отдав богам душу почти сразу после его рождения. – но, скажу честно, с вами это делать легче, чем я представлял. поэтому мне просто хотелось показать вам, что несмотря на разный статус в обществе, в паре мы на равных. Миша сомкнул пальцы на стебле розы, разволновавшись от услышанных слов, и тут же почувствовал боль от укола шипом. но это было неважно. – сколько вам лет? – это вырвалось само собой. он не знал точно, сколько лет юноше, что стоял перед ним и говорил такие взрослые вещи, он лишь припоминал их разницу, о которой все печалилась мачеха. «шесть лет – это довольно большой разрыв, тебе стоит постараться, чтобы не упустить его» – так она говорила, когда пришло письмо с подтверждением помолвки. – семнадцать, – Миша ответил сам. – семнадцать… // подготовка к помолвке шла полным ходом и началась, видимо, в то самое мгновение, когда до двора дошли слухи, якобы наследник с его братцем прибыли еще вечером и остановились не пойми где. все вокруг погрузились в изнуряющую суету: слуги бегали из угла в угол, хватаясь за сотню дел одновременно, начиная уборкой, заканчивая украшением залов; из кухни доносились звуки шкворчания и ругани поварих; уличные слуги колдовали над садом, пытаясь заставить розы зацвести раньше положенного срока; мачеха и отец были заняты бесконечными приемами бояр, их жен и младших супругов, зазывая на торжество века и нескромно намекая, что дары, принесенные гостями, должны соответствовать. Мишу это все ужасно волновало. он нелегко переносил едва ли не физически ощутимый зуд, что распространялся вокруг. все куда-то бежали, что-то делали и много, очень много говорили, кричали, перешептывались. это было невыносимо – казалось, никто ни на секунду не замолкал в этом доме. для Миши каждый день был похож на предыдущий, и невозможно было понять, что происходило – все крутилось и вертелось. ему было необходимо сбежать хотя бы на пару часов. несмотря на то, что мачеха приказала не теряться из виду, так как он мог в любое мгновение понадобиться, чтобы в тысячный раз примерить и без того идеально сидящий на нем кафтан, почему-то казалось, что никто и не заметит отсутствие жениха. солнце клонилось к закату. Миша юркнул через двери, ведущие на задний двор, где слуги с кухни выливали помои; прошел по выстеленными дощечкам и оказался за оградой. путь к желтому цветочному полю был открыт. князь обернулся на терем и бросился в глубь поля, теряясь в цветах, что были почти с него ростом. дышать было тяжело – к горлу сразу прилипла пыльца, но он все продолжал бежать и бежать, пока уставшие ноги не подкосились, и он не упал на землю, ободрав руки о маленькие шипы на стеблях цветов. Миша глубоко задышал и лег спиной на землю, разглядывая розовое небо. его ладонь сжала мягкую рыхлую землю, а в голове была только одна мысль: «в Русе все будет по-другому». / в терем он вернулся, когда стемнело, и то лишь потому, что в одной рубашке было прохладно лежать на земле. никто не ждал его у порога со скалкой наперевес, поэтому он лишь усмехнулся, вспоминая наказы мачехи. жизнь в доме еще кипела, но уже шла на спад. в той части, где расположены княжеские и гостевые покои, и вовсе царила тишина. Миша на носочках крался к своей спальне, желая упасть на кровать и встать с нее только следующим утром, – он решил позволить себе полениться и не идти в баню – но замер напротив дубовой двери, ведущей в его личные покои. на полу лежала деревянная, покрытая лаком шкатулка с резьбой на крышке – заглавная буква «р» с завитушками. князь поднял ее с пола и открыл. внутри оказался набор явно дорогих, сделанных на заказ шахмат. сбоку была воткнута записка из желтой бумаги. Миша оглянулся. в коридоре никого не было. он зашел в спальню, прижимая шкатулку к себе. тягучее разморенное состояние покинуло его, уступая место тяжелому волнению. князь прошел в комнату, поставил подарок на прикроватный столик и сделал несколько шагов назад, до конца не понимая, почему так страшно взять в руки клочок бумаги, раскрыть его и прочесть, что же там такого написано. Миша развернулся и сделал еще несколько шагов. лицо почему-то пылало – он приложил ладони к щекам и почувствовал жар. это было совсем на него не похоже! – может, солнечный удар? – тишина комнаты ему не ответила. князь обошел кровать и обернулся, взглянув на раскрытую шкатулку. потом внезапно шлепнул себя по лбу и тяжелым, но уверенным шагом направился к вещице, так же решительно достал записку, раскрыл ее и… прежде чем прочесть, закрыл на мгновение глаза, делая выдох. «шахматные фигурки делал местный мастер. я могу представить, как тяжело вам будет расставаться с домом, поэтому мне хотелось бы, чтобы отсюда вы увезли с собой в Русу что-то, что будет вам о ней напоминать каждый день. ваш папенька писал в письме, что вы любите играть. я не такой знаток, так как только обучаюсь игре, но тем не менее хотел бы предложить вам дружеский поединок в один из свободных вечеров. если вы одобряете эту затею, пожалуйста, дайте знать. Евгений». Миша вздохнул. нежно провел пальцем по «морде коня» и улыбнулся. «все-таки солнечный удар». / за завтраком цесаревич вел себя так же скромно и учтиво, как и каждый день до этого. ничего не изменилось, и Миша даже засомневался, от его ли высочества был вчерашний подарок. но ведь в записке была подпись, значит, точно от него. к тому же по буквам было видно, с каким усердием они были выведены – линии местами были неровными, но в каждом завиток был выполнен с академической точностью, словно по линеечке. такие бывают только у недавно закончивших обучение учеников. все это только подтверждало и без того очевидное – записка, а равно и шкатулка, были от Евгения. – вы сегодня необычайно задумчивы, – цесаревич говорил тихо, смотря себе под ноги, будто и вовсе не с князем говорил, а так, мысли вслух высказывал. после завтрака они гуляли по саду. Мише все гадал, как может не надоесть каждый день гулять по одной и той же дороге, рассматривать одни и те же кусты. – скажите, – отец учил не мямлить! несмотря на роль младшего супруга, которая была уготована Мише судьбой, великий князь был намерен воспитать в нем твердость духа. нередко для того он использовал ремень. Миша вздрогнул, но продолжил так же уверенно, как и начал. – шкатулка с шахматами – ваш подарок? – простите, мне стоило дождаться вашего возвращения, но я… мне стало нехорошо, поэтому брат увел меня к себе. вероятно, когда вы вернулись, я уже спал, – они вновь остановились у того самого розового куста, и цесаревич снова нашел тот самый зеленый лист, который сминал и в прошлый раз. лист выглядел достаточно потрепанно, а Евгений – взволнованно. – стало нехорошо? юноша вздохнул, набрав полную грудь воздуха и потом все это выдохнув обратно. весь он сразу сжался, сдулся, стал маленьким и хрупким, а взгляд – тяжелым. – вы ведь знаете, что мой отец умер в тридцать семь лет, не оставив законных наследников? Миша кивнул. едва ли не случившийся в Русильдской империи династический кризис был, пожалуй, самой любимой темой для сплетен. не обходилось ни одного пира без упоминания императора, его скончавшегося сына, а затем и брата. только все успокоились, как волной прошла другая история – у того брата нашелся внебрачный сын, живший в какой-то столичной деревеньки с матерью. – а знаете почему? – говорят, то ли сглазил кто, то ли отравил. Евгений улыбнулся и так сильно сжал и без того бедный листок, что тот аж дал сок, что потек по тонкой светлой ладони. – он умер от приступа удушья. го-говорят, в страшных муках уходил, – подул ветер. где-то неподалеку заворчали служки, что развешивали выстиранные узорчатые скатерти. – он всю жизнь страдал такими приступами. матушке моей сказали, что наговор на нем лежал какой-то. вот и мучился, сколько себя помнил. цесаревич поднял на Мишу глаза, и все стало ясно как самый белый день. не было нужды ничего более говорить. – как часто вам нехорошо становится, ваше высочество? Евгений промедлил с ответом, с усердием рассматривая мишино лицо, будто пытаясь понять, об одном и том же ли они говорят. – здесь много цветов, от пыльцы тяжело дышать. в Русильде холоднее, поэтому растут в основном травы. да и зимы там дольше, поэтому дышится легче. они пошли дальше, и оставшуюся часть прогулки не сказали ни слова. но на прощание Миша сказал: – приходите сегодня вечером в библиотеку. там есть шахматный стол. ответом послужила улыбка. но не такая, как та, которую Евгений подарил ему у розового куста. совсем другая – счастливая. / оказалось, что цесаревич просто ужасно играет в шахматы. но он стойко выдержал все мишины, стоит отметить, абсолютно беззлобные смешки и шутливую иронию во время первого «разминочного» поединка, когда с каждым ходом юноши становилось все яснее и яснее, что фигурки он держал в руках от силы пару раз. – учитель наспех объяснил мне правила. времени вникать в тонкости не было, нужно было очень много всего освоить, чтобы… было нестыдно показаться людям, – Евгений скромно опустил глаза, разглядывая шахматную доску и водя пальцами по разноцветным квадратикам. – хорошо, тогда начнем вникать в тонкости сейчас, – только князь договорил и занес руку, чтобы расставить в нужном порядке фигуры, как сразу замер. под искрящимся взглядом зеленых глаз. Миша не знал, то ли это свечи глаза такими сделали, то ли и вправду они у царевича ведьминские (чарующие). – правда? – если хотите играть по вечерам, то для начала нужно научиться видеть и складывать самые простые шаги. юноша с готовностью кивнул и с искренним любопытством посмотрел на доску, как будто фигурки сами должны были начать ходить и показывать, как их нужно переставлять. а Миша… Миша задумался, может, зря он письма не читал, сам никогда не писал и совсем не интересовался своим суженым. может, и колючки зря выставлял? / когда через неделю упорных занятий Евгений впервые поставил князю шах, у того промелькнула мысль о том, что было совершенно ясно, почему именно этого мальчишку выбрали на роль будущего императора. родство и голубая кровь в том играли не самую главную роль – его ум был живым и гибким, а натура – легкой и нежной. когда, осознав, что он поставил Мише шах, Евгений поднял на него свои счастливые ярко зеленые глаза и произнес искреннее «простите, Михаил Сергеевич», Мише захотелось засмеяться в голос. он каждый вечер думал, думал, и все никак не мог решить эту загадку под названием Евгений, наследник русильдского престола и обычный деревенский юноша, сын лекарши. когда следующим вечером он своими глазами наблюдал за тем, как хлопочут слуги и лекари над изможденным приступом удушья мальчиком, Миша снова не мог найти ответ на уже совершенно другой вопрос – за что же боги так прогневались на отца этого премилого человека, что даже его самого не пощадили? / лекари ушли, оставив присматривать за наследником несколько слуг. последние несколько вечеров они играли не в библиотеке, а в покоях князя, поэтому, когда случился приступ, Евгения уложили на мишину кровать. его кожа до того стала серой, что он почти сливался с покрывалом, на котором лежал. Миша сидел рядом на табурете, разглядывая откровенно плохо выглядящего суженого. дышал он уже ровно, но как-то тяжело. – пр-ростите, – кое-как прохрипел Евгений. голос сел, да и сил говорить, видно, особо не было. князь присел на край кровати, чтобы лучше слышать, и чуть склонился над цесаревичем. – пребывать в постели будущего супруга есть верх неприличия, – говорил медленно, едва-едва выговаривая слова. сухие губы шевелились почти незаметно. при всем ужасе обстановки Миша не смог не улыбнуться. – если находите силы шутить, значит, все хорошо, – юноша легонько улыбнулся, все еще лежа с закрытыми глазами. собственные ресницы казались неподъемным грузом. – думаю, я переживу эту неприятность и даже не стану разрывать помолвку, хотя мой будущий супруг и ведет себя совершенно безобразно… – валяясь в вашей постели? – пугая меня до смерти. Евгений ничего не ответил. мизинец его левой руки дрогнул, и Миша положил свою ладонь на руку цесаревича там, где она была скрыта рубашкой. так он просидел до тех пор, пока юноша не уснул. // Миша чихнул из-за пыльцы каких-то белых полевых цветов, недавно созревшие бутоны которых бросали в них родители и все приглашенные очень уважаемые в княжестве лица – представители родового боярства и особо отличившиеся на службе дворяне. они шли вокруг костра пятый круг, держась друг за друга – рука цесаревича была отведена назад, и их пальцы переплетались. князь смотрел себе под ноги, чувствуя, как все чаще и чаще наступает на бутоны и давит их – это было странно. на последнем круге ему показалось, будто под ступнями настолько мокро от сока цветов, что нога заскользила вперед. Миша инстинктивно крепче сжал чужую ладонь в своей, и в ответ получил то же самое – он почувствовал, как рука юноши напряглась, позволяя опереться на себя. это было приятно. они остановились напротив костра, по-прежнему держа друг друга. великий князь должен был прочесть над ними молитву, и, пока он поднимался со своего трона и шел к ним, Миша поднял голову, чтобы быстро справиться о самочувствии цесаревича – цветы были повсюду, но его опередили. – будьте здоровы, ваше высочество. дыхание сбилось, Коляда едва ли не подавился воздухом. он не был уверен, что жар, расползающийся по лицу, связан с костром. – спасибо, – князь уже почти настиг их, поэтому говорить пришлось очень быстро. – как вы себя чувствуете? – сегодня вечером мы вряд ли сможем сыграть в шахматы, – они переглянулись, успели поймать взгляды друг друга всего на одно мгновение. юноша нежно, но печально улыбнулся. ответить Миша уже не мог – отец зачитал молитву, зато он мог погладить большим пальцем ладонь своего почти что супруга. когда с молитвами было покончено, в них снова бросали эти ужасные белые бутоны, пока жрецы несли кипящий котелок. это была… не самая любимая мишина часть. он нервно сглотнул, наблюдая за тем, как пожилой мужчина щипцами достал кольцо, а потом… потом другой жрец вынул еще один раскаленный ободок. Миша моргнул. – два кольца? – его высочество так пожелал, – один из жрецов поклонился. юноша кивнул и улыбнулся Мише. это все было не по правилам. испытание кольцом проходили только женщины и младшие супруги (так называли не тех, кто фактически был младше, а тех, кто находился в подчинении по своей сути). издревле считалось, будто над женщинами и младшими супругами нужна постоянная опека. если бы те попытались скрыть свое замужество, сняв кольцо, и совершить какие-либо порочащие честь мужа поступки, все равно бы не получилось, ведь на безымянном пальце «красовался» уродливый шрам от ожога. Миша не слышал, чтобы старшие мужья когда-либо соглашались разделить этот обряд на двоих. он, наверное, все это время изумленно смотрел на цесаревича, раз тот несколько смущенно опустил взгляд. – на равных, помните? – и это все объясняло. на равных.