***
Во-первых: не стоит открыто пялиться. Сириус красивый, чертовски красивый, особенно когда ему искренне весело. То есть, почти всегда. — Джейми, ты просто грёбаный гений! Нюнчик это надолго запомнит! Сохатый и Бродяга сочиняют очередную подлянку и Ремус готов поклясться: Сириус сияет так ярко, что в комнате становится на пару тонов светлее. — Ремми, хочешь взглянуть на Снейпа в старушечьих шмотках? Улыбка Сириуса обворожительнее всего на свете и – Превеликий Мерлин – его глаза кажутся ночным небом, украшенным звёздным светом, так что Рем глупо смотрит то на них, то на губы. Скорее всего, слишком долго и пристально. — Конечно, хочу. — Говорит он и с трудом переводит взгляд на Джеймса с Питером. Те как-то странно глядят на него в ответ.***
Во-вторых: втихую пялиться тоже не следует. Мародёры сидят за обеденным столом. Джеймс посылает соблазнительные (как ему кажется) взгляды в сторону Лили. Та делает вид, что никакого Джеймса не существует в помине. Зато от других у них с Сириусом внимания хоть отбавляй – многие девчонки (и некоторые особенно отважные юноши, будем честны) едва ли не пожирают их глазами. А Сириус и не против. — Леди и джентльмены, дорогие мои, вы смотрите на меня так, как на десерты не смотрите, разве я такой сладкий? В ответ ему раздаётся фейерверк смущённых смешков. И, пока все, включая самого Сириуса, отвлечены на легкомысленный флирт, Ремус позволяет себе украдкой им любоваться. Он твёрдо уверен: этого никто не замечает. Но когда на секунду оглядывается на Лили, та понимающе ему улыбается.***
В-третьих: не подавать виду, что амортенция пахнет им. — Луговые цветы, карамельный парфюм и ароматные чернила. — Мурлычет Джеймс. Его очки сползли на кончик носа и запотели от пара, а глаза затуманились. Он мечтательно смотрит на подбоченившуюся Лили и добавляет: — Самый лучший запах на свете, любовь моя. Почти все в кабинете закатывают глаза – до чего ожидаемые слова они услышали! Сириус раззадорено толкает Ремуса локтем. — Луни-лу, а у тебя что? Рем гулко сглатывает, чувствует, как пальцы прошивает мелкая дрожь. Он точно знает, кем будет пахнуть его амортенция. И, разумеется, она пахнет Сириусом. Его любимым одеколоном, его излюбленным шампунем с ароматом вишнёвого дерева, которым он намывается уже несколько лет, его пропитавшейся травой шерстью (ему так нравится кататься по земле в обличии пса), и всё это окутано страстью к свободе. — Ну, что же там? – Повторяют хором Сириус с Питом и Джеймсом. — Там… Э-э… Старые книги… и шоколад… и, э-э… — В голову ничего не идёт, она едва ли не кружится от пьянящего аромата, ноги едва не подкашиваются. – И ничего особенного, никем конкретно не пахнет. Уши Ремуса пылают, потому что всё это время он смотрит в сторону Сириуса. Тот подозрительно хмурится.***
В четвёртых: не позволять своей животной натуре взять верх. — Кто-нибудь, отмените полнолуния. – Первым делом бормочет Ремус, приходя в себя после очередного из них. — Ради нашего Лунатика мы что угодно отменим, правда же, братья мои? – Ласковый голос Сириуса пробивается сквозь шум и отголоски боли в висках. — Да, точно, братишка! – Подхватывает Джеймс. — Ну конечно, а как же иначе. – Немного невнятно поддакивает Питер. И от этих несерьёзных, но искренне-заботливых слов Ремус готов расплакаться как малыш прямо на глазах у друзей. Или заобнимать их до смерти. Волчья натура, ещё до конца не уснувшая, приказывает Ремусу так и сделать. — Чёрт возьми, Луни, задушишь же! – Голосит сквозь смех Сириус. – Полегче, приятель! Но Рем, не вполне пришедший в себя, не слушает. Сильнее прижимает к себе Бродягу, сильнее стискивает руки на его плечах и… — Ой-ёй-ёй, Ремми, откуда в тебе столько сил? …Вжимается губами и носом в его шею. А вот это явно чересчур. Всю сонливость будто ветром сдувает. Ледяным, пробирающим до мурашек, бегущих по спине Ремуса. Правда, жар, приливший к щекам, он всё же не остужает. — Какого Мерлина, Рем? Питер сидит в немом шоке, Джеймс роняет негромкое, но отчётливое «Вашу ж мать» и сползает куда-то под больничную койку в поисках свалившихся с лица очков. — Это всё волк. – Пытается оправдаться Ремус. – Не знаю, что на него нашло. Сириус, кажется, смущён ничуть не меньше: его глаза странно поблёскивают, лицо и шея цвета так обожаемого им ягодного желе. Он неловко улыбается, один уголок губ немного выше другого. — Ты и ночью себя так вёл. Кидался на меня, облизывал как сумасшедший. – От этих слов Рему ещё сильнее неловко, он накрывает голову подушкой, а Сириус подавляет смешок. — То есть, волк так себя вёл. Ты бы, конечно, себе не позволил. — Что-то я начинаю в этом сомневаться. – Кряхтит под койкой Сохатый. Возможно, одним прекрасным днём Ремус всё-таки доведёт эту болтливую задницу до смерти. Чтобы не говорила лишнего.***
В пятых: ни за что никому не озвучивать свои мысли. Ремус и Лили уединённо сидят в укромном закутке Хогвартской библиотеки. Вокруг ни души, если не считать ровные ряды книг, расставленных на полках тёмного дерева, а Рем свято верит – в рукописных и печатных хороводах букв частица души точно имеется. — Когда ты уже скажешь Джеймсу «да»? – Интересуется Ремус. – Он, бедняга, скоро по правде от любви с ума сойдёт. Лили строит гримасу отвращения, но её уши становятся цветом едва ли не с огненно-рыжие локоны, а в изумрудных глазах таится улыбка. — У него и так ума нет. Вот наберётся, тогда и поговорим. — Но Лилс, он же тебе нравится! Лили со вздохом откладывает в сторону массивный фолиант, глядит прямиком в Ремусовы глаза. — Ну а ты когда скажешь Блэку, что к нему чувствуешь? — Что чувствую? – Глухо повторяет Рем; его щекам становится жарковато. – Конечно я чувствую, ведь он мой лучший друг! Он, Джим и Пит, и я их всех ценю и люблю. По-дружески, конечно, и мои чувства к Сири ничем не отличаются от чувств к остальным, разве что самую малость, потому что он лучший друг, понимаешь? Они, разумеется, все лучшие, но… Он замолкает, ощущая себя абсолютным, непроходимым идиотом. Лили, наверное, тоже так думает, судя по грустно-сочувствующему выражению её лица. Она кладёт ладонь на плечо Ремуса и тихо, мягко произносит: — Когда-нибудь тебе придётся поговорить с ним.***
В шестых: озвучивать мысли при объекте влюблённости категорически воспрещается. Ребята сидят в Гриффиндорской гостиной: Сохатый и Хвост на диване, Ремус в кресле подле камина, Бродяга – распластавшись в позе пятиконечной звезды на ковре. — Чёрт, что-то тут жарко. – Говорит он и принимается расстёгивать свою золотисто-кремовую от каминного освещения рубашку. Его аристократически бледная кожа в свете огня кажется абрикосовой, выступающие ключицы чётко выделяются, а стройная грудь мерно вздымается и опадает, колебля края расстёгнутой рубашки. Не любоваться этим оголившимся зрелищем решительно невозможно. — Иисусе, Бродяга, ты слишком горячий. Говорит Ремус, не успевая подумать.***
В седьмых: если всё-таки ляпнул что-то не то – следует превратить всё в шутку. Трое мародёров ошарашенно смотрят на Ремуса. Тот пронзительно кашляет. — Я имел в виду, многие так бы сказали. Может, тебе стоит расхаживать в таком виде почаще? Джеймс оживлённо кивает. — Точно, Бродяга! Устрой праздник своим воздыхательницам! — И воздыхателям. – Едва слышно добавляет Питер, всё ещё впиваясь взглядом в Ремуса, отчего у него по затылку бегут мурашки. — Дебилы, да вы моей смерти хотите! – Заливается смехом Сириус. – Они же меня с потрохами сожрут!***
В восьмых: ни в коем случае не стоит проявлять ревность. На следующий же день Сириус всё-таки щеголяет полуобнажённым торсом на всю гостиную (потому что в коридорах и кабинетах велика опасность напороться на гнев МакГонагалл, что, откровенно говоря, гораздо опаснее тысяч поклонниц) — Сириус, можно я распишусь на твоей груди? — Я тоже, я тоже хочу! — А я распишусь своими губами! Джеймс смеётся так громко, что чуть не заглушает девичьи возгласы, Питер сидит краснее птицы феникс, а Сириус откровенно потешается. — Конечно-конечно, девчонки, но вставайте-ка в очередь! И по пять галеонов с каждой! Ремус старательно делает вид, что его этот цирк ни капельки не волнует, в отличие от магловской книжки, чью пятую страницу он перечитывает уже раз на сотый и всё никак не может вникнуть в смысл написанного. — Луни-лу, ты чего это ногой дёргаешь? – спрашивает вдруг Сириус. – Ревнуешь кого-то? — Вовсе нет! – Вскидывается Ремус, ни в чём не повинная книга падает на пол. Сириус наклоняется к нему, шепчет над ухом с таинственным видом. — Луни-лу, ну что же ты? Мне ни одна из этих девчонок всё равно не нужна. Мерлинова борода, эти слова вовсе не помогают.***
В девятых: если необходимо объяснить своё странное поведение, нужно придумать достойную отговорку (желательно, чтобы в неё поверили) Ремус решает уединиться, как следует погрустить в Выручай-комнате. Это одно из его излюбленных мест. В ней спокойно, безлюдно и так… одиноко. Одиночество – не настолько плохое явление, как можно подумать, оно с малых лет было единственным другом Ремуса, пока не появились Джеймс, Питер и… — Луни-лу, ну что с тобой происходит? Сириус. Он вторгается в выручай-комнату чёрно-белым ураганом, бегло оглядывает её пустые стены, пристраивается около Ремуса, сидящего на полу с подогнутыми ногами. — Ты так странно себя ведёшь, весь нервный какой-то… Необходимо срочно что-то придумать и Рем выдаёт первое, что приходит в голову. — Всё в порядке. Ты же знаешь, из-за учёбы волнуюсь, а она всё сложнее. И полнолуния с возрастом сил отнимают больше. И Сохатый уже надоел – только про Лили и говорит. И… — Наш Лунный лучик по самые волчьи уши влюбился.***
В десятых: не стоит допускать ни единой мысли о том, что всё может быть взаимно – ничем хорошим подобное не заканчивается. Сириус дарит ему ослепительно белую улыбку, («что совсем не вяжется с моей отвратной фамилией» - пошутил он однажды) и Ремусу хочется спрятаться от него в своём безразмерном свитере, желательно навсегда. — Ну давай рассказывай, кого собирается одарить счастьем наш лунный мальчик? От такого хочется выть – не по-волчьи, очень даже по-человечьи. — Да какое это счастье – быть с оборотнем? — Я думаю, быть с тобой – счастье небесных масштабов. – Говорит, почти шепчет Сириус; его голос бархатисто-приглушённый, их с Ремусом колени соприкасаются. – Если твоя любовь не думает так же – она глубоко заблуждается. И как же хочется остаться в этом моменте, заключить эти фразы в объятья и никогда, никогда их не отпускать! Ремус на секунду – всего на секунду – позволяет себе поверить: если он признается – ничего ужасного не случится. Перед ним Сириус, его прекрасный Бродяга, он конечно тот ещё идиот, но не посмеет намеренно причинить ему боль. И этой секунды хватает. Вместо всех слов, смявшихся, спутавшихся в клубок, не желавших выйти наружу, он выпускает эмоции действием. Хватает ладонь Сириуса в свою, сплетает пальцы, сближает лица почти вплотную, но замирает, оставляя путь к отступлению. Бродяга не отступает. Преодолевает оставшееся расстояние, накрывает губы Рема своими. Мягко, почти невесомо, словно боится спугнуть. Но Ремус теперь не боится. Он позволяет поцелую стать увереннее: прижимается плотнее, свободной рукой зарывается Бродяге в волосы, притягивает к себе, вдыхает столь манящий запах. Они обязательно всё обсудят, Рем непременно всё объяснит. Потом – сейчас им немного не до того.***
Дополнительный пункт: с тем, чтобы открыться остальным друзьям, лучше повременить. — Где вы вдвоём пропадали? – вопрошает Сохатый, едва завидев вернувшихся Лунатика и Бродягу. Те ещё какое-то время провели в Выручай-комнате, заполняя её искренними разговорами, признаниями, поцелуями и объятьями. Ремус не помнит, когда в последний раз чувствовал себя настолько освобождённым и счастливым; наверное, эти ощущения просачиваются наружу – друзья как-то странно на него смотрят. Издают предовольные «хм» и «ага», точно читают мысли друг друга и приходят к одинаковым выводам. — Голубки, как долго собираетесь скрываться? – Спрашивают дуэтом. Ремус толкает плечом Сириуса, безмолвно умоляя его ответить хоть что-нибудь. Тот откидывает упавшую на лоб прядь, напускает свой привычный вид самоуверенного юнца, но порозовевшие кончики ушей выдают его с головой. — Как вы, чёрт возьми, догадались? Джеймс беспечно пожимает плечами. — Скажем так, я не настолько слепой, несмотря на очки. — И вы слишком палевные. – Добавляет Питер. – Кстати, я выиграл. Джеймс притворно вздыхает, протягивает Питу мешочек. Тот падает в раскрытую ладонь со звонким бряканьем. — Эх, а я был уверен, вы будете дольше тянуть дракона за хвост. – Ворчливо полушепчет Сохатый.***
Итог: план с треском провален. Вывод: скрывать свои чувства гораздо сложнее, чем можно подумать. Особенно когда у тебя такие проницательные друзья. И такой замечательный теперь-уже-парень.