Рано или поздно все задаются вопросом, что подарить своему любимому человеку на праздник.
Новый год через неделю, и я так сильно ещё никогда не нервничал. Я схожу с ума, раздумывая над подарком для кота. Записываю на лист всё, что о нём знаю, и пытаюсь исходить из этого, подбирая подарок. Олежек любит книги, романтические фильмы про геев с хорошим финалом, рыдает над драмами, боится смотреть триллеры, даже когда я обнимаю его и держу за руку, любит классическую музыку, имеет коллекцию пластинок, но не имеет граммофона, не умеет играть в компьютерные игры, но в ноутах довольно хорошо разбирается, не смотрит Тик-ток, ненавидит ленты Вконтакте, не сидит в Одноклассниках, подписан на двадцать три тг-канала с пошлыми гейскими картинками, самые эстетичные из которых пересылает мне, посещает музыкальную школу по классу фортепиано, любит кошек больше, чем любых других животных, в детстве ухаживал за попугаем, обрёл аллергию на перья, ненавидит запах алкоголя и терпит мою сигаретную вонь немыслимым образом. Олежек не говорил мне прямо, что недоволен моей никотиновой зависимостью, но это читается в его легкой замкнутости, когда я, выкурив половину сиги, придвигаюсь к нему и мягко лезу в рот языком. Он отвечает, но без особой охоты, поэтому я принимаю решение и вступаю в общество «Больше не курим». Сообщаю ему об этом. Олежек сияет. Итак, один подарок удался. Осталось купить хороший…
Ещё одна «вещь», которая нравится Олежеку — интим. Он всем нравится, интим крутой. Олежек сладко постанывает, когда я делаю всякие приятные штуки с его шеей и грудью… Чёрт, может купить зажимы для сосков?.. Нет, это уже совсем извращение какое-то… Может, вибратор? Только не член, потому что единственный член, который будет в нём — это
мой член, — а что-то вроде прищепки? Или что-то абстрактное? Такое ведь наверняка можно найти на просторах инета?..
Но оценит ли это Олежек? Сомневаюсь. Да, ему нравится секс… да и кому он не нравится?! Но если мой подарок будет иметь лишь одно применение — ублажать его, — не рассердится ли он на меня?.. Вдруг он подумает, что мне в нём только это нравится? Нет, всё это никуда не годится!
Размышляя таким образом, я отметаю целую кучу тупых и ненужных вещей, среди которых: игра «дженга» с возрастным ограничением 18+, кружка с Моцартом, длинная подушка для обнимашек (и притираний) с аниме-крашем, фигурка Железного человека и ещё великое множество бесполезной херни.
Отметая варианты, я, сам того не ожидая, нашёл три шикарных подарка, которые обязательно понравятся моему коту. Пришлось, конечно, попотеть, чтобы их заказать — ночью я вместо сна помогал разгружать грузовики, доставлявшие в гипермаркет продукты. Я, кстати, ничего не помял и не разбил! — моё личное достижение. Но, правда, на вторую ночь мне некстати схватило спину, так что без потерь не обошлось.
И вот, спустя, казалось, целую вечность, я заказал Олежеку выбранные подарки, которые обещали доставить тридцатого декабря. У меня как раз будет время всё упаковать.
Мне остаётся самое сложное — отпроситься отмечать Новый год у Олежека. Мама категорически против, потому что Новый год — семейный праздник, и она уже пригласила всю нашу родню, которую я никогда в глаза не видел, и которая займёт к трём часам ночи все горизонтальные поверхности. Я делаю умоляющее лицо. Перевожу взгляд на папу. Он выглядит так, словно тоже против, но это не показатель. Он почти всегда так выглядит. Он обдумывает. Я стараюсь привести доводы: это не последний наш Новый год и семейный праздник в целом, я посижу с ними часик-другой, а загадывать желание под бой курантов пойду к Олежеку. Мама всё ещё против. Я говорю, что, хорошо-ладно, я послушаю бой курантов с родственничками, а потом сразу к Олежеку. Мама почти довольна. Папа всё ещё подозрительно молчит. Я уже сомневаюсь, стоит ли говорить, что всё первое января я проведу с Олежеком…
Тридцать первого декабря мы всей семьёй сидим на кухне и помогаем маме строгать салаты. Сегодня даже папа подключился — обычно это наша с Никитосом задача.
— Мам, — тихим и послушным голосом мяукаю я, стараясь лишний раз не шевелиться, чтобы не беспокоить спину, — так можно?
— Что? — она вздрагивает и роняет целое яйцо в салат.
— К Олегу отмечать пойти.
— Божечки, веди себя сегодня вежливо, и можешь пойти. — она закатывает глаза, потому что я уже пятый день её обрабатываю. — Ты подарок-то приготовил?
— Конечно, мам. — я киваю и стараюсь не светиться. Замолкаю на какое-то время. Потом спрашиваю на всякий случай: — Мам, … а можно первое января с ним провести, — отметить, как следует?..
Мама убивает меня взглядом.
— Ещё раз меня отвлечёшь — получишь поварёшкой по лбу, ясно? — она грозится яйцерезкой. Я киваю. — Ты за эту неделю у меня вот где поселился! — она проводит пальцем по горлу. — Можно. Только отстань от меня!
— О, а мне можно с пацанами отметить? — оживляется Никита, оставляя варёную картошку неочищенной.
— ЩАС! — в один голос рявкают родители. Никита обиженно фыркает, смотрит на меня с презрением и завистью, и я показываю ему язык.
Я терпеливо жду, когда все примут душ, коротая время выбиранием приличной для гостей одежды. Белая рубашка, чёрный костюм, белые кроссы. Ну, жених! Криво усмехаюсь своему отражению и охаю, хватаясь за простреленную поясницу. Такими темпами интима мне недели две не видать…
Когда ванная оказывается свободна, я беру трусы, борцовку и своё полотенце. С трудом перешагиваю через бортик ванны, включаю на душе горячую воду и поворачиваюсь спиной. Стою так несколько минут, надеясь расслабить растянутое место, затем медленно, с болезненными стонами, начинаю намыливаться, растирать кожу до красноты, чтобы закрепить запах можжевельника, и Олежеку было приятно прятаться в изгибе моей шеи. Особое внимание уделяю тазу — вдруг мне перепадёт минет?.. Если будешь ты готов, — не застать себя врасплох!
Тщательно смыв гель для душа, выбираюсь из ванны, болезненно кряхтя, и насухо вытираюсь. Засовываю себя в одежду, иду в комнату, чтобы надеть «парадное». Беру с полки над кроватью одеколон и разбрызгиваю на шею и голый живот. Всё. Благоухаю, как букет цветов. Гляжу на себя в зеркало. Вроде одежда в порядке.
Выхожу. Помогаю папе вытащить в гостиную кухонный стол, помогаю переставить «расправляющий крылья» стол, собираю его, мысленно матерясь, потому что спину словно расстреливают из дробовика.
В девять часов вечера начинаю нервничать. Жутко хочется прилечь — спина словно тонну весит, тянет назад. Посылаю свой пиджак и валюсь на постель. Мышцы поясницы расслабляются и я выдаю стон боли и наслаждения. Так-то лучше!.. Только полежать мне не дают — через десять минут приходят гости, и дом наполняется звуками новогодних телепередач, смеха и незнакомых голосов. Никита, ошалевший от громкости, забегает в спальню и сообщает с прискорбным видом, что родственнички прибыли, и мама велит мне вылезти из своей норы.
Ну, мать сказала — я сделал. Вылез. Постарался не выглядеть умирающим лебедем. В гости к нам пришли мамины родственники — бабушка, две сестры, какие-то тётушки с мужьями и трое детей, возрастом помладше Никитоса. Нам велели их развлекать, поэтому детвору мы с Никитой сразу увели к себе. Я заявил, что буду играть вампира и плюхнулся на постель. Никитос пробовал научить малышню в нарядной одежде играть в «резиночки», но тем быстро надоело, и дети распределились по комнате, изучая наши вещи.
Через полтора часа нас позвали за стол. Я старался не отсвечивать и всё время заталкивал еду в рот, чтобы ко мне не приставали с расспросами. Я не наедался, — брал по чуть-чуть и очень основательно жевал, да так, что вскоре у меня заныли челюстные мышцы. Я решил, что с меня достаточно, встал из-за стола и, поблагодарив за ужин, ушёл к себе, пока не начали травить несмешные анекдоты.
Присев на край стола, я взял в руки телефон, включил его и со страхом увидел на не разблокированном экране двенадцать пропущенных вызовов и шесть непрочитанных сообщений от Олежека. С нарастающей тревогой ввел пароль и зашёл в Телеграм.
Кот
был 40 минут назад
[20:03] Гриша, ты скоро придёшь?
[20:40] Ты вообще придёшь?
[21:29] Напиши, если сможешь. Буду ждать.
[21:46] ГРИША! У мамы схватки начались! Мне страшно! Пожалуйста, приходи!
[22:01] Гришенька, пожалуйста, я очень боюсь!
[22:14] Я скорую вызвал. В пятый роддом везут. Я вещи её захвачу и поеду следом.
Я бросил в рюкзак сменную одежду — пару трусов, футболки, джерси и спортивные штаны, — и рванул в коридор, не загоняясь, что обо мне подумают. Мама перехватила меня, когда я распахивал дверь.
— Гриша, стой! Куда ты помчался?
— К нему, — бросил я, запыхаясь, — Тетя Кира рожает, Олежке страшно. — я вырвал руку из её пальцев и рванул по лестнице вниз, на бегу натягивая шапку на самые брови.
Я мчался к нему в кроссах, куртке нараспашку, через начавшийся снегопад, и боялся, что не успею, и он уедет без меня. Со скоростью пули метнулся на седьмой этаж, начал молотить кулаками в дверь, слыша, как гуляют его соседи. Стучал, кажется, лет шестьдесят, не меньше, как дверь вдруг открылась, и я увидел на пороге своего кота — заплаканного, ещё в домашней пижаме и с материнской одеждой в руках.
— Гришка… — просипел он слабым голосом. Я рванул к нему, бросая рюкзак на пол прихожей, дёрнул Олежека к себе, крепко обнимая. — Пришёл…
— Я так боялся, что ты уже уехал. — выдохнул я. — Давай, кот, я помогу всё собрать.
Он пропускает меня в квартиру и ведёт в мамину комнату, показывает, что нужно сложить. Мне чертовски неловко касаться её одежды, но я же обещал коту помочь, так что стараюсь сдерживать дрожь, когда дотрагиваюсь до нежного на ощупь белья и мягких трикотажных футболок. Олежек складывает всё в большую спортивную сумку, сверяется с каким-то списком и говорит, что из дома мы взяли всё, что хотела мама. Я спрашиваю, когда мы повезём ей апельсины и прочие фрукты, и Олежек отзывается, что купит всё по дороге, в любом супермаркете, который попадётся на пути. Я киваю, оттаскиваю увесистую сумку в коридор, по дороге выясняя у кота, есть ли у них в доме медицинские маски и бахилы. Кот говорит, что есть, и называет их местоположение. Я беру их нам на случай, если просто так нас к маме Олежека не захотят пускать.
Олежек, одетый в тёплый свитер и джинсы, смотрит на мои мокрые от снега кроссы.
— Ты в них не пойдёшь. — заявляет и свои ботинки мне отдаёт, с сухой парой тёплых носков.
— Спасибо, кот. — выдыхаю, к себе на мгновение его притягиваю, в висок целую.
Мы выходим из дома. Олежек глядит на экран мобильника.
— Такси сейчас будет. — говорит и шапку на уши натягивает, чёрные локоны пряча. Сумку в багажник заталкиваем, садимся в жёлтый автомобиль и адрес называем. По пути просим остановить и подождать нас, а сами идём в «Магнит» — за фруктами. Зимой цены на них атомные, но Олежек не ведёт и бровью, карточкой расплачиваясь. Снова забираемся в такси, принося с собой запах яблок, мандаринов и апельсинов. До роддома доезжаем без приключений.
Олежек спорит с регистратором, сражаясь за право увидеться с мамой. Я топчусь рядышком, вещами нагруженный. Через десять минут споров и «предъявите документы» нам дают зеленый свет. Мы идём к гардеробу и сдаём куртки. Олежек только сейчас обращает внимание на мой внешний вид — праздничный смокинг. С жалостью смотрит.
— Я тебя из-за стола дёрнул?
— Я сам уходить собрался. — пожимаю плечами.
Олежек вызывает лифт и, когда двери за нами закрываются, а кнопка нужного этажа оказывается нажата, кот меня к стене прижимает и говорит:
— Такой красивый… просто ходячий секс. — и игриво меня на линию челюсти прикусывает. — Спасибо, что ты пришёл.
— Я не мог иначе.
Мы находим палату Киры Анатольевны. Олежек заходит первым, с пакетом фруктов, а я мнусь в коридоре, стесняясь войти в такой интимный момент. Вдруг слышу зов Олежека. Вхожу, краснея.
Кира Анатольевна, уставшая и непривычно растрёпанная, лежит в постели. Над матрасом высится её здоровущий живот, от которого одеяло, которым она укрыта, ходит ходуном. Я неловко здороваюсь и замираю у двери. Мама Олежека благодарно мне улыбается.
— Спасибо, что так быстро приехали. — говорит она.
— Мам, я всё сложил по твоему списку. Куда нам сумку поставить?
— Под кровать затолкайте. — отзывается она.
— А фрукты? Давай вот сюда, на тумбочку? — предлагает Олежек, пока я спортивную сумку в обозначенное место отправляю.
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает кот, держа маму за руку.
— Довольно болезненно, — признаётся она, — ты так не лягался, как этот человечище.
— Может, доктора позвать? Пусть укол сделает или таблетку даст…
— Нет, нельзя. — говорит Кира Анатольевна. — Такой у нас, матерей, удел, — перед родами схватками мучиться. Они будут учащаться и усиливаться, пока малыш не родится.
— Девочка или мальчик? — вдруг подаю я голос.
— Мы сами не знаем. — отзывается мама Олежека, — я просила доктора не говорить. Пусть сюрпризом будет.
— Врачи не говорят, когда он может родиться? Не хочу пропустить. — говорит кот.
— Я тебе наберу, как воды отойдут.
Олежек послушно кивает.
— Что мне сейчас делать? Принести тебе перекусить?
Кира Анатольевна берёт его дрожащие руки в свои.
— Посмотри, пожалуйста, в автомате ореховые батончики. — Олежек кивает и уходит с остекленевшими глазами, напрочь забыв обо мне… — Гриша, — мягко зовёт Кира Анатольевна. Я подхожу, и её тёплые пальцы сжимаю мои руки.
— Хотите воды?
— Единственное, что я хочу, это чтобы ты взял моего сына, отвёз домой и убедился, что он поспит и поест. — она смотрит на меня Олежкиными глазами, и я думаю, будут ли у крошки такие же глаза — Олежкины?.. — Позаботься о моём мальчике. Пожалуйста, Гриш.
Я киваю, завороженный её естественной красотой. Не знаю, виной тому беременность или… Нет, она просто от природы красавица. И сын у неё — красавец.
— Ты сможешь это сделать?
Я наклоняюсь к её золотой голове с взлохмаченными кудрями.
— Я всё ради него сделаю. — шепчу, чтобы только она меня слышала.
— Спасибо. — она притягивает мою голову к себе и целует в лоб. — Спасибо, что ты есть у него.
Когда Олежек возвращается, не найдя нужного батончика, Кира Анатольевна уже спит. Или притворяется спящей. И я беру кота за талию и вывожу из её палаты.
— Гришенька, спасибо, что ты побыл с ней. — он устало трёт глаза до красноты. — Езжай домой, отдохни. — он берёт меня за руку и в раскрытую ладонь ключ от своего дома вкладывает.
— Только с тобой. — возражаю, тяну его по коридору.
— Я должен остаться с ней. — мотает головой.
— Я должен позаботиться о тебе, кот. Она бы этого хотела. — говорю, и Олежек обмякает. — Мы приедем утром, когда ты поешь и выспишься. И я буду с тобой каждую минуту.
— Обещаешь? — шепчет кот, влажные глаза вытирая.
— Обещаю.
Мы возвращаемся домой. Я пишу маме смс: «Я останусь с ним завтра» и выключаю телефон, чтобы не трезвонил, не беспокоил. Снимаю куртку, Олежкины ботинки. Разуваю засыпающего на ходу кота, на руки его беру и уношу в спальню. Уже на кровати раздеваю, избавляюсь от джинсов и свитера. Сам раздеваюсь — костюм и рубашку на спинку стула вешаю. Залезаю к Олежеку, прижимаюсь к его голому горячему телу, и меня срубает сразу.
На часах — 23:40. Плевать, что салют пропустим. Спать с ним хочу. Остальное — неважно.
Слышу, что кот тихо сопит мне в шею. Снова на часы взглядываю. 23:59. За девятнадцать минут умотался.
Целую его в макушку.
— Люблю тебя, мой хороший.
