:::
Мрачная комната едва освещается светом из приоткрытой двери, из-за которой вдоль пола носится ветер. Истошно воющий, он вскоре превращается в легкий и нежный, ласкает детские пальцы и худощавые колени, обтянутые черными джинсами. Через прорези ткани видна бледная кожа и россыпь маленьких синяков. Выше, где ремень прикрывает бедра, заметен пластырь с изображением бабочек. Рассиживаясь на низкой кровати, всюду заваленной вещами и коробками, Тэхён задумчиво ковыряет его пальцем, прежде чем дверь распахивается. Опомнившись, он вмиг выпрямляет спину и осторожно поднимает глаза, стараясь ни в чем не ошибиться. Ледяной вечерний ветер, залетающий через окно, теперь кажется просто шуткой в сравнении с тем, как холодно здесь становится. Черный силуэт медленно проходится вдоль комнаты, цепляет взглядом коробки и недовольно хмыкает, ведь младший все еще не разобрал свои вещи. Тэхён слегка поджимает губы, но как ни старайся, становится все холоднее, словно вместо покрывала на кровати — тающий айсберг, льдами стекающий на пол. — Игрушки здесь не раскидывай, иначе я их выкину, — предупреждает Сонхун, оглядывая младшего и замечая, как напряженно он сжимает пальцами колени. — Завтра отвезу твои документы в школу через несколько кварталов отсюда, но ты в нее не пойдешь. Ближайшее время будешь заниматься дома. На улице никаких друзей не заводи, они тебя испортят, а мне потом расплачиваться. Я не буду тратить время на воспитание и разбираться со всяким дерьмом из-за твоего поведения. Придется быть послушным, если не хочешь неприятностей. Просто веди себя тихо и не отсвечивай. Как только немного заработаю, мы уедем из этого паршивого города, но сейчас он идеально мне подходит. — Да, хён, — полушепотом соглашается Тэхён, ощущая, как немеют пальцы, но все равно сжимает колени еще сильнее. На языке змеится важный вопрос, даже несколько, однако он их все проглатывает. — Прекрасно, — хмыкает старший, вновь медленно оглядываясь, прежде чем идет к небольшому окну и задергивает шторы окончательно, отрезая всякие пути, по которым вечерние огни улицы могли забраться внутрь. Тэхён на мгновение поднимает взгляд, но резко опускает вновь, не решаясь спорить. Сонхун придумывает правила, ослушаться которые младшему сродни смерти. — Разбери вещи утром, сейчас время ужинать. Через десять минут иди вниз. Тэхён оглушительно сглатывает, вспоминая, как давно ел в последний раз. Идея разделить с ним ужин кажется ему почти чудовищной. Всякий раз его присутствие рядом заставляет его прекратить дышать. Тэхён ощущает, как важно постараться и принять его, осознать, что Сонхун — вынужденная семья для него, единственный близкий человек теперь, и все же иногда это непросто. Как сейчас. — Я не голоден, — вырывается из него быстрее, чем он успевает подумать, о чем мгновенно жалеет. Внимательный взгляд старшего чувствуется лезвием на щеке, медленно скользит по ней и царапает, оставляя маленькие кровоточащие следы. Тэхён замирает, выжигая взглядом свои колени, и не двигается, боясь пошевелиться. Возле него нельзя ошибаться, он прекрасно знает, и все же еще не научился вести себя правильно. Их совместная жизнь началась всего полгода назад, однако иногда Тэхёну кажется, что он был рядом всегда. Как вытянутая и худощавая черная тень, всюду следующая за ним, пропитанная всеми его страхами и детскими кошмарами. Медленные шаги отдаются эхом в груди, заставляя время растягиваться, как желе, и на каждом следующем его сердце разгоняется все больше, оглушая изнутри настолько, что он прекращает что-либо слышать. Временами даже его дыхание звучит страшно для младшего. — Я разве спрашивал? — медленно интересуется Сонхун, врываясь в его голову своим глубоким голосом, как со дна озера, возвращая к реальности. Слегка наклонившись, он цепляет пальцами подбородок Тэхёна и тянет вверх, заставляя взглянуть на себя. — Думаешь, это предложение? Сонхун настолько близко, что Тэхён ощущает его дыхание, слышит приглушенный запах дешевых сигарет и бензина, которым провоняла вся его машина. Не ожидая столкнуться с этим ледяным взглядом, он замирает вовсе. Чаще всего Сонхун пытается контролировать себя, специально не пугать еще сильнее этого мальчика, потерявшего родителей в кошмарном пожаре, однако, как только им вновь приходится переезжать в новый город, Сонхун становится как никогда страшным даже издали. — Через десять минут идешь вниз без вопросов, — негромко повторяет старший, выдерживая немного молчания, затем отпускает его лицо, поднимает ладонь выше, проскальзывает в светлые волосы и нежно приглаживает их. — Веди себя хорошо, мой котёнок. Пугающе нежное «мой котёнок», которое он произносит на выдохе, медленно проникает внутрь, расползается по венам черным ядом. И звучит иначе, чем когда он произносил это перед его родителями. Тэхён не двигается, осознавая, как сильно не любит, когда он использует это слово. Сонхун — не настоящий брат для него. Тэхён даже не знает его возраст, но может понять, что он достаточно взрослый, чтобы водить машину или курить сигареты. Даже если при этом он никогда не носит костюмы, как делал его папа, и выглядит явно моложе. Тэхёну всего одиннадцать, и он действительно не может определять возраст людей. — Да, хён, — полушепотом соглашается младший, на что получает подобие снисходительной ухмылки, и Сонхун все же выходит за двери, оставляя растерянного Тэхёна в полутьме комнаты.:::
Чонгук дергает черный брелок с вышитым текстом «выдерни перед дракой», висящий на рюкзаке, но даже не замечает, смертельно сосредоточенный на маленьких пальцах Чимина, сжимающих маркер, и на его кисти, которая движется медленно, но с явным знанием дела, вырисовывая белым цветом граффити на его доске. Вечно испачканный скейт сегодня выглядит как никогда чистым, почти как новенький, ведь хён старательно вымыл его перед рисованием. Кисть движется выше, взлетает над текстом и выводит маленькую звездочку наверху, прежде чем опускается назад и делает еще несколько движений. Чонгук завороженно следит, едва дыша. И не может поверить, что этот вечно заляпанный скейт может вдруг казаться таким красивым и особенным. Четыре месяца жесткого катания испортили его вид, но сегодня он словно возрождается благодаря умениям старшего, которому Чонгук согласен отдать все на свете, чтобы он только не заканчивал. — Всё! — объявляет Чимин, одернув маркер, и гордо разглядывает свои старания, которые за полчаса превратились в надпись «menace to society», из-за которой Чонгук в диком восторге. — Наслаждайся, Куки! — Чертовски красиво, хён, — выдыхает Чонгук, усмехаясь из-за детского прозвища, которое Чимин давно не использовал на самом деле, ведь они теперь намного взрослее, как им кажется. — Давай, сними меня, я хочу сегодня прыгнуть на целый метр! Чимин заливисто смеётся и цепляет собственный скейт на земле, вскакивая и направляясь за Чонгуком вперед, к специальной площадке, на которой катаются все старшие. Чимин заработал на доску на небольшой ферме в пригороде, которую держит семья Ким еще со времён основания города. Их вознаграждений за его помощь хватало лишь на половину скейта, однако у Чимина были некоторые запасы с минувших праздников и карманные деньги, которые он терпеливо откладывал весь прошлый семестр. Чонгук тоже внес свой вклад, прекрасно зная, как сильно Чимин хотел скейт. Вскоре они начали тренироваться здесь, вдали от пригородного шоссе и оживленных улиц, в компании остальных детей и парней постарше, которые иногда насмехались, но и поддерживали тоже, вселяя еще больше желания стараться. Чонгук разбил колени бесчисленное количество раз за все время, но ни единый синяк не заставил его остановиться. И никогда не заставит. Чонгук ощущает себя чертовски упертым и решительным, вскакивая на скейт каждый раз после падения, даже если кровь давно впиталась в джинсы, настолько, что ее не вымыть ничем. Выдыхая, словно это позволит не чувствовать боли, он резко отталкивается и щелкает скейтом по земле, надеясь прыгнуть намного выше, чем в прошлый раз. Вновь испачканная доска взлетает ввысь, исполняя прыжок через жирные перила на площадке, высокие и внушающие немного страха, но не настолько, чтобы передумать. Встречный ветер летит в лицо, и чувство невесомости заполняет его всего, заставляя верить, что в это мгновение он отрастил крылья. Всего секунду, не дольше, но и этого оказывается достаточно, чтобы с невероятной гордостью оглянуться на Чимина, снимающего его трюки на небольшую камеру. — Как вышло, круто, да? — усмехается Чонгук и вновь отталкивается, возвращаясь проверить записи. — Как высоко на этот раз? Дай взглянуть, я должен прыгать выше, чем Мингю! Чимин заливисто смеётся, отдавая камеру, и кивает проезжающим мимо парням на клёвых скейтах, которых они часто встречают здесь к выходным. Их клетчатые рубашки всегда развеваются из-за ветра и задираются вверх при прыжке, как мантия. И это зрелище всегда заставляет Чимина оглядываться, даже если он и не понимает, из-за чего именно. — Я хочу прыгнуть через то ограждение в следующий раз, — на выдохе признается Чонгук, отвлекая его и заставляя обернуться. Им прекрасно известно то заброшенное здание через несколько кварталов отсюда, заросшее плющом и сорняками. За ним начинается широкая дорога, идущая вниз, и на ней можно разогнаться, чтобы перелететь невысокий сетчатый забор, за которым начинается поле. — Правда, надо еще потренироваться, папа сказал, чтобы с синяками я домой не приходил. Через неделю школа, мне надо хорошо выглядеть. Вместо разговора Чимин шумно выдыхает, подставляя лицо северному ветру. Размышления о следующем семестре заставляют нервничать, даже если он знает, что возле Чонгука никто не посмеет его обидеть. Их любимая фраза «вместе до конца времён» желает вновь вырваться, стать озвученной, напомнить младшему, как сильно его компания выделяет и спасает Чимина, заставляя не чувствовать себя изгоем в школе. Чонгук и без этого все знает. Задумчиво щелкая скейтом по земле, он переводит взгляд на маленького хёна и усмехается, прежде чем похлопать по худощавым плечам, давая понять, что действительно останется рядом. Даже если случится что-нибудь ужасное. — Хёнджин неплохо получил в прошлый раз, — снисходительно напоминает Чонгук, внутри невероятно гордый, что разбил ему нос на перемене, даже если пришлось замахнуться настолько сильно, что разболелось плечо. — Обещаю, он больше не станет тебя доставать. Иначе я еще двадцать синяков ему оставлю. Чимин улыбается вместо ответа, изнутри благодарный настолько, что сводит кости. — Давай еще сниму тебя, — резко предлагает он, даже если не любит подолгу не дышать, чтобы камера не дрожала, все равно хочет постараться, надеясь обрадовать Чонгука, который действительно ему чертовски важен. Без него, он чувствует, все вмиг развалится. — Буду снимать до вечера, пока ты не прыгнешь еще выше! Чонгук начинает смеяться и разгоняется, прежде чем щелкает скейтом о землю и прыгает, возвращая чувство невесомости, когда его вновь подхватывает ветер, заставляя на миг взлететь. Через несколько месяцев Чонгук выигрывает местные соревнования в их маленьком городе. Четыре дня спустя его доска неудачно вылетает из-под ног и разламывается на две части. Чимин внезапно начинает плакать, расстроенный и слишком чувствительный, словно это его сердце разорвалось надвое. Чонгук треплет маленького хёна по волосам и обещает, что они вместе выберут следующий для него. Чимин воодушевленно кивает, вытирая щеки и раздумывая, какой дизайн станет подходящим Чонгуку, но размышлять долго не приходится. Чонгук любит синий цвет, испытывая какие-то явно особенные чувства, потому хён тащит его в специализированный магазин и предлагает доску с рисунком сине-черных граффити, из-за которых внутри Чонгука все в восторге пульсирует.:::
В четырнадцать Тэхён впервые красит ногти, используя любимый синий цвет. Лак сильно пахнет, почти вызывая головокружение, и все же он старательно двигает кисточкой, надеясь сделать все красиво и правильно. Пальцы немного дрожат, напряженные и сосредоточенные. Ветер из приоткрытого окна развевает тюль, ворошит страницы раскрытых книг на его постели. Тэхён хочет поправить челку, прикрывшую глаза из-за ветра, но лак еще высыхает, потому он комично закидывает голову влево и вправо, надеясь отмахнуть волосы назад. Из маленьких колонок играет «Chase Atlantic» на низкой громкости, ведь старший не любит шум. Через десять минут Сонхун велит идти вниз и одеваться. Их ждет путешествие в пригородный супермаркет, в который они ездят раз в неделю за всем необходимым. Тэхён вскидывает голову, выключает колонки, в последний раз дует на высыхающий лак и бежит вниз в клетчатой рубашке и облегающих джинсах. Кеды никогда не валяются на выходе — всегда выстроены в идеальный ряд возле двери. Тэхён наклоняется и аккуратно завязывает шнурки, настолько сосредоточенный, чтобы не испортить лак, что и не замечает старшего. Сонхун закидывает шлейку сумки на плечо и оглядывается, прежде чем замечает, что младший накрасил ногти. Взгляд заметно темнеет, становится колючим и напряженным. Опомнившись, Тэхён медленно поднимает голову и с опасением смотрит на хёна, ожидая всего на свете. Сонхун ничего не говорит. Иногда его молчание кажется младшему намного страшнее криков, ведь ничто больше не может заставить его заледенеть изнутри настолько сильно, ожидая наихудшего. Радиоприемник вопит хитами из восьмидесятых. Их черный старенький седан подскакивает на яме, кренится набок и кошмарно воет на торможении, извергая настоящие вопли демонов из-под капота. Тэхён сильнее сжимает ремень безопасности, обнимающий его поперек груди, чаще всего действительно боясь этой машины. И не становится легче из-за манеры вождения Сонхуна: едва оказавшись на автостраде, он разогнался настолько, что младший вжался в сиденье изо всех сил, надеясь, что их «вольво» не развалится на следующем повороте. Ветер из опущенных окон свистит в ушах, залетая внутрь, растрепывает волосы, ласкает высохший синий лак, который Тэхёна вновь оглядывает на пальцах. — Давай двигайся, баран! — кричит Сонхун машине впереди, заставляя младшего дернуться. Через четыре километра вдали возникает большой оранжевый супермаркет, и седан заворачивает на территорию парковки. Сонхун выключает двигатель, закидывает сумку на плечо и приказывает держаться ближе. Тэхён послушно кивает, идет следом за ним и действительно не отстает, всюду стараясь держаться рядом, как и всякий раз, когда они оказываются среди людей. Людей внутри действительно много в воскресенье. Внимательно осматривая прилавки, они медленно двигаются, разговаривают и подталкивают тележки вперед, дребезжащие на светлой плитке. Тэхён нервно оглядывается, слыша очередной резкий звук, изнутри напряженный настолько, что никак не расслабится. Запах хёна слышится совсем близко, обещает безопасность, защиту, и все же его испуганное сердце носится в груди, как озверевшее, всюду чувствуя опасность. Тэхён ниже опускает голову и просто ожидает, когда они наконец вернутся к машине, однако старший внимательно читает список продуктов и явно еще не закончил. — Иди, выбери себе что-нибудь, — рассеянно предлагает Сонхун, не поднимая взгляда с маленького листка. Затем все же смотрит на Тэхёна, словно ощущая его сомнения, ведь денег в кармане немного и им это известно. — На вишневый йогурт хватит, котёнок. Тэхён замирает, едва пальцы старшего привычно приглаживают его волосы, но всего мгновение, прежде чем Сонхун разворачивается и идет в другой отдел. Запах безопасности и защиты отдаляется вместе с ним, становится едва ощутимым, прежде чем исчезает. Испуганно оглянувшись, Тэхён нервно облизывается, всем своим существом желая догнать его и держаться как можно ближе. Сонхун часто выглядит пугающим, однако чужие люди заставляют его нервничать намного сильнее. Тэхён неровно дышит, изнутри сражаясь со страхами, мысленно приказывает себе перестать наконец бояться. Люди ничего плохого не сделают, ведь хён рядом и не оставит его надолго в одиночестве. Все хорошо. Медленно кивая своим мыслям, Тэхён разворачивается и быстро идет в отдел йогуртов, слыша, как сильно бьется сердце, разгоняя по венам волнение. Разнообразие вкусов заставляет немного растеряться. Тэхён внимательно оглядывает надписи на йогуртах, наклонившись ниже, смотрит на цены и ищет самый дешевый. Вдали слышится приглушенный шум, напоминающий мальчишеские крики и какой-то грохот. Оглядываясь, Тэхён прислушивается, когда звуки становятся громче. И вмиг замирает из-за внезапной картины впереди, которую явно не ожидал увидеть. Чонгук проносится мимо на скейте, обдувая Тэхёна потоком воздуха. — Давай вперед, быстрее! — кричит он Чимину с заливистым смехом, разогнавшись настолько, что едва вписывается в поворот между стеллажей с печеньем. — Я нахрен куплю пиво сегодня или умру! Вопящий охранник несется за ними следом, размахивая рацией и приказывая остановиться. Ключи на его поясе, как ключи надзирателя тюремных камер, громко звенят на каждом шаге, как металлические монеты. Тэхён задумчиво следит за всей картиной, цепляясь взглядом за Чонгука, но лишь на мгновение. Их изогнутые тени исчезают за поворотом, оставляя его наедине с мыслями о том, как классно иметь друзей. Тэхён медленно опускает взгляд, расстроенный по неизвестной ему причине. Развязавшийся шнурок на кроссовке почему-то заставляет его глаза слезиться. — Все хорошо? — резкий голос Сонхуна вынуждает вскинуть голову, заметить его искренне взволнованный взгляд, ведь он явно слышал крики и приглушенный грохот из другого конца магазина. Тэхён сильно кивает несколько раз, прежде чем заметить в руках хёна пакет с дешевым пивом. Внутри вновь разливаются волны грусти, мягко огибая кости, затапливают его, накрывая равнодушной черной волной. Сонхун щурится, разворачивается и кивает на выход. — Держись ближе. Вдыхая немного сильнее, младший слышит, как грохочущие скейты исчезают на улице. И кивает, зацикливаясь на запахе хёна совсем рядом, его защите, из-за которой больше ничто не имеет значения.:::
Чонгук вырывает дорожный знак «стоп» из земли, за последние полчаса вспотев настолько, что одежду можно выжимать. Безлюдный вечерний квартал шуршит опавшей листвой, шепотом ветра и шумными вдохами Юнги, который явно слышит звон в голове, но продолжает исправно копать, прежде чем знак наконец косится набок, позволяя его вытащить. Вечером на шоссе намного холоднее, чем при свете дня: северный ветер ласкает щеки, разгоняет по дороге всякий мусор, забирается ледяными лапами под ткань длинной майки с надписью «boy meets evil» и задирает ее, оголяя живот Чонгука. И все же даже настоящий смерч не остановит его сегодня. — Черт возьми, сдался же он тебе, — умирающим голосом выдыхает Юнги, привалившись к знаку и обнимая его, вымотавшись чертовски сильно из-за этого несносного младшего. Вместо ответа Чонгук лишь дерзко усмехается и отряхивает ладони, пачкая джинсы грязными пальцами, но не обращая на них никакого внимания. Чонгуку четырнадцать, запах бунтарства становится заметным, вьется вокруг него клубами дыма и пыли, нагревает кислород, заставляя его почти вибрировать. Изнутри рвется протест, непреодолимое желание заявить о себе, всем на свете доказать, что он взрослый. Чонгук отпивает немного выкраденного пива и швыряет банку в канализацию, крича, чтобы весь мир выметался нахрен за горизонт. Вернувшись домой к полночи, Чонгук демонстративно проходит мимо отцовского кабинета на первом этаже, дверь которого всегда приоткрыта. Приглушенные разговоры о делах бизнеса заставляют его раздражаться и топать намного громче, желая привлечь внимание. — Чонгук, боже правый! — высоко стонет мужчина, наконец оглянувшись на сына в гостиной, но даже при виде огромного дорожного знака в его ладонях не отрывается от важного разговора. — А если кто-нибудь разобьется… Я не тебе, Джису! — Я разбился, слышишь, я! — кричит Чонгук ему вслед, взбешенный и обиженный, что он закрывает двери, словно даже это зрелище не заставит его прерваться. Из последних сил затащив знак наверх, он приваливает его к двери своей комнаты изнутри, вытаскивает черный маркер и дописывает еще несколько слов, чтобы вышло «donʹt STOP me now». Через час его маленький хён Чимин забирается в его спальню через окно второго этажа, падает на кровать прямо в грязных кедах и шумно выдыхает, разглядывая стены, словно никуда и не выходил. Чонгук салютует тетрадями по математике и швыряет их через всю комнату. Изящно пролетев четыре метра, они шлепаются на пол рядом с его черным рюкзаком. Испачканный грязью и каплями крови из-за недавней драки, он ниже склоняется направо, словно извиняясь, и заваливается набок окончательно, придавив конспекты. Чимин выпускает едкий смешок. — Вау, ты купил новые пластинки? — спрашивает он через секунду, расширенными глазами глядя на его высоченный черный шкаф, забитый всяким хламом и старыми кроссовками. — Да, недавно взял «Deep purple» на распродаже, — рассказывает Чонгук без особого воодушевления, оглядывая свою коллекцию винилов. — Заглавный трек их альбома семьдесят четвертого года бесит папу настолько сильно, что у него глаз дергается, так что я наслаждаюсь им дважды в неделю. — Я бы все отдал, чтобы отец просто швырял в меня деньги и не пытал нотациями, — выдыхает Чимин, затем изворачивается на кровати и злобно сдирает школьную рубашку, идеально выглаженную его мамой. — Как же они задолбали! Чувствую себя тупым пастором. Дай мне футболку «The Beatles» и косяк, хочу расслабиться! Чонгук заливисто смеётся, настолько сильно, что его голова откидывается назад. Им четырнадцать и они еще ничего не курили, но Чонгук прекрасно чувствует, как близится время перемен. «И все же это классно, ведь мой папаша не заметит меня, даже если я перережу горло посреди гостиной». — К черту, идем кататься, — предлагает Чонгук через час, когда очередная пластинка «Led Zeppelin» заканчивается. В окно заглядывает полумесяц, но возразить ему нечего в отличии от мужчины за дверью, периодически стучащего и умоляющего сделать музыку потише. Грохочущие пальцы снаружи заставляют дорожный знак вибрировать, как живой, в конвульсиях, однако Чонгук лишь насмешливо оглядывает его, прежде чем надеть потертые кеды, подхватить скейт с пола и вылезть наружу через окно. Вечерний воздух ласкает щеки приятным теплом. На Чимине развевается потрепанная футболка «The Beatles», когда он швыряет собственный скейт на землю и прыгает на него. Сегодня их ничто не остановит, как и завтра. И еще тысячу лет, как им кажется. — Вместе до конца времён! — кричит Чимин, разгоняясь на безлюдной улице, наслаждается встречным ветром и отталкивается от земли еще сильнее, высовывая язык, словно надеясь вдохнуть настолько, чтобы никогда больше не пришлось дышать. Их ничто не волнует этой ночью. Через пелену веселой беззаботности и ощущения свободы ничто не может пробраться и все испортить. Раскидывая руки в стороны, словно пытаясь взлететь, они катаются всю ночь, заезжая в самые отдаленные части их маленького города, затем даже забираются на холмы, чтобы с восторженным ощущением под кожей вглядеться вдаль, воображая за дальними огнями мегаполис. Им кажется, что там, на горизонте, все мечты исполняются намного быстрее, чем здесь. Вместе встречая рассвет, они валяются на пыльном асфальте, объездив почти весь город, пока ноги не начали гореть. Небо окрашивается первыми светлыми красками, воздух становится теплее, солнце медленно выкатывается из-за пологих гор. Чонгук криво усмехается, издали слыша шум мусоровоза. В кармане вибрирует мобильный, щекоча ногу через джинсы, но вытаскивать его не хочется. Чонгук прекрасно знает, что на рассвете отец начинает беспокоиться, не в силах найти его дома. Чонгук игнорирует все звонки, решая, что он сам виноват. — Как думаешь, в этом семестре будет что-то веселое? — негромко спрашивает Чимин, но в его голосе слышится больше отчаяния, чем надежды. Чонгук морщится вместо ответа. Возвращаться к занятиям совсем не хочется. — Вряд ли к нам переведется какой-нибудь новенький, чтобы стало веселее, — усмехается он. — Вспомни население этого города. Всех в лицо запомнишь, даже если не пытаешься. Чимин несильно смеётся, мотая ногами в кедах, неосознанно приглаживает складки футболки «The Beatles», словно не хочет расставаться с ней и воспоминаниями, которые в ней получил. — Я хочу начать курить в следующем году, — внезапно признается Чимин, глядя вдаль, откуда солнце выползает еще сильнее, освещая лес за холмами. — И однажды закурю прямо в классе мистера Кима, чтобы этот кретин знал свое место. Оглядываясь, Чонгук внимательно смотрит на него, затем усмехается, прекрасно зная, какие у него напряженные отношения с этим мужчиной. Чонгук кивает и жестко щелкает ладонью по земле, заставляя старшего вздрогнуть и обернуться. — Я тоже это сделаю, — обещает Чонгук с непривычно серьезным видом, смотря на хёна внимательно и решительно. — И этот мудила больше не станет придираться к тебе, я просто не позволю.:::
Тэхён привычно вжимается в черное сиденье «вольво» несмотря на то, что сегодня машина движется медленно и даже осторожно, словно Сонхун внезапно вспомнил о безопасности. К концу недели мрачные тучи наконец рассеиваются, позволяя свету появиться над городом. Сильнее отводя взгляд, Тэхён следит за плывущими мимо зданиями и деревьями, слыша, как ведущий новостей по радио объявляет о наступлении хорошей погоды. Температура воздуха повышается на несколько градусов. Тэхён крутит ручку на двери, опуская стекло, и глубоко вдыхает кислород. В их машине воздух всегда спертый и слишком тяжелый, но он не может на это жаловаться. Взгляд сам цепляется за невысокое здание старшей школы вдали. Кирпич выкрашен в темные оттенки коричневого. Тэхён вдыхает сильнее, замечая учащихся на территории с идеальным ровным газоном. Их лица полны воодушевления, серьезных намерений на грядущий год, стремлений, которые распирают их изнутри, они разговаривают, шепчутся и заливисто смеются, обсуждая будущее. Тэхён и не осознает, как жадно наблюдает за ними издали, прежде чем светофор переключается на зеленый и машина движется дальше. Сонхун легко замечает его заинтересованный взгляд, потому что всегда видит такие вещи, кожей словно чувствуя, как меняется настроение младшего. — Учиться хочешь? — спрашивает он. Вернувшись мыслями в машину, Тэхён опускает глаза и сжимает пальцами колени, прекратив смотреть на учащихся за миг до того, как заметил бы потрепанный скейт вдали, выскользнувший из-за здания. Сонхун прибавляет скорости, продолжая внимательно вслушиваться в его дыхание, всегда многое рассказывающее о его переживаниях. Тэхён действительно размышлял о школе на этот семестр. И все же простого желания попытаться влиться в общество недостаточно, чтобы сделать это на самом деле. Все последние годы он чаще всего занимался домашним обучением и едва выходил из дома, живущий почти в заточении, исключая месяцы, когда им в очередной раз приходилось переезжать. Все сильнее он начинает забывать, что значит посещать занятия, списывать домашнее задание у одноклассника или исправно выводить иероглифы, ведь за опрятные конспекты учителя завышают баллы. Сонхуну без разницы на его красивый почерк или старания. Сонхун ничего не пытается проверить, не слушает его пересказы литературы, не оценивает его корейский или английский. Временами младший думает, что ему действительно не хватает этого. Просто чувствовать себя старшеклассником. — Хён… — негромко начинает Тэхён, всеми силами пытаясь набраться смелости и озвучить хоть половину всего, что давно царапает его изнутри. — В этом году ты закончишь домашнее обучение, — обрывает Сонхун, как будто кто-то предупредил его о мыслях младшего. — Через несколько месяцев мы можем переехать, нет смысла зачисляться в школу сейчас. И эти последние новости… — Сонхун шумно выдыхает. — Правда не уверен, что хочу рисковать, отправляя тебя на занятия. Легкие покалывания в шее щекочут кожу, заставляя Тэхёна цепенеть, как и всякий раз, когда хён становится настолько серьезным и напряженным. Младший не хочет знать, о чем рассказывали в новостях, и все же язык движется быстрее мыслей просто из детского любопытства: — Какие новости, хён? Сонхун переводит на него темный взгляд, заполненный страхами, прежде чем вновь смотрит вперед и сильнее давит на газ, шумно выдыхая, словно выносить произошедшее действительно сложно для него. — Вооруженные люди ворвались в здание сеульской школы, — рассказывает он, понижая голос настолько, чтобы создать иллюзию тяжести, ведь говорить о мертвых детях без жалости нельзя. — В классах развернулся настоящий ад. Крики о помощи, выстрелы, попытки спастись через окно или черный выход. Их всех отстреливали, никого не жалея, не пытаясь отпустить. Я просто… не хочу, чтобы и мой котёнок прошел через это. Испуганный, Тэхён впивается пальцами в коленки еще сильнее, почти оставляя синяки. Воображение легко представляет наихудшие картины, заставляя все страшные слова и образы ожить в голове, превратившись и в его будущее, которое непременно случится. И все исчезнет. В отчаянии покачав головой, Тэхён весь сжимается, больше не смотря в окно и не пытаясь ничего видеть. Улицы проносятся мимо, растворяются вдали, как иллюзия, сменяясь широкими полями и пышным лесом, когда машина движется дальше в пригород. Радиоведущий рассказывает о погоде, но ни слова теперь не расслышать из-за бешеного сердцебиения, которое кричит, приказывая Тэхёну вернуться в их дом и никогда больше не выйти. — Людям всегда легко издеваться над слабыми, особенно над теми, кто младше, ведь в школе никто не защитит тебя, — давит Сонхун еще сильнее, замечая испуганный вид Тэхёна. — Запомни, я единственный, с кем безопасно. Выдыхая, Тэхён кивает настолько сильно, что перед глазами появляются цветные пятна. — Какое самое безопасное место на земле? — спрашивает Сонхун, желая видеть в нем еще больше преданности. И страха. — Комната моего хёна наверху, — полушепотом отвечает младший. Сонхун отворачивается и прикусывает губы, всеми силами стараясь не усмехнуться.:::
Чонгук ощущает себя достаточно взрослым, чтобы завести банку с надписью «бабло на татуировки», которую ставит прямо на середину стола, придавив тетради по геометрии. Мальчишеская комната быстро превращается в обитель эмоционального подростка: вместо плакатов с машинами появляются рок-музыканты, коллекция пластинок пополняется группами тяжелого метала и хардкора, исполненного жутким демоническим рычанием, которое Чонгук гордо называет «гроул» и мечтает однажды научиться так же. Вразумить его папа не пытается. Возможно, размышляет Чонгук как-то вечером, он тоже в молодости носил по четыре серьги в ушах и хотел гигантский зеленый ирокез. Чонгук приглушенно смеётся, представляя это, прежде чем прибавляет громкости на раскрученной пластинке «Slipknot» и откидывается на подушки. Их следующий семестр действительно не приносит ничего интересного. Чимин начинает курить, как и хотел, затем получает кошмарный выговор и домашний арест на весь месяц. Чонгук пытается залезть к нему через окно, но срывается с крыши их гаража и разбивает лицо о камни выездной дорожки. Багровая кровь изящно пачкает асфальт, медленно впитывается в его волосы, заставляет все в голове звенеть. Чонгук валяется на земле и смотрит вверх, на мягкое предзакатное солнце, издали слыша крики мамы Чимина, которая всегда слишком тянет гласные. Из-за ее манеры общения имя «Чонгук» всегда кажется бесконечным. Чимин старательно вымывает кровь с дорожки следующие полчаса, используя шланг для растений, напоминающий резиновую змею. Чонгук прикрывает глаза, прекращая следить за ним, и сильно морщится, пока его мама вопреки всему останавливает его кровотечение и разрешает немного посидеть в их доме, раз его голова все еще кружится. Чонгук выдавливает жалкое «спасибо» вместо «смешно, что я едва не умер просто потому, что вы слишком жестоки с моим любимым хёном». Все прекращает вращаться к началу десятого, и Чонгук выходит наружу с облегченным выдохом, желая вернуться домой и свалиться на пол. Чимин видит его лишь мгновение, ведь домашний арест запрещает встречать друзей, и все же этого времени хватает, чтобы подарить младшему несколько классных черных пластырей с надписью «fuck» по всей длине. Чонгук криво усмехается и без единого сомнения клеит их на лицо. Их дома разделяет приличное расстояние широких дорог, идущих через автостраду и лес, которые он всегда проезжает на скейте, однако сегодня в голове действительно сильно звенит. Чонгук опасается использовать доску, потому просто перехватывает ее ладонью, сжимая пальцами за подвеску между черными колёсами, и движется вперед. Идея немного срезать путь через дальний западный квартал приходит внезапно, но терять нечего. Вдали расположены дешевые дома с выцветшими окнами и перекошенным ограждением. Чонгук никогда не ходит здесь — ехать вдоль шоссе намного быстрее, даже если пролетающие мимо машины иногда слишком неосторожны. С интересом оглядываясь, Чонгук щелкает пальцами по доске, вспоминая ритм любимых песен «Slipknot», и вдруг замечает чужой силуэт вдали, возле пышного дерева, опершийся о него спиной и сжимающий что-то пальцами. Чонгук приглядывается, пытаясь опознать мальчика, который кажется явно незнакомым. И впервые в жизни видит Тэхёна. Мягкий ветер развевает светлые волосы, прикрывающие его лицо. Выгоревшая черная джинсовка кажется слишком большой, но джинсы узкие, распоротые на коленях. Чонгук заинтересованно склоняет голову набок, издали немного наблюдая за ним и приходя к мысли, что мальчишка недавно переехал в их город. Чужаки не остаются без внимания, особенно школьники, но Чонгук действительно ничего о нем не слышал. В желании исправить это и познакомиться он идет вперед, сжимая скейт, как вдруг мальчик резко вскакивает с земли. Чонгук останавливается и видит, как он перехватывает пальцами блокнот, державший его на коленях, и несется к домам через дорогу, словно смертельно боится опоздать домой к десяти. Чонгук выдыхает, наблюдая за ним, прежде чем возвращает взгляд на дерево, возле которого он сидел. И замечает маленький листочек, уже подхваченный ветром. — Черт, — шепчет Чонгук, понимая, что он вылетел из тетради мальчика. Чонгук направляется к дереву и ловит листок пальцами, разогнав жадный ветер. И видит рисунок синих мотыльков, явно внимательно и трепетно выведенный чернилами и карандашами. Взлетающие, они словно пытаются вырваться из бумаги, но продолжают кружиться на ней, делая отчаянные взмахи маленькими крыльями. Чонгук завороженно разглядывает все детали. Мотыльки красивые, изящные, но от них веет отчаянием и безысходностью намного сильнее, чем какими-то приятными чувствами. Чонгук вскидывает голову, желая вернуть мальчишке рисунок, но к этому времени он бесследно исчез среди домов вдали. Чонгук шагает вперед, желая найти его, но в голове что-то вновь начинает звенеть, заставляя остановиться. Чонгук возвращает взгляд на синих мотыльков, решает сохранить их и вернуть позже, как появится шанс. Вернувшись домой к одиннадцати, измотанный Чонгук валится на кровать прямо в кедах и зарывается лицом в мягкие подушки. Мягкий свет из маленького светильника освещает плакаты «AC/DC» и наполовину отклеенный постер «Def Leppard» напротив стола. Дорожный знак «стоп» притаился возле дальней стены и бликует красным. Чонгук шумно выдыхает, переворачивается и смотрит на него, прежде чем опускает взгляд ниже и видит свой черный рюкзак. Изображение синих мотыльков внутри словно притягивает его магнитом, негромко шепчет их вытащить, рассмотреть еще, представить, о чем мальчишка думал, сидящий под этим огромным деревом в одиночестве. Чонгук хмыкает, вспоминая, как он выглядел. И приподнимается, но вместо всего на свете вытаскивает рисунок и прячет в нижний ящик, боясь, что он примнется в рюкзаке.:::
Чонгук застегивает шипастый кожаный браслет на запястье и низко воет, дергая головой под известный хит «Black Sabbath» из стереосистемы. Юнги закатывает глаза, языком толкает щеку, задевая пирсинг, и рассматривает свое отражение в зеркале, поправляя куртку с нашивкой «вам всем пизда». Их первый концерт назначен на десять вечера, и выглядеть стоит соответствующе, решают они, словно вся эта черная кожа позволит сильнее наслаждаться музыкой. — Давай, заканчивай, нам еще доехать надо, — напоминает Юнги, глянув на наручные часы, прежде чем снимает их и оставляет в комнате младшего, ведь они в его готический образ явно не вписываются. — Через десять минут выезжаем. Чимина заставлю гнаться за машиной, как собаку, если сейчас же не придет нахрен. Чонгук желает ответить, что Чимин задерживается, но песня разражается мощным припевом и шикарной партией гитары, заставляющей его в безумии трясти головой. Юнги обреченно выдыхает, спрашивает что-то, но визжащие звуки не перекричать ничем. Наклонившись к ящикам, он по очереди выдвигает их с желанием найти шипастый ошейник, который две недели назад здесь оставил. Всякий мелкий мусор вываливается на пол, звенят монеты, мятые школьные тетради, скрепки, брелки с черепами. Юнги засовывает ладонь глубже и наконец нащупывает ошейник, но он цепляется за какой-то листочек и выскальзывает из ящика вместе с ним. Изображение синих мотыльков приземляется на пол, немного смятое из-за его резких движений. Юнги прищуривается, разглядывая его. Чонгук прекращает беситься, шумно дыша, переводит взгляд на старшего и замечает, на что он так внимательно смотрит. — И что это? — усмехается Юнги скептически и выпрямляет спину, не прикасаясь к рисунку мотыльков, словно даже трогать это ниже его достоинства. — Какая-то девичья херня в твоей комнате, Гуки. Чонгук выдавливает усмешку, означающую «иди нахер», наклоняется и цепляет листочек пальцами, но прикасается аккуратно, почти нежно, не желая испортить еще сильнее. Воспоминания той единственной встречи с мальчиком возле дерева, рисующим в одиночестве, всплывает в памяти, но быстро исчезает, размытое временем. Чонгук несколько раз вытаскивал этот рисунок, смотрел на него, пытаясь осознать, какого черта еще не выбросил. Каждый раз собирался, каждый раз вставал с кровати и направлялся к контейнеру возле двери, однажды даже выкинул, расцепив пальцы, позволил рисунку выскользнуть из них. И сердце как-то неприятно сжалось. Чонгук смотрел на летящих мотыльков среди мусора, ощущая, какие они красивые, как не должны валяться там. И все же вытащил назад, пригладив заново листок, концы которого загнулись. Что-то внутри него смертельно хотело их оставить. — Дьявол, наконец-то! — вопит Юнги, вырывая Чонгука из воспоминаний и позволяя заметить Чимина, влезающего через окно. — Разворачивай жопу и лезь обратно, мы опаздываем! И что это ты напялил, придурок? Чимин визжит, обиженно поправляя милые розовые ушки на голове, которые любит сочетать с черными вещами, каждый раз говоря, какой классный образ они создают, не позволяя ему превратиться в сплошное мрачное пятно вместо человека. Чонгук закидывает рюкзак на плечо, выключает музыку и заливисто смеётся, слыша, как его маленький хён обещает казнить старшего, прежде чем они оба наконец вылазят в окно. Насмешливо качая головой, Чонгук задерживается в комнате и опускает взгляд ниже, вновь смотря на синих мотыльков, которые пытаются вырваться из плена помятой бумаги. Выдвинув ящик, он прячет их внутри. И больше не пытается выкинуть, даже после насмешки хёна, к которому раньше всегда прислушивался.:::
Ветер растрепывает черные волосы, заставляет челкой прикрывать лицо, прежде чем Чонгук их приглаживает, медленно двигаясь вперед. Всех отпустили с занятий пораньше из-за череды выходных на корейские праздники. Чонгук выехал к вечеру, желая встретиться с маленьким хёном, который из-за болезни пропустил всю неделю. И какая-то неведомая сила заставила его свернуть с автомагистрали, вновь оказавшись в дальнем квартале пригорода, который он всегда минует из-за шоссе. На безлюдной улице совсем тихо, слышны лишь редкие проезжающие машины вдали. Маленькие колёса скейта издают равномерный громкий звук, прежде чем он перепрыгивает яму, щелкая доской. Идеальный асфальт вытягивается на километр вперед, затем дорога сворачивает налево и исчезает за деревьями. Чонгук едет дальше, отталкиваясь ногой, и смотрит вниз, прежде чем на асфальте появляются нарисованные мелками изображения, заставляющие его остановиться. Маленькие синие мотыльки нарисованы россыпью вдоль бордюра — огибают его и словно перелететь пытаются, вырваться из плена асфальта, но намертво примерзли к нему и не имеют ни шанса на движение. Внутри что-то наливается тяжелым чувством интереса и легкого волнения. Чонгук спрыгивает со скейта, подходит ближе и наклоняется с желанием прикоснуться к ним. Яркий синий мел стирается и оседает на подушечках пальцев. Чонгук поднимает руку выше, задумчиво разглядывает пыльцу мела и вытирает ее о джинсы, испачкав их. Вновь поднимает взгляд и рассматривает мотыльков. «Мальчишка тот рисовал таких же». Чонгук медленно облизывается, прищурившись, затем взбирается на скейт и сильно отталкивается, двигаясь дальше. Идея встретить мальчика вновь теплела внутри долгие месяцы, но никогда не оказывалась настолько сильной, чтобы вернуться сюда. Чонгук ощущает, что больше не может контролировать это, задвигать назад и просто игнорировать. Скейт словно по чужой воле движется вперед еще быстрее. Чувство в груди шепчет, что изображенные мотыльки на дороге не единственные. Их явно больше. Чонгук сильнее разгоняется, мчится вперед, не позволяя ветру остановить его. Ключи звенят в кармане джинс вместе с монетами, разгоняя все его мысли этим грохотом. Идеальный асфальт вновь исчезает за поворотом, скрывается за деревьями, затем возвращается. Чонгук разглядывает его издали, надеясь заметить больше мотыльков. И действительно видит их. Явно желая взлететь, оторвавшись от земли, они нарисованы мелкими синими пятнами в разных частях дороги — возле перекошенного дома, возле канализационного люка, на залатанных ямах в асфальте. И все направлены в одну сторону. Чонгук следует за ними вперед, ощущая, словно они ведут его — направо, затем налево, через аллеи с пышными деревьями, затем вновь направо. Извилистая дорога закручивается, несет его вдаль, заставляя сильнее отталкиваться от земли. Щелкая скейтом, он прыгает, перелетает через маленькие ямы и летит дальше, разгоняя встречный ветер. Солнце медленно закатывается за горизонт, окрашивая небо бледными розовыми красками. Чонгук выдыхается, замедляет движение скейта, ощущая, что ветер стал холоднее. Вдали виднеется череда дешевого жилья на окраине города, которое сдается в аренду: выцветшие от времени дома немного перекошены и выглядят явно старыми. Чонгук останавливается напротив них и внимательно оглядывает асфальт. Четыре синих мотылька на дороге оказываются последними, которых он видит, и единственными, которые направлены не вперед, а налево. Чонгук медленно поднимает взгляд, высчитывая их траекторию, и замечает дальний дом из темного кирпича, окруженный сорняками и высохшим деревом вишни. Чонгук задумчиво прищуривается, склоняя голову набок. Блеклый деревянный забор наполовину завалился на землю. Возле входной двери заметны пакеты мусора и банки из-под дешевого пива, которое всегда продается по акции в местном минимаркете. Чонгук оглядывает остальные дома, расположенные рядом, однако в них явно никто давно не живет, потому вариантов просто не остается. Чонгук вдыхает немного глубже и несильно отталкивается от земли, позволяя скейту проехать еще несколько метров, прежде чем резко останавливается. Из-за поворота выезжает старенький черный седан с грязными стёклами и заворачивает к дому, раздавливая шинами рисунки синих мотыльков. Чонгук напрягается, словно на секунду ощущает, как им больно. Вскинув голову выше, он слышит, как распахивается водительская дверь. Из машины выходит молодой человек в мрачной одежде, зажимающий губами сигарету, которую через миг швыряет на землю. Чонгук откатывается немного назад, словно надеясь остаться незамеченным, но колёса скейта издают достаточно шума, чем и привлекают внимание незнакомца, заставляя оглянуться. Чонгук приходит к мысли, что ему около двадцати восьми, но он легко может ошибаться. Высокий и явно недружелюбный, парень смиряет мальчишку внимательным взглядом. Черные глаза почти ощутимо цепляются за одежду, развязывают шнурки на кроссовках, задирают полы его длинной майки и заглядывают прямо в душу, вмиг заставляя Чонгука почувствовать мурашки на коже. Чонгук хмурится из-за неприятных ощущений, мысленно пытаясь понять, кем этот человек является мальчику, рисующему всех этих мотыльков, однако он явно слишком молодой, чтобы быть его папой. — Что здесь ищешь? — резко спрашивает он, и Чонгук вздрагивает из-за неожиданности, возвращаясь к реальности. — Я хотел найти одного мальчика, — отвечает Чонгук, немного понижая голос, словно надеясь показаться старше. — Я видел, как он рисует бабочек. И у него светлые волосы. Я ошибся? Вместо ответа Сонхун прищуривается, взглядом сканируя маленького засранца, смеющего задавать такие вопросы. Явно неряшливый вид и эти растрепанные волосы намекают на слишком юный возраст. Сонхун борется с желанием просто выгнать его, приказав выметаться, но в конечном итоге лишь хмыкает и отворачивается, направляясь к дверям. Внутри селится тихое, мягкое бешенство, ласкающие языком его кости. Даже единственная жалкая мысль о том, что Тэхён завел друзей раздражает его настолько сильно, что все чернеет перед глазами, заливаясь ядом, вытекает из него наружу и все вокруг затапливает, всех заставляя задыхаться. И его самого тоже. Тэхён замирает посреди холла, едва двери распахиваются. Прекрасно зная, в каком часу хён возвращается домой, он идет вниз на десять минут раньше и преданно ждет его возле дверей, выглядывая наружу через грязные окна. Однако сегодня все иначе. Выглянув, он прежде всего заметил не машину старшего, а мальчика на скейте, внимательно осматривающего дома поблизости. Тэхён испуганно спрятался за шторами, но продолжал скрытно следить за ним. И неосознанно запомнил некоторые вещи, за которые взгляд цеплялся снова и снова, отпечатываясь в памяти. Черные волосы с растрепанной челкой, скейт, залепленный наклейками, рюкзак на спине, с которого свисали брелки и маленькая цепь. Череп на его длинной майке, вокруг которого была обвита шипастая проволока. Тэхён все запомнил. И через мгновение почти забыл, испугавшись, едва заметил хёна, выходящего из машины. Явно недовольного. — Вы знакомы? — полушепотом спрашивает Сонхун, медленно расстегивая молнию черной джинсовки, и ее звук в тишине кажется почти оглушающим. Тэхён сильно сглатывает, чувствуя, как ощутимо дрожат пальцы. Даже если они с этим мальчиком никогда не виделись. Хён прищуривается, внимательно осматривая младшего, и наверняка замечает все эмоции на его лице. Врать бессмысленно, как и говорить правду. Сонхун с этим ядовитым взглядом ничему не верит. — Кто это был? — Не знаю, хён, — негромко отвечает Тэхён, но едва слышит собственные слова из-за того, как громко бьется сердце. — Я никогда его не… Чернота коридора вдруг становится гуще, едва Сонхун прищуривается, этим же заставляя его замолчать. Мрак разрастается в стороны, затапливает даже освещенные солнцем части дома, приглушая свет, вынуждая все вокруг чернеть, осыпаться пеплом на пол. Во все глаза смотря на старшего, Тэхён едва дышит, не ощущая ничего, кроме разрывающего желания убежать и где-нибудь спрятаться. И все же чертовы ноги, как всегда, не двигаются даже на сантиметр, предательски врастая в пол и заставляя терпеть этот выедающий до костей взгляд, лишь мечтая пошевелиться. Вместо всякой реакции Сонхун просто смотрит на него, выдерживая это невероятное молчание, прежде чем позволяет себе снисходительно усмехнуться. Весь мрак вмиг рассеивается. Земля возвращается под ноги младшего. Тэхён резко опускает взгляд, смертельно сожалея о том, что расстроил хёна, даже если не понимает, что плохого сделал. Душащее чувство вины давит на горло с невероятной силой, перекрывая всякие пути для кислорода. — Иди ко мне, — слышится негромкое, но нежное, внушающее немного спокойствия. Вскидывая голову, младший изнутри рвется к нему, но остается без всяких движений еще около минуты, прежде чем ощущает, что вновь может двигаться. Расстояние в несколько метров кажется пропастью, но он вопреки всему идет вперед, приближается критически близко и с наивным детским доверием зарывается лицом в его грудь. Знакомый запах старшего вмиг заполняет всю голову, проникая внутрь, расслабляет и заставляет неосознанно прикрыть глаза, вдыхая немного глубже. Тэхён прижимается ближе, спрятавшись носом в складках его джинсовки, щекой чувствует маленькие металлические пуговицы и молнию. И просто дышит. Приглушенный запах сигаретного дыма и бензина ощущается как никогда родным, близким, безопасным, который никогда не принесет боли. И ничем не обидит. Выдерживая его близость, Сонхун не позволяет себе ни единого лишнего движения. Каждым из них можно испугать, вызвать недоверие, сомнения, которые позднее словно раковая опухоль разрастутся до ужасных размеров и уничтожат все, что он настолько трепетно выстраивал и пытался сохранить все последнее время. Сонхун действительно не двигается. Испугать Тэхёна слишком легко. Ошибиться — еще легче. Сонхун должен использовать исключительно правильные слова и действия, медленные движения и мягкие касания его волос, чтобы заставить расслабиться. Иначе с этим мальчиком нельзя. И все же его приводит в бешенство мысль, что младший мог завести друзей. — Вспомни, что я говорил тебе, — полушепотом начинает Сонхун, обрывая вечность их молчания. Тэхён ощутимо напрягается, но не поднимает головы, вслушиваясь в его низкий хрипловатый голос. — В этом мире слишком много опасности. Люди легко тебя обидят, захотят использовать в своих целях. И просто начать смеяться, высмеивая все, что ты любишь. Все твои любимые вещи и занятия. Каждый из них сделает это. Вытащит из тебя душу и просто раздавит, ясно? Тэхён прикусывает губы, прижимается к его груди еще сильнее в поисках защиты, впитывая все кошмарные слова и образы, озвученные хёном, которые явно готовы превратиться в реальность. Восстать из земли настоящими монстрами, которые причинят боль. Изо всех сил прижимаясь к старшему, Тэхён кивает несколько раз, давая понять, что никогда не ослушается. Сонхун сказал, что верить никому нельзя. Иначе все обрушится. Тэхён шумно выдыхает, доверяет его словам без единого сомнения и мысли, что он может ошибаться. Ведь хён намного старше, умнее, он взрослый и явно знает, что говорит. Тэхён всему верит — хён никогда его не обманывал. — Я единственный, кто может защитить тебя, — в тысячный раз шепчет Сонхун, выдыхая страшные слова в его волосы, которые оседают на них пеплом и впитываются в голову, не позволяя ни секунды сомневаться. — Всех остальных ты всегда должен опасаться. И каждый раз возвращаться ко мне, потому что только со мной безопасно, ты слышишь? Через минуту наконец отстранившись, Тэхён заглядывает в его глаза и медленно кивает, давая понять, что все запомнил. Сонхун внимательно смотрит на него. И почти усмехается. — Какой хороший котёнок, — нежно говорит он, приглаживая его волосы. — Иди наверх. Безопаснее всего в моей комнате, ты же знаешь. Развернувшись, младший стирает застывшие на щеке слёзы, которые всегда выступают из-за страха, кивает и решительно идет наверх, желая оказаться в спальне хёна, среди любимых вещей, среди мягких подушек и теплого одеяла, среди его запаха, окутывающего Тэхёна с головой и всегда забирающего все страшные мысли. В безопасности, в которой он настолько сильно нуждается. Сонхун пристально следит за ним, прежде чем его тень исчезает на лестнице. И негромко выдыхает. За последние месяцы стало намного проще подобрать не только правильные слова и интонацию, но и движения — пригладить волосы, нежно погладить по щеке или в нужный момент отстраниться, накаляя обстановку до предела. Насильно заставить младшего смертельно бояться его отсутствия. Каждый день все проще распознавать его эмоции. Все действия заметить, все жесты, нервные взгляды, испуганный пульс. Ни один его шумный выдох не пропустить мимо ушей. Кожей ощутить все страхи, опасения и желания, яркими красками написанные на юном лице. Временами Сонхун думает, что они все даже слишком очевидны, настолько, что это становится почти милым. В последний раз оглянувшись, он всматривается через окна во двор, словно боясь, что незваный мальчишка на лужайке все еще будет стоять возле дома. И, никого не заметив, отворачивается и идет наверх.:::
Чонгук возвращается домой с неопределенным чувством раздражения и гнева, швыряет рюкзак в дальний угол комнаты, задевая стоящий там светильник, негромко шипит и валится на простыни, раскидывая руки. Приглушенные разговоры отца из первого этажа заставляют морщиться, жалеть, что дверь одна, а не четыре. И все же мысли вращаются в совершенно другом направлении, заставляя вспомнить того мрачного парня на крыльце, который сильнее всех напомнил преступника. Или извращенца. Чонгук раздражается потому, как сильно злится при мысли, что он может быть связан с мальчишкой и его бабочками. Внутри нарастает чувство, что он не просто так рисует их на земле, словно хочет что-то сказать, призвать кого-нибудь, заставить найти его. Чонгук переворачивается на живот, вслепую нащупывает пульт и на всю включает «Metallica» на стереосистеме, прежде чем ясно понимает, что не сможет расслабиться, как минимум пока не встретится с ним и не вернет рисунок. И все же больше не видит его. Через несколько дней вернувшись к обшарпанным домам на окраине, он не видит никаких признаков присутствия людей. Дальний перекошенный дом выглядит пустым. Чонгук перешагивает высокие сорняки, огибает заваленное на землю ограждение и видит надпись «сдается в аренду» на входной двери. Как издевательская шутка, слишком жестокая и адресованная именно ему. Чонгук морщится, возвращается на дорогу, запрыгивает на скейт и несется вперед, желая найти следы синих мотыльков на асфальте, которые должны указать правильный путь, новое направление, координаты следующего дома, в который они явно переехали. Их нигде не оказывается. Чонгук замирает посреди улицы через целый час, измотанный и раздраженный, осознавая, что даже старые мотыльки все исчезли.