Звонок

Подушка ощущается невероятно мягкой. Даже чертов матрас, который обычно вызывает к себе только раздражение из-за врезающихся в спину пружин, сейчас становится пушистым облачком. В комнате не холодно, поэтому даже легкий темно-зеленый плед, валяющийся в ногах, кажется необычайно теплым, коим никогда и не был. Холодными вечерами он никак не способен согреть, даже если укутаться в него полностью вместе с зимним одеялом. Так что Джона медленно разморило. Его клонит в сон, как никогда раньше, хотя, возможно, было и похуже, но теперь ощущается именно как в последний раз. Он полностью расслаблен, ему тепло, ничего не болит, он сытно поужинал пару часов назад и помылся, на кровати чувствуется максимальный комфорт, которого он не испытывал от своей койки еще никогда, и за эту неделю это самое лучшее чувство, которое только способно возникнуть в армии. Джонни почти окончательно проваливается в дрему, когда чувствует, как телефон сбоку начинает вибрировать. Он разлепляет веки, будто водой окатили, промаргивается и достает руки из-под головы, теперь опираясь локтем о матрас. Вообще, спать так скоро он и не планировал, хотя, казалось бы, о таком мечтает каждый солдат — комфортные условия особо не требуются, только пара часиков человеческого сна. Правда, учитывая, что впереди Джона ждет целая неделя ленивого возлежания в мягкой, удобной и комфортной кровати в собственной квартире, то понять можно. Ничего не может быть лучше отпускного на неделю, где ты можешь отоспаться и здорово нагуляться. Рука слепо пытается отыскать мобильник на тумбочке, пока сам МакТавиш, прикрыв глаза, зевает и слабо потягивается, только из-за неудачного положения не разминаясь нормально. В голове даже мысли утихли, поэтому в первые секунды вопрос о том, кто вообще мог ему позвонить, так и не появляется. Это длится недолго. У Соупа расширяются глаза от изумления, когда на экране он видит имя звонившего. Это даже не неизвестный — контакт. Сержант протирает один глаз кулаком в неверии, пока смотрит на это «Элти» с эмодзи черепа и призрака в конце. Единственной причиной, почему он не продолжил пребывать в немом замешательстве, был страх, что он просто не успеет ответить и вызов печально сбросится, а другого такого шанса может и не выпасть никогда больше. Джонни очень быстро ведет по экрану вверх, принимая вызов. Прижимает к уху телефон, прислушиваясь мгновенно, будто бы этот звонок мог быть просто иллюзией или больной фантазией. — Да? Даже спрашивает с придыханием, с надеждой какой-то, но и чистейшее непонимание, он уверен, слышится прекрасно. — Джонни. Мягкий, расслабленный британский. Такой знакомый, что не спутать ни с каким другим голосом. Он постоянно строгий и ледяной, командный. Только сейчас вот совсем иной. Спокойный тон, будничный, будто они созваниваются каждый день, обсуждая, как он прошел у каждого. Правда это первый раз, когда он видит, что отчаянно выпрашивать у Райли контакт было не бесполезной идеей. Он ломался и грубо отшивал Джона столько времени, что казалось, будто уже и не получится ничего. Но МакТавиш упорный парнишка, так что в один из дней, когда он окончательно дотюкал лейтенанта, тот все-таки неохотно продиктовал ему цифры. Быстро, без повторений и убеждения, что все правильно, мол, Джонни, это твой первый и последний шанс, так что не мои проблемы, если ты его просрешь. Как же хорошо, что у Соупа не такая плохая память и он крайне удачлив, потому что пришлось сначала вспоминать, а затем угадывать в середине цифру из-за того, что он криво записал номер на ладони. Именно на ладони ручкой, как в плаксивых мелодрамах. Только они в армии, Гоуст не легкодоступная девушка из бара, ищущая спутника, они не нежная парочка на первом свидании, и он скорее отрежет Джону ладонь, чем самостоятельно возьмет ручку и бережно напишет на ней циферки под довольную ухмылку последнего. Так что когда МакТавиш отправил ему фотку с половиной лица, где он еще и лениво лежит на диване, заранее написав короткое «Хэй, элти, как жизнь?», а затем вдобавок и пару смайликов, то Гоуст ответил ему очень прямолинейно: только одним холодным сообщением с точкой, где было агрессивное предупреждение о том, чтобы Джон перестал слать ему всякую херь, иначе его удачно заблокируют. Соуп позже даже подумал, что Райли вряд ли вообще в курсе, как это делать. Но, тем не менее, рисковать не стал, дабы все же сохранить номер, доставшийся потом и кровью немного ранее. И помимо той переписки их диалог был пуст так же, как история звонков. Но мысль о том, что все это зря, оказывается, была ошибочной. — Гоуст? — Он прямо слышит, как собственный голос все еще наполовину сонный и слегка хрипит. В горле немного сухо. Джонни промаргивается. — Разбудил? Кажется, лейтенант тоже прекрасно это слышит. Тон его голоса становится немного напряженным, даже в какой-то степени виноватым. В плане работы они прекрасно могут понять друг друга, хотя Джонни все еще иногда задается вопросами по поводу спокойствия Райли, а тот, наверняка, задается еще большими о поведении уже самого Джонни. Но единственное, в чем они могут безупречно понять друг друга — сон и проблемы недосыпа. Хотя, каждый военный может понять, наверное. Так что именно поэтому, учитывая, что через это проходят все солдаты, будить сослуживца во время мирного времени является самым позорным преступлением и карается максимально осуждающими взглядами со всех сторон. И хотя от Гоуста непривычно слышать извиняющийся тон, Джонни за это ему благодарен. Хотя и извиняться было не за что. — Э-э, нет… То есть, частично. Я задремал, но хотел сделать еще кое-что, прежде чем окончательно отрубиться, — приходится коротко прокашляться, потому что слова стали заметно тише, а голос более сиплым, — Так что спасибо тебе даже. И снова почти окончательно четкий голос сержанта, который, кажется, уже совсем избавился от липкого сна в собственном сознании, что завлекал обратно. Если грань дремы можно назвать сном, разумеется. — Хорошо, — лейтенант говорит по-странному медленно, растягивая буквы, как только возможно. Совсем не похоже на его обычную версию, — Ты заслуживаешь отдыха, Джонни. Этот тон такой мягкий, полностью понимающий и спокойный, что еще больше кажется, будто это и не Гоуст вовсе. Он говорит плавно, а на этом его фирменном «Джонни» словно мурлычет. Идиотское сравнение, но это, безусловно, вводит в определенный ступор. Его голос звучит как-то… неестественно. А еще он бы вряд ли так когда-нибудь сказал, даже если перестать сомневаться в его дружелюбности. Гоуст не говорит больше ничего, просто молчит, пока МакТавиш потирает переносицу, возвращая способность снова соображать. Он отнимает телефон от уха на пару секунд, недалеко, смотрит на время — 23:34. И задается вопросом на тему того, как это вообще возможно. — Так, — Соуп хмурится, упираясь взглядом в потолок. Становится необычайно интересно узнать, это сейчас действительно происходит, или Джон все-таки провалился в ту заветную дрему. — Я… Можно прямолинейно спрошу? Ты реально позвонил мне, так еще и на мобильник? Что-то… эм, случилось? Не пойми неправильно, просто я немного в замешательстве. МакТавиш коротко, неловко смеется в конце, пытаясь сгладить фразу, которая внезапно могла сочтись за наезд. Проводит ладонью по лицу. На то совсем не похоже. Лейтенант говорит спокойно, без какой-либо тени тревоги или предупреждения в голосе. Напряжения никакого. Будь это каким-нибудь заданием или тревожной просьбой, Соуп понял бы сразу же, но сейчас… никаких знаков. — Ничего серьезного. А если ты про работу, то совсем далеко. Голова работает все еще слишком медленно, так что требуется несколько секунд для того, чтобы вообще вникнуть. МакТавиш все так же не понимает. — Тогда.. — Джонни замолкает, потому что в телефоне слышится странный шум, и он прислушивается, анализируя звук… передвигающихся стульев? Легкого стука стекла? А еще он слышит приглушенную музыку на фоне. Добивающим становится незнакомый мужской голос совсем недалеко, просящий повторить. — Стоп. Гоуст, ты… В баре? МакТавиш даже не замечает, как в неверии сводит брови еще сильнее, в замешательстве пялясь в невидимую точку перед собой. Сон теперь отходит полностью, а остаток фразы звучит настолько потрясенно, будто лейтенант сейчас рассказывает ему какую-нибудь страшную истину, о которой не догадывался никто. — Я всегда знал, что у тебя неплохие навыки звуковой разведки, Джонни, — Соуп аж рот приоткрывает, но ничего и сказать не может, потому что даже придумать ничего не в состоянии. Только уголок губ стремительно поднимается вверх, пока осознание вообще этого самого момента пробирается под тишину в трубке. — Я пьян. — Что? Джонни и сам прекрасно слышит, как изумленно спрашивает это сквозь усмешку, а заодно и чувствует, как улыбка стремительно растягивает уголок губ. Это противоречит вообще всему, что только может быть. И дело не в том, что Джонни шокирован способностью Гоуста в одиночку ходить по барам, а скорее в таком откровении и звонке — это ведь, по сути, открытие для Джона чего-то в личной жизни лейтенанта, новое знание того, что и у такого отстраненного человека есть личная жизнь. И теперь он почему-то чувствует нездоровое веселье. Тон и подозрительные фразы сразу же встают на новый уровень понимания. Он точно не в отключке? В спячке, там? Услышать от Гоуста что-то на подобии того, что Джонни услышал только что, он не ожидал никогда. И, казалось бы, даже крепкие годы работы вместе не смогли бы добиться того, чтобы Райли говорил своему сержанту что-то такое откровенное. Он говорил, что иметь друзей — плохо. МакТавиш тогда, несмотря на плывущую голову и мысли, все-таки подумал, что даже капитана Прайса лейтенант за друга и не считает, не то что какого-то там Джона. Так что сейчас такое искреннее признание, словно они лучшие друзья уже лет так десять, действительно.. ошеломляет. — Погоди, тогда, выходит, ты позвонил мне с тайной просьбой забрать тебя оттуда, потому что не уверен, дойдешь ли сам? Соуп ничего не может сделать с широкой улыбкой, растянувшейся на губах, поэтому он уверен, что ее слышно и в голосе. А также эти веселые нотки. Едва ли не хихиканье, но Джонни держится. — Мечтай. Мы еще не дошли до того уровня отношений, на котором подчиненный забирает пьяное начальство из гнилого места, Джонни. Может быть, друзья все-таки не десять лет, а пять. Но, по правде, если бы Гоуст согласился и сказал что-нибудь вроде «Угадал», МакТавиш стал бы себя щипать, чтобы убедиться в реальности происходящего. — А жаль. Так, может, исправим это? Выйдем на новый уровень, и я приеду. Клянусь, элти, даже с базы сорвусь, — сержант усмехается, — Нужно же мне потом травить байки про то, как я забрал пьяного лейтенанта, а тебе постоянно напоминать об этом. Просто оставлять попытки, даже зная, что ничего не изменится? Ни за что. — Кто бы только мог сомневаться, МакТавиш, — Соуп почти что вздрагивает от произношения собственной фамилии этим хриплым голосом. «Джонни» из уст лейтенанта стало уже более привычным, чем позывной или еще что-то. Но, тем не менее, он даже хрипло смеется, потому что буквально чувствует, как Райли закатывает глаза после произнесенного. — У тебя в любом случае не получится. Я в Манчестере. И тут Соуп застывает. Смех и намеки на него, на удивление, за короткое мгновение почти полностью исчезают, а глаза удивленно расширяются. — В Манчестере? — Джонни помнит, услышав как-то раз, что Гоуст ненавидит этот город. Причину он либо не озвучил, либо МакТавиш все прослушал. Но пока сержант не собирается об этом спрашивать. Мало ли чего еще. Он заторможенно чешет колючую щеку, — Ты впервые слинял раньше меня, надо же. Беззаботное веселье в голос возвращается, а последнее тот говорит с доброй усмешкой. Сколько он помнит их службу вдвоем, Райли всегда отлынивал от заслуженных выходных и тух на базе под неодобрительный взгляд Прайса, пока вся остальная команда первым же делом покидала это место. А еще постоянно просился на одиночные задания, когда оставался вот так. Он никогда не сидел без дела — возможно, просто ненавидел это спокойствие и расслабленную атмосферу. Совсем не такую, с какой сталкивался каждый день. И если первым же всегда пытался убраться с базы именно Джонни, сейчас все совсем наоборот, на удивление. Гоуст выдает какой-то неопределенный звук, а затем, кажется, делает глоток чего-то. МакТавиш знает этого ублюдка слишком хорошо, даже такого, чтобы понять, что больше никакого ответа не получит. Тем не менее, глоток, сообщающий, что Райли пьет прямо сейчас, заставляет глаза зажечься. И не то, чтобы у Соупа они не горели постоянно, просто такой расклад веселит, как самая лучшая шутка. — И как там бурбон? Еще бы не запомнить. И, кажется, сейчас это самое святое знание из всех, потому что Джонни готов поклясться, что слышал, как Гоуст тихо хмыкнул. — Не такое дерьмо, какой был в Чикаго, но это все еще далеко от того, что я хочу. — Я до сих пор не верю, что там он был настолько ужасен, — он усмехается. Да, бар в Чикаго располагал к себе надежды, хотя у сержанта с выпивкой, вроде как, было все в порядке. Может быть, это у Саймона что-то с вкусовыми рецепторами? — Слушай, я куплю тебе на Рождество самый лучший бурбон, который только найду и который мне посоветуют знатоки, а то смотреть на тебя больно. Ну, или на твой день рождения, если он вдруг раньше. Только скажи дату и я запомню навсегда. Последнее предложение он говорит нарочно как-то мечтательно, с нежной ноткой в голосе, которую всегда строит, когда снова берется за эти пикантные разговоры с Райли. — Не стоит, Джонни. Я ненавижу праздники и подарки, — Соуп только хочет возразить и сказать что-то о том, что Гоусту определенно нужно попробовать почувствовать себя по-человечески нужным и получить простой подарок, но лейтенант перебивает его, стоит только приоткрыть рот. Как и всегда. — И ты ведь понимаешь, что звучишь сейчас, как типичное подлизывание к начальству? Джонни еще раз усмехается: — А это работает? Это уже вошло в привычку. Вечные подколы и флирт, просачивающиеся и до, после Лас-Альмаса стали стойкой обыденностью в их диалогах, железной необходимостью. И не то, чтобы казалось, будто их обоих это не устраивает: Гоуст в компании МакТавиша становился мягче и веселее, как иногда шептались солдаты на базе, а тот только рад. У них были особые дружеские отношения. Так что даже если Райли и говорил, что у него нет друзей и он никому не доверяет, Джонни, похоже, пробрался к нему ближе всех. За свои проделки Соуп больше никогда ничего всерьез не получал. Максимумом были недовольные взгляды и шуточные угрозы. В душе же лейтенант, Джон был уверен, был не то что не в обиде, а даже рад. МакТавиш прекрасно помнит, как они курили вдвоем позади главного здания базы. Тогда Гоуст сам присоединился к нему, приложившись спиной к бетонной стене, достал пачку сигарет из заднего кармана джинсов, это, вроде бы, были обычные Винстон, и предложил их же Соупу. Разумеется, отказаться было бы самым главным преступлением в жизни, так что уже спустя пару секунд фильтр был зажат между губ. Только вот Джон вспомнил не сразу, что у него нет зажигалки; Гоуст поделился с ним и огнивом тогда. Это была бензиновая, явно не дешевая металлическая зажигалка, которая крайне гармонично смотрелась в крепкой лейтенантской ладони, будто именно она и подходила ему идеально. У Саймона определенно был вкус. Сержант тогда только пошутил о том, почему на ней нет выгравированного черепа, потому что лейтенанту определенно бы подошло. И вот тогда Джонни впервые увидел, как Райли слабо, но улыбается: затянутая балаклава до носа открывала доступ к губам, так что можно было отчетливо разглядеть, как их уголок немного тянется вверх. Не это ли было прямым доказательством, что Гоусту приятна его компания? После этого они просто разговаривали. Вроде бы, целый час. О недавней миссии, обсуждали новоприбывших рядовых и их способности, других членов ОТГ-141, пока солнце лениво заходило за горизонт. В общем… было душевно. Лейтенант выглядел даже расслабленно, почти открыто. После этого Джонни уже по-другому стал смотреть на их отношения, которые определенно поднялись на более высокий уровень: они были почти доверительными, если не уже. Это было приятно. — Немного, но только пока я пьян. Ты прекрасно в курсе, что на меня действует минимум твоих выкрутасов, Джонни. …Но лейтенант в моментах еще относится ко всему слишком серьезно, хотя все уже не так плохо, как было в первые месяцы совместной работы. Его первая неловкая шутка была чертовски неудачной. — Знаю это слишком хорошо, элти. Ты даже на физические провокации не ведешься, чего уж. До сих пор бок от тебя болит, зачем было бить так сильно? — МакТавиш нарочно делает жалостливый тон и едва не всхлипывает, — Никогда в жизни не соглашусь больше на спарринг с тобой. Он говорит шутливо-серьезно, хотя, на самом деле, звал Гоуста на этот спарринг, собственно, сам. Но бок по правде все еще немного болел. У лейтенанта удалось выбить из него весь дух всего за несколько приемов. И как после этого объяснять отличные результаты по военной подготовке? Наверное, оправдание было бы просто в стиле «Дрался с лейтенантом Райли, морально и физически унижен». Но, на самом деле, это было увлекательно, хотя и продлилось, кажется, меньше двадцати минут. Он понятия не имеет, как Гоуст закрывал его так быстро, хотя и догадывается. Открытые участки кожи лейтенанта Райли — нечто недопустимое, то, чего будто бы нельзя видеть. Поэтому глупо было бы предположить, что он не пялился. Возможно, будь Соуп более внимательным и собранным, то держался бы дольше, а может даже и победил бы лейтенанта на этом самом спарринге. И… Честно? Джон не жалеет. МакТавиш изучает его, потому что это невероятно интересно, и пока он не дойдет до вершины, не узнает все, что Саймон позволит ему узнать, ни за что не откажется от этой цели. Будь он внимательнее к бою, не выцепил бы взглядом глубокий старый шрам на руке, проходящий от ладони, слабо скрытой бинтом (не перчаткой, к слову), до запястья, и никогда бы не узнал, что он вообще существует. Во всем, так сказать, есть свои плюсы. Хотя, ради справедливости, в конце Гоуст, со сбитым дыханием, но не настолько, чтобы назвать его бесконтрольным и слишком забитым, прямо сказал, что Джон не так плох, и сержант теперь из того ничтожного числа соперников, которые смогли его хоть как-то замотать. И для МакТавиша, определенно, это стало довольно неплохим комплиментом, от которого тот оставшуюся половину дня ходил с гордой ухмылкой и хвастался всем, кому только попало. Правда, с ноющим боком и коленом, на которое Гоуст почти постоянно заставлял его падать, о чем пришлось умалчивать, но не суть. Джонни слышит тихий, расслабленный смешок. Совсем короткий, но все такой же привлекательный для ушей. Почему только Гоуст не пошел в какие-нибудь дикторы? Озвучивал бы книги или был бы ведущим на радио. — Брось, не обманывай себя, тебе же понравилось, — на другом конце линии что-то шуршит, а затем Соуп слышит слабый стук стекла, видимо, о зубы. Лейтенант, кажется, делает еще один совсем небольшой глоток, — Или то обожание с восхищением в твоих глазах было ложью? Джонни удивленно усмехается — то, с какой уверенностью и явной провокацией Гоуст это говорит, вмиг веселит. — А вот это уже понравилось тебе, похоже. Любишь мои глаза за это, а, Гоуст? На меня с таким сильным обожанием, например, смотрел только мой ретривер, так что на твоем месте я бы выразил честную признательность. — Ретривер? — Джонни понятия не имеет, намеренно ли он проигнорировал первую часть или его просто более заинтересовал тот факт, что у сержанта был домашний питомец, на что активно намекал удивленный тон. — Собака, да. У меня в детстве была. Ее звали Бетти, — МакТавиш по-доброму улыбается. Прошло уже больше десяти лет, но золотистая шерсть в пальцах ему все еще вспоминается так же хорошо, будто бы он трогал ее вчера, — И хотя я ненавижу собак, она была самой лучшей. Ласковая и нежная такая, до невозможности. Все детство была со мной, но пришлось усыпить, когда мне было тринадцать. Я хоть и пытался, но все равно сорвался и рыдал пару дней. Сержант усмехается: в детстве было так больно, а сейчас он просто знает, что где-то там с Бетти все в порядке. Она на мягких облачках, где проживает спокойную жизнь. Определенно. Он потягивается и закидывает руку за голову, вдруг думая, а для чего вообще рассказал. Райли вряд ли понадобилась бы эта информация для чего-то, а как показала практика, личные данные о сослуживцах его не очень интересуют. Но Джонни все равно рассказывает. Каждый раз, при любом удачном случае вспоминает какую-то ситуацию из жизни, просто чтобы разбавить обстановку. Соуп сам по себе такой, и в тайне надеется, что Гоусту иногда тоже интересно его послушать. — Тебе подходит ретривер, — неожиданно говорит Саймон. МакТавиш сначала даже не понимает, что он имеет в виду, поэтому косится в сторону, все еще неподвижно лежа, будто бы там не телефон, а сам лейтенант, которого он бы сейчас одарил вопросительным взглядом. Эта телепатическая мысль, на удивление, работает, потому что Гоуст сразу же после этого продолжает, — Я к тому, что эта порода будто бы с тобой совпадает. Если бы я был серьезнее сейчас, сказал бы, что с тобой скорее ассоциируется какой-нибудь крысеныш чихуахуа, чем нормальная собака, но на ретривера ты правда чем-то похож. — Как грубо, элти, — у Джона вырывается удивленный смешок. Возможно, пора привыкать, что сегодня вечером Гоуст необычайно болтлив и склонен к шуткам. К довольно-таки неплохим, к слову. Это тоже весьма необычно, — Но спасибо. Если решусь завести собаку в отставке, то вспомню твои слова. А что насчет тебя? У тебя была.. м, скажем, овчарка? Доберман? Я не совсем представляю твой максимум в хомячке или рыбках. Он особо не рассчитывает ни на что, когда спрашивает, потому что узнать что-то у Гоуста про его биографию чрезвычайно тяжело, да никто в основном и не пытается. Джонни знает, что у него было нелегкое детство — из слушков, которым и не очень-то доверял, но это не мешало им ходить по всем существующим группировкам. Гоуст ничего не рассказывает, да и вовсе никогда не треплется не по поводу, а лезть в личное дело, если бы оно вдруг оказалось у МакТавиша в руках, совесть в любом бы случае не позволила. Саймон молчит достаточно долго, так что Джон уже было открыл рот, чтобы перевести тему, но лейтенант говорит. Безразличным тоном, в котором едва можно уловить неуверенность, достаточно тихим голосом. Соупа в первое же мгновение прошибает осознанием, что сейчас это будет личная информация, и теперь этот разговор кажется запретным. — Единственной живностью, которая была в моем доме, была змея. Это был питон, кажется. Мой отец пугал меня им и заставлял… — Гоуст запинается, пока Джонни, широко раскрыв глаза и пялясь в потолок, в ожидании слушает голос, прислонив телефон к уху в надежде услышать, наверное, каждый вздох. Он хочет произнести что-то вроде «Оу», но в этот момент кажется, будто в разговоре с Райли сочувствующий тон будет равняться самой грубой ошибке. — В общем, не важно. У меня не было никаких домашних животных, но я иногда подкармливал бездомных котов. Мне нравилось, потому что они ластились и ждали меня. В моем районе коты были почти все больные, покалеченные другими котами, уродливые и злые. Я так думал, по крайней мере. В итоге больше всего давал мне гладить себя и ждал кот с порезом на глазу, может быть, даже без него самого, с наполовину отгрызенным ухом, худой и с вечно недовольным взглядом. Не знаю, он запомнился мне больше всех, а со временем этот кот просто перестал приходить, сколько бы я не ждал и в какое время бы ни появлялся. Затем я вырос и тоже постепенно перестал всех их подкармливать. После того, как ушел в армию, больше не приходил. Но это оставило какой-то осадок. Наверное, сейчас больше всего мне нравятся только коты. Откровенность. МакТавиш даже не замечает, как от удивления замирает, лишь внимательно вслушиваясь в хриплый британский. Это было так просто? Дождаться, пока Гоуст напьется и позвонит ему? Он позволил узнать о себе чуточку больше? Но нет. Саймон не рассказал бы ничего о своей личной жизни первому встречному или, почему-то Джонни уверен, Газу или кому-либо еще приближенному. Только, может быть, капитану Прайсу. Соуп завоевал долю доверия, и Райли открылся ему впервые за столько лет. Эту историю не назовешь чем-то очень личным и секретным, но она из жизни человека, который не доверяет никому. МакТавиш уверен, что и дело здесь вовсе не в алкоголе — да, опьянение придает уверенности, возможно, но эта уверенность может только слегка подтолкнуть к тому, чего хочешь, но боишься сделать на деле. И Джонни загорается. В груди становится так тепло, будто он добился того самого успеха, которого добивался годами. Улыбка, которая расползлась по всему лицу, кажется, не даст Джону сегодня заснуть. — Я правда удивлен. Коты, лейтенант? Да в детстве ты был добрым мальчиком, признаться. Ну, раз зашла тема, то я думаю, что ты именно такой побитый кот с порезом на глазу. Не собака, а кот. Или, стой, погоди, — Джонни всерьез задумывается, но ответ находит сразу же, — Либо шотландец, либо британец. Но я склоняюсь к первому. МакТавиш не может сдержать смех, когда понимает, что это звучит довольно символично. Отличная шутка, для которой даже стараться не пришлось. Он слышит, как в трубке тоже усмехаются. Джонни уверен, что Гоуст привычно снова закатывает глаза. — Ладно, Джонни, это было неплохо. Соуп накрывает глаза ладонью, успокаиваясь. Нет, это определенно лучший вечер перед отпускным, который у него только был. Ни одна пьянка или компания с девушкой не сравнятся с этим. К слову о девушках. — Стой, Гоуст, — он всерьез задумывается. Сводит брови и чешет колючую щеку. Слышит короткое вопросительное мычание, которое явно дает добро на вопрос. Тоже странно, потому что Райли всегда молчит и терпеливо ждет. — Почему ты не с женщиной? Ну, я к тому, что обычно напиваешься и хочешь расслабиться в приятной компании. Почему ты позвонил мне вместо этого? Он правда ни разу не видел Гоуста с кем-нибудь. У команды были совместные встречи в баре, где они пили, но Райли никогда ни с кем не общался. Ни с женщинами, ни с мужчинами, если Саймона они, разумеется, вообще интересовали. Джонни не уверен. Он думал, что Гоуст занимается этим в отпускных, но и их он почти не брал. Конечно, в этот раз еще достаточно много времени, но все же. МакТавиш бы отправился в отрыв в первый же день. Саймон молчит. Достаточно долго, и в трубке слышится только негромкая музыка и неразборчивые голоса. Даже близкого шуршания или стука стекла не слышно, что хотя бы свидетельствовало о том, что Райли все еще здесь. — …Мне больше приятна твоя компания. И нет, Джонни, мне никто не отказывал. Оу. Оказывается, от такого комплимента со стороны такого мужчины, поплыть может не только девушка. Он даже подкол предугадывает. — То есть, этой женщиной на вечер ты выбрал меня? — Джонни игриво усмехается и специально делает тон таким очевидным, чуть-чуть приглушенным, — Хороший выбор, потому что мне не может помешать даже расстояние. Телефон не проблема, элти, я-то все могу. Последнее он говорит даже с гордостью, будто крутой парень из фильмов, который удачно флиртует с красоткой. — Предлагаешь мне секс по телефону? Джон едва не давится воздухом, потому что и предположить не мог, что Гоуст вообще знает, что это такое. Ладно, на это и был намек, но все равно немного неожиданно. Возможно, флирт с красоткой теперь не такой уверенный. Кто бы мог подумать, что она способна смутить так в ответ? — А ты против моих услуг? Гоуст молчит. Когда на линии слышится шорох, а затем тяжелый вздох, заглушаемый глотком, становится предельно ясно, что отвечать тот и не планирует. МакТавиш хитро ухмыляется. — Ты ведь сидишь на барном стуле сейчас? — Давай, удиви меня, — это Джонни умеет, сколько бы Райли не говорил, что привык ко всем его отбитым выходкам. Его голос звучит немного устало, будто бы он уже прекрасно понимает, на что подписывается, но, тем не менее, все равно продолжает наступать на те же грабли, — Да. — Отлично. А теперь представь: рядом с тобой не пустое место, а расслабленно сижу я, потягиваю пиво и медленно провожу большим пальцем по горлышку бутылки, наши взгляды встречаются, а затем моя ладонь оказывается у тебя на колене, постепенно скользя в… — Джонни, — Гоуст говорит с нажимом, даже громко в какой-то степени, предупреждающе так, бесцеремонно обрывая МакТавиша на полуслове, — Заткнись, иначе мне начнет казаться, что пьяный здесь не я, а ты. Соуп ржет. Заливается смехом и даже рукой рот прикрывает, чтобы вышло не сильно громко, пока плечи мелко трясутся. Он определенно доволен реакцией, потому что этот тон стоит чего угодно. Он бы даже сказал, что в голосе лейтенанта мелькнуло смущение, отчего становилось еще смешнее. Теперь хочется увидеть его реакцию вживую, посмотреть, как реально выглядит пьяный лейтенант и профессионально оценить это. Джонни мысленно ставит галочку над пунктом «споить лейтенанта Райли и развести его на разговор». Он не звучит так пьяно, как могло быть. МакТавиш не уверен, сказал бы он что-то такое в повседневной обстановке просто так, или на такое Гоуст способен только вечером в хорошем настроении. Они шутят на заданиях, Саймон порой даже отвечает на его тупые вопросы, хотя такое и происходит достаточно редко — задание у него всегда стоит на первом месте, но это скорее похвально, нежели обидно. Так что подобное и подгоняет Джонни к новым играм, в которых Гоуст обязан когда-нибудь, но проиграть, потому что МакТавиш устал их устраивать и постоянно выходить в минус. Это несправедливо, даже если с этим утверждением согласен только один человек, который всем и промышляет. Интересно, он вообще вспомнит их разговор в деталях? Ну, Джон ориентируется на себя, потому что он бы — вряд ли. Позвони лейтенанту он в опьяненном состоянии, ничем хорошим это точно бы не кончилось. Они пили вместе, компанией собираясь в барах, но Гоуст либо решал не приходить, либо почти совсем не пил. Один стакан скотча или бурбона, а его он брал не часто, потому что очень скептически относится к качеству именно этого пойла, да и на этом все. Часто выслушивал пьяные бредни сослуживцев рядом с ним, будучи едва ли не единственным трезвым в компании. Так что Джонни ни разу не видел лейтенанта пьяным настолько, чтобы его состояние хотя бы начинало давать намеки об этом. Но теперь, видимо, Соуп постарается ловить больше таких моментов. А еще звонить на личный номер, возможно. Приходится отнять телефон от уха на пару сантиметров, чтобы нормально успокоиться. Искреннее веселье все еще пытается штурмовать свободную голову, пока не до конца им заполненную. — Элти, ты здесь? — Все еще, к сожалению. И не знаю даже почему. МакТавиш плывет в улыбке. — Думаю потому, что я тебе просто очень нравлюсь, как считаешь? — Возможно. Он отвечает только спустя пару секунд, и Соуп успевает немного напрячься за это короткое время, будто спрашивает серьезно. Только вот этот ответ действительно звучит, как самое настоящее признание или даже гоустовский флирт. Почти. Джонни усмехается: — Значит, у меня есть шансы? И снова пауза. Даже дольше, чем прошлая. Это неожиданно наталкивает на мысль, что Гоуст уже почти что спит, потому и отвечает с затяжками, пытаясь сформировать в пьяной голове ответ. Сержант все еще понятия не имеет, в каком именно состоянии находится его лейтенант, учитывая, что слова похожи на полный бред, а голос почти такой же четкий, как и обычно. Но, уже достаточно зная его, можно сказать, что это вполне обычное явление. А алкоголь, вероятно, его только обостряет. — Не уверен. — Так.. Скорее да, чем нет, или наоборот? — С какого момента этот разговор перерос в… это? Райли специально выделяет последнее слово. Трезвеешь, лейтенант? — Уходишь от ответа? — Нет, — буднично бросает Гоуст, чтобы следующим же мгновением поставить Соупа в ошарашенное состояние своими словами. — Есть, Джонни. Только если тебя это утешит или замотивирует стараться для меня, чтобы я оценил твою безупречную работу. А теперь точно заткнись. Конечно, не без этого. МакТавиш понятия не имеет, как это расценивать. И если он жаждал получить ответ на вопрос об ориентации лейтенанта, то тот снова профессионально ушел от ответа, прикрывшись шуткой. Теперь остается только гадать, сколько в ней правды. Джон не уверен, стоит ли ему проверять это в жизни более агрессивными и прямолинейными действиями. Вообще, лично Джонни не против ни того, ни другого, это было понятно еще давно. Вспомнить хотя бы, как он от скуки первые годы в армии цеплял таких же неопытных парнишек, каким был сам. Они не обижались после одноразовой ночки, всегда могли понять, чего МакТавиш хочет. Частично. Еще ни разу он не спал с тем, кто в точности поймет и удовлетворит его полностью — наверное потому, что он иногда и сам без понятия, чего хочет. Тем не менее, с военными ребятами… проще. Но, на самом деле, Соуп давно таким больше не промышлял. Стал относиться более ответственно и серьезно, потому что сейчас он не с рекрутами вместе с армией знакомится, а уже полноценно служит в ОТГ. Хотя иногда и становится… скучновато. Появляется порой дурное желание поддаться соблазну и реально подкатить к кому-то. К счастью, процент отказов здесь значительно меньше, потому что никто не против лишний раз выпустить пар. Да, это не правильно и не профессионально, но на месте Джону усидеть крайне тяжело. Особенно в длительные периоды. Притупляет это желание только лейтенант, и это какое-то странное воздействие. Джонни отчего-то совсем не хочет, чтобы тот в нем разочаровывался — как в солдате, так и в человеке. А если он расценит его интрижки как чистого вида непрофессионализм и безответственность, будет почему-то обиднее, чем услышать точно такое же от кого-либо другого. Нет, серьезно: Джону всегда было безразлично чужое мнение, но почему-то именно Гоуст стал тем, для кого хочется стараться и не подводить. Дело даже не в звании, МакТавишу всегда было, честно, абсолютно плевать на них и прочие формальности. Он, будучи еще совсем молодняком в армии, приметил неплохого мужика, который действительно был достаточно привлекательным. Красивым. В общем, он был во вкусе Соупа, который и так не сильно требователен в отношении выбора партнера. Позже узнал, что тот был намного выше по званию, наверное, тоже лейтенант, решил, что никаких проблем не будет, если он предложит провести ночку вместе. Джонни тогда даже показалось, что если он удачно склеит того лейтенанта, то условия их встречи будут более комфортными, чем с простыми рекрутами, и это, безусловно, только подогрело интерес. Стоит ли говорить, что МакТавиша едва не выперли из армии после таких предложений? Впрочем, после всего этого он решил, что внешность обманчива и что тот лейтенант, устроивший скандал, просто кретин. Примерно с того времени он и перестал пытаться подцепить себе сослуживца на ночь. Эту историю он, кстати, никому не рассказывает. Возможно, именно поэтому у него и есть такой нездоровый интерес к Гоусту: он ни разу полноценно так и не смог рассмотреть черты его лица, чтобы оценить, насколько тот вообще привлекательный и начать сохнуть (для оценки ему нужно больше, чем один немой шок в убежище Алехандро), а маска просто придает какой-то завлекающий, загадочный характер. И он ведется. Хотя это и странно будет взять за фетиш. А еще он все так же игнорирует звания. А так же Гоуст не кретин. Конечно, Джонни думал. И не раз. Про Гоуста, как объект симпатии и того, с кем можно круто провести время. Ну, в том самом смысле. Заглядывался на накаченные руки, ладони, постоянно скрытые тканью перчаток, движущиеся лопатки, опять же, под слоем ткани, на задницу, само собой. Доходило даже до недвусмысленных сцен в голове, но МакТавиш сначала ловил искренний ахуй, а затем пытался думать об этом как можно меньше. Разумеется, масло в огонь очень яро подливали их диалоги, особенно в тот момент, когда Саймон стал отвечать Джону на его тупой флирт. Только Соуп не идиот и прекрасно понимает, что, во-первых, ничем хорошим это не закончится, даже если ему удастся вовлечь лейтенанта в настоящий роман, хотя это и звучит смешно, а во-вторых Гоуст с него скорее шкуру снимет — медленно так, наслаждаясь страданиями бедного Джонни. Поэтому этот самый Джонни всерьез и не думает. Просто иногда фантазирует. А еще молится про себя, чтобы Гоусту резко не даровали способность читать мысли. — Мне приятно. Джонни говорит специально сладко, с вернувшейся за короткий промежуток времени улыбочкой, но пытается сделать фразу загадочнее, чтобы казалось, будто это мурлыканье что-то скрывает за собой. Но он почти уверен, что Райли и так знает абсолютно все. Они оба молчат приблизительно минуту. МакТавиш почему-то не хочет нарушать это молчание, хотя изначально у него и был план в том, чтобы Гоуст не затыкался весь вечер. Даже звучит, как история для очередного глупого сна или фантазии. — Подожди немного, — Гоуст, видимо, отнимает телефон подальше, потому что становится только приглушенно слышно, как тот обращается к бармену. Лейтенант сказал это, будто бы МакТавиш собирается отключаться. Если честно, то у него и в планах не было нажимать на дисплее красную кнопку. Он если подыхать будет — не сбросит. Такое сильное желание просто говорить с Гоустом было в последний раз, наверное, еще в Лас-Альмасе. Джонни правда все еще благодарен ему за ту беседу, из-за которой он не сдох и не свихнулся, потому что в тот момент было реально страшно. Истекая кровью, Соуп почти смирился, но лейтенант вытащил его и подождал, несмотря на все риски. Так что проклятая Мексика только усилила это странное обожание к Гоусту, и теперь оно, кажется, совсем критическое. Джонни не хочет думать, что оно активно перерастает в привязанность. С Райли безопасно верить тому, что он выживет, Саймон надежный и расчетливый, но.. что, если в один момент ему просто не повезет? Поймает последнюю пулю и погибнет? Соуп может и оправится со временем.. но Джонни, которого так называет только Гоуст, может и не справиться. Привязанность — гнилая штука. В динамике становится слышно, как двигается стул, а затем постепенно приближающиеся и отдаляющиеся голоса с уходящей музыкой. Нужно почаще спивать Райли. Джону нравится такая его сторона. Резко все совсем затихает, и МакТавиш представляет, насколько хорошо сейчас ощущается свежий воздух после душного помещения. Если в Манчестере еще и дует прохладный ветерок, то этот момент можно назвать райским. Гоуст все еще ничего не говорит, даже когда начинают мелькать редкие звуки проезжающих мимо машин. Значит, у дороги. Но, зная лейтенанта, тот скорее свернет в переулок в самом скором будущем. Джонни слышит, как щелкает металлическая зажигалка. И, кажется, та самая. — Винстон? — Винстон. Он не удивляется. Ни Саймон вопросу, ни Джон ответу. Последний только победно улыбается и слышит тихую усмешку по ту сторону. Гоуст вдохновляет. МакТавиш лениво принимает положение сидя, отчего колено предательски хрустит, еще раз проводит рукой по лицу и встает, подходя к окну. Здесь нельзя курить, но сейчас и не хочется вовсе. Джонни всматривается в темноту, в которой не разглядеть почти ничего, и только фонарные столбы внизу да редкие звезды на небе подсвечивают землю. Утром на площадке перед окном будут упорно гонять новичков. А сейчас где-то там, совсем далеко, стоит Саймон Райли и говорит с ним по телефону. МакТавишу, почему-то, от этого становится необычайно приятно. Он готов благодарить каждого, кто попросил о том, чтобы судьба сделала этот вечер именно таким. Интересно, Гоуст в балаклаве сейчас? С костяной маской, вероятно, было бы странно заявляться в гражданский бар, но тряпку на лицо, разумеется, никто не отменял. МакТавиш почти уверен, что тот стоит сейчас так же, как когда они курили еще вместе: с затянутой балаклавой до носа, с сигаретой в зубах и с загадочным взглядом, направленным куда-то очень далеко. Только теперь еще с мобильником у уха. Это происходит уже второй раз. Так что Соуп надеется, что теперь такие недолгие перекуры станут некоторой традицией, которую стоит соблюдать при любом удобном случае. Даже если он почти не курит. Но не об этом. Хотя бы просто постоять рядом в тишине, поглядеть на красивый закат кажется уже невероятно запоминающимся событием и путем к тому моменту, который останется теплым воспоминанием в сердечке до самой смерти. Наверное, у Джонни уголок с такими редкими эпизодами, связанными с лейтенантом, назывался бы просто «Гоуст». Неплохо было бы посмотреть их, как кино, даже если этот фильм ты уже видел. Такие фильмы всегда будут хорошими. — Эй, Джонни, — немного неожиданно, но от потока мыслей это отвлекает самым лучшим образом. Тон его голоса все еще мягкий, но теперь в нем чувствуется какая-то просьба, надежда, что ли. МакТавиш просто издает тихое «М?», не желая прерывать. Саймон отвечает только спустя несколько секунд, — Постарайся не сдохнуть раньше меня, идет? Соуп молчит. Гоусту не обязательно знать, что по ту сторону телефона сержант почти счастливо прикрывает глаза, накрывает их ладонью и расплывается в ленивой улыбке. Как же глупо и чертовски приятно одновременно. Это такие несвойственные Райли слова, что Джонни немного не верит, что действительно это слышит. Следовало бы себя ущипнуть. Теперь почему-то кажется, что он услышал настолько личную просьбу, словно от Гоуста это высшая степень доверия. Но такого, конечно же, быть не может. Правда ведь? Такой детский вопрос, будто бы ты в праве выбора. Единственное, над чем МакТавиш не задумывается и где не сомневается, является ответ. — Давай лучше вместе доживем до старости, в которой будем ворчать друг на друга и пить пиво, обсуждая какое-нибудь дерьмо под футбольный матч? Соуп просто пялится себе под ноги, глупо улыбаясь. Наверное, с виду его можно сравнить с семиклассницей, которая впервые влюбилась, или подумать, что он общается со своей девушкой с гражданки. М-да, так еще интересно получается, что оба варианта чем-то схожи с действительностью. Наверное, это должно беспокоить. Просьба «не умирать» звучит даже забавно, учитывая их профессию и ежедневный риск. По логике Гоуст и в помине не произнесет таких слов, но теперь все-таки что-то подталкивает к тому, что нечто подобное уже было ранее: тогда, после ада в Лас-Альмасе, в убежище Алехандро, тот сказал Джону, что не хотел бы его потерять и рад тому, что он выкарабкался. Это МакТавиш запомнил с трудом, потому что пулевое все еще нужно было тогда обработать. Ему даже казалось, что то, что он услышал — игра поплывшего воображения от сильной кровопотери. Тогда он еще думал, что погибнет от этой проклятой пули. И, похоже, он ошибался. В обоих случаях, в одном из которых уже доказана эта неправда. — Этот вариант меня тоже устраивает. Если я полюблю пиво и футбол. — Думаю, к старости на вкус будет наплевать. Но, в любом случае, я сделаю так, чтобы тебе понравилось. Только за футбол не ручаюсь. — Идет, — Джонни снова слышит в этом голосе едва проскальзывающий смех. Нечто подобное настолько приятно слышать сейчас, что он не может удержаться от того, чтобы не усмехнуться в ответ. — Я, кстати, играл в него в детстве. — В футбол? — Да, — МакТавиш опирается плечом о стену, снова поднимая взгляд на фонарные столбы внизу. Только сейчас его интересуют совсем не они, — У меня был еще ежик на голове. Такой отвратительный, что забыть хочется, как только вспоминаю. Из хорошего почти ничего, но разбитые колени и многочисленные ушибы до сих пор в памяти. Я тогда ходил и плакался матери, а она говорила, мол, бросай, раз не нравится. Ну, это повторялось каждый раз, но послушался я ее только после того, как мне в двенадцать сломали нос и выбили зуб мячом. Гоуст фыркает. — То есть, эта твоя привычка из детства пошла? — Привычка? Я не играю в футбол и не состою в мировой сборной сегодня, если что. — Я про то, что каждую миссию умудряешься ушибиться или разбить себе что-нибудь. А так, я даже не буду удивлен, если завтра ты станешь чемпионом мира. — Думаешь, футбол мне к лицу? — Разбитому? Нет, — МакТавиш буквально чувствует эту добрую издевку в его голосе, — Хотя, в форме тебе было бы неплохо. — Тогда бы ты полюбил футбол? — Ни за что. Разве что лет через тридцать. Любовался бы на молодого футболиста МакТавиша и думал, каким он был красавчиком. В голосе Райли слишком отчетливо слышится явный сарказм, но Джонни почему-то загорается от этой мысли. — Воу-воу, элти, полегче, — он специально снова делает этот флиртующий тон, — Я ведь так могу и футбольную форму купить, чтобы тебе в спортзале глаз радовать. Или не только глаз, раз уж тема пошла. — О, заткнись, — Четко слышно, как тот усмехается, едва ли не кашляя от табачного дыма и приступа веселья, — В таком случае тебя просто засмеют рекруты и на этом вся твоя напыщенность спадет, не беспокойся. — Надеюсь, ты не позволишь этому случиться и героически меня защитишь. Райли хмыкает: — Еще чего. Джонни на самом деле задумывается о футбольной форме и невольно представляет себя в ней. Ну, было бы действительно неплохо. Тогда у Саймона с фантазией, конечно, проблем нет, но до МакТавиша еще далеко. Касаемо представлений. Что по поводу Райли, то сержант иногда представлял, что у него есть мотоцикл. Черный массивный байк, на котором Гоуст разъезжает по ночным трассам. Такой Саймон тоже… смотрелся бы неплохо. Спрашивать, разумеется, Джон не решался, но все еще думает, что гражданский транспорт у него именно такой. Может еще вместо байка черный Гелендваген, но это уже как-то слишком заезжено. Вот только у Гоуста вообще вряд ли есть машина или байк, учитывая, насколько редко он берет отпускные. Незачем. Но, несмотря на удобный случай, Соуп решает снова отложить этот вопрос, потому что все еще хочет как-нибудь увидеть сам, не портя собственный сюрприз. Даже если он окажется весьма разочаровывающим. МакТавиш неожиданно чувствует прилив уверенности для кое-какого иного вопроса и для кое-какого обращения. — Слушай, Саймон… — Джонни. Напряженно. Его обрывают тут же. Это было некой проверкой, прощупыванием почвы, и, как теперь известно, проверкой немного провальной. — Оу, да, извини, Гоуст, — Соуп поправляет себя и немного прижимает телефон ближе. Ничего. Это было слишком смело для того, какие сейчас они имеют отношения, — Уже спать клонит, могу болтнуть лишнего. Так вот… — Стой, — МакТавиш замолкает. Странный тон, который он прежде ни разу не слышал: что-то неуверенное и слегка удивленное. Этот вечер грозится перечеркнуть все прошлые знания о лейтенанте и щедро подарить сержанту новые, — Нет, это.. было неплохо. Скажи. — Сказать? — Мое имя. Теперь время помолчать МакТавишу. Он аж замирает весь, пялясь в пол и пытаясь понять, точно ли он услышал то, что нужно. Сержант узнал реальное имя лейтенанта только от обращений Прайса и из некоторых досье, где оно мелькало пару раз. Он не дурак и прекрасно понимал, что Гоуст, наверняка, не любит называться не просто так. Есть причина, вероятно, по которой это имя для него ушло, умерло, как частичка себя самого. И Джонни никому не говорил, что в курсе. Газ, ни разу не вникающий ни в обращения капитана к Райли, ни вообще относящийся к этой информации безразлично, об этом ничего не знает — даже спрашивал как-то раз, не в курсе ли Джон. Разумеется, личную информацию лейтенанта он распространять не стал. Тогда почувствовал себя только каким-то личным псом Саймона, который ничего не расскажет. Странно, но эта мысль его в тот момент почему-то не оттолкнула — тогда он просто посчитал это немного забавным. Если бы. Потому что кажется, будто эта мысль превращается в интересную реальность. Но теперь о том, что же за херня в виде критического сбоя системы произошла. Соуп до сих пор даже не моргает, потрясенно глядя в потолок. Он правда подвис, потому что это уже серьезно. Предположим, личная информация про уличных котов это еще ладно, возможно, просто алкоголь в крови шалит и желание с кем-то поделиться, но просьба сказать собственное имя? Вот это уже чересчур. Теперь МакТавиш почти физически ощущает эту личную границу. Когда они успели зайти так далеко? И дело даже не в том, что ему не нравится, нет, Джонни будет в восторге, когда отвиснет, но эта необычайная интимность буквально летает в воздухе. Какого, о Боги да, черта? Он понятия не имеет, что произнести и как вообще вернуть способность раскрывать рот. Эта фраза про отвисшую челюсть очень хорошо подходит в этот момент. Сержант никогда не думал, что когда-нибудь его заставят заткнуться. Да так, что он будет бояться произнести то, что так мягко вертится на губах. Джонни неслышно выдыхает. — Саймон? Зовет нерешительно. Непривычно и незнакомо. Невольно в голову лезет глупая мысль, что это можно счесть за первый поцелуй. У МакТавиша от нее даже пропадает это легкое волнение, уступая место нелепости. Слово звучит, как запретное. Как какое-нибудь ругательство, за которое тебя могут отчитать учителя в школе. А еще оно звучит мягко, на пробу и с неуверенностью. Соуп снова чувствует себя нежной семиклассницей. Какое ужасное чувство. МакТавиш, сам того не замечая, спешно проводит пальцами сквозь волосы, ероша могавк. Для этого приходится поднять руку, и ту тянет, потому что прошлая миссия все еще отзывается во всех частях тела, заботливо напоминая о себе, тревожа и так изнуренные тренировками мышцы. — ..Да, — хрипит Гоуст, и от этого Джонни покрывается блядскими мурашками, — Неплохо. Наверное. Тот прокашливается, и только сейчас сержант ощущает эту неловкость в голосе лейтенанта. Такого не было ни за один их совместный момент. Да, было иногда неловко, странно, был этот шутливый флирт, но, твою мать, все это не за один вечер, как было сейчас. И неловкость эта никогда от Райли не ощущалась. Теперь же от него ей веет — даже не от него, а от обычного голоса. Они — взрослые мужики, которые ходят с пушками и предотвращают катастрофы, тогда какого хрена сейчас это вообще происходит? Почему у Соупа есть способность так легко читать его? Когда она успела появиться? Джонни всегда делает так с людьми и запросто узнает почти все, что ему нужно, но Гоуст человек не такой простой, как все остальные. Так что МакТавиш понятия не имеет, какого хрена. Алкоголь? Может быть. Только даже с ним тот настолько не открыт. Саймон еще раз неловко кашляет и умудряется сделать так, чтобы стало слышно, как он нервно затягивается. Джон отдал бы все просто для одного только взгляда на лейтенанта в эту самую минуту. В следующий раз определенно будет фейстайм с фронталкой. Желательно в самом наилучшем качестве. — Хорошо, Саймон… На этот раз голос сержанта уже увереннее, но все еще такой, словно он пробует. И первое впечатление от этой пробы бьет все рейтинги и критерии оценивания, да так, что хочется еще. МакТавиш специально выдерживает паузу и дожидается. Он даже не замечает, как легонько постукивает подушечками пальцев по шероховатой поверхности подоконника. — Да? Этот тон похож на чувство, когда обычно хотят собраться и взять себя в руки. Райли не запинается, несмотря на неловкость и опьянение. Талант. Соуп бы даже позавидовал, если бы уже не выработал такой навык за все эти годы. Ну, он еще не настолько блестящий, конечно, но присутствует. А вот теперь МакТавиш начинает нервничать. Самую малость, но это волнение в груди врывается из самого неожиданного угла, постепенно окутывая сердце легким страхом. — Не отошьешь меня, если я прилечу в Манчестер завтр... — Джонни пялится на часы в мобильнике секунду, поправляя себя, потому что на них уже без пятнадцати час, — Уже сегодня, считай? Я имею в виду, если у тебя нет планов, разумеется. Посидим где-нибудь, и на этот раз я точно провожу пьяного лейтенанта домой и увижу его собственными глазами. Извини, теперь это моя цель. Он ни разу не был рядом с лейтенантом на гражданке. Не видел, во что он одевается, с кем общается, что ест из нормальной еды, которая не попадает в список общей столовой, смотрит ли он фильмы или предпочитает чтение. В общем, по сути, как о человеке, сержант не знает о нем ничего — только некоторые откровения, как было сегодня, да и еще пару фактов, доставшихся ему методом выпытывания за долгий срок. А теперь Соупу выпадает шанс узнать намного больше и ступить на следующую ступень их приятельских отношений. Вот тогда, когда он увидит его в аэропорту или рядом с его собственным домом (конечно, если Саймон вообще согласится), их отношения и можно будет наконец смело назвать реально дружескими. Джон в этом уверен. — Это еще кто кого провожал бы, Джонни, — МакТавиш едва вздрагивает от насмешливого тона в трубке. Еще он только сейчас замечает, что стоял неподвижно все это время в ожидании ответа, — Приезжай. Только я пожалею об этом завтра же. Отпускает только теперь. Он расслабляется, возвращая прежнюю спокойную улыбку на губы. Сердце, к счастью, перестает так неловко стучать в груди. — О, поверь, я заставлю тебя это сделать. — Вот поэтому я и не сомневаюсь. Напомни мне больше никогда не звонить тебе после бурбона. — Ни за что. Гоуст смеется. Натурально, искренне, недолго смеется. Соуп не знает, что делать, потому что ему хочется услышать это еще раз. Такой смех от лейтенанта ему прежде слышать не приходилось. Кроме усмешек и коротких, небольших смешков, которые были самыми редкими в их разговорах, он вообще ни разу не слышал, как Райли открыто смеется. И теперь этот звук заявляет о себе, как о самом приятном в жизни МакТавиша. Джонни хочется забраться поглубже, рассмотреть детальнее скверную на вид душу Гоуста и откопать там тот самый недостающий кусочек света, который тщательно спрятан под множеством замков. У него толком нет даже сомнений, что этот теплый фрагмент существует — он, возможно, на грани существования еще скребется по скользким стенам души, пытаясь найти выход. Соуп не уверен, насколько больно будет достать его для Саймона, но до отвращения хочет посмотреть и пощупать. Это не то чувство, при котором горишь желанием вырвать из человека сердце и заставить принадлежать себе, раскрывая все тайники. Совсем нет. МакТавиш хочет увидеть в лейтенанте человека, того, у кого есть чувства и эмоции, он хочет подобраться максимально близко, на то расстояние, на которое ему позволят, даже если начнут шипеть. Он не хочет делать Саймону больно или заставлять его чувствовать дискомфорт — он просто хочет узнать, не идя на столь неприятные жертвы, какой он внутри. — Ты действительно не настроил себе планов на эту неделю? — Гоуст звучит задумчиво, с легким сомнением, — Как-то быстро ты выдвинул это предложение. Хриплые фразы вырывают из мыслей. Джонни не знает, стоит ли считать их немного эгоистичными или же нет. Сержант только сейчас осознает, что молчал, вероятно, достаточно долго, а еще просто опять стоял неподвижно все это время. Весьма скованно. Раньше такое случалось очень редко, потому что Джон, все-таки, не такой хороший снайпер, а усидеть на месте бывает чертовски тяжело. Он промаргивается, одновременно с этим стараясь придать голосу легкости, будто собственные мысли снова только что не навредили его разрастающемуся чувству. — Тоже удивлен? Впервые, наверное, нет, — разговор, на удивление, верно приобретает более расслабленный характер. Больше без странного напряжения, — Газ предлагал мне свалить с ним и остаться где-нибудь, пока он у родных, чтобы после побродить по барам и кого-то подцепить, но он ушел буквально несколько часов назад, а я еще хотел отлежаться после миссии. Короче, херня была у него идея. — Странно, что в конечном итоге ты выбрал меня. — А ты позвонил мне, — парирует Джонни, — Это тоже странно. Гоуст просто усмехается. Никак не объясняется, а лишь специально делает это, активно намекая, что отвечать он, в который раз, и не собирается. Подлый ублюдок. МакТавиш прислушивается. Все тот же уличный шум и еще редкие голоса прохожих. — Ты до сих пор стоишь там? — Да, — непринужденно, — Сигареты кончились. Та была последняя. Когда он только успел докурить? — Привезти? — Не утруждайся. У меня есть еще пачка в квартире. Сержант чувствует себя так, будто смог расколоть ледяную глыбу, которая об этом и не подозревала. Чертов айсберг. Причем его вершина, оказывается, лишь внешняя оболочка, которая скрывает за собой, в отличие от настоящей глыбы, крайне неплохие качества. Джон гадко усмехается и строит победный тон. — Все-таки квартира. Снимаешь или своя? — Я бы не стал рисковать, Джонни. — Тогда.. может, мне не стоит бронировать отель? МакТавиш в ожидании неосознанно прикусывает нижнюю губу. Выглядит, возможно, странно, но сейчас на кону еще один рискованный вопрос, от которого будет зависеть не одно только настроение сержанта. Нет, правда — за этот вечер Джонни уже сделал невозможное, получил одобрение на вопрос, за который в своем обычном настроении Гоуст бы его задушил. Причем буквально. Дело даже не в том, что Соуп, конечно же, оценил бы мертвую хватку и сильные руки лейтенанта на собственной шее, ему бы, возможно, даже понравилось, а в том, что положительного ответа на вопрос он так и не получил бы. Но сейчас… В общем, в обычное время МакТавиш ходил бы по пиздецки тонкому льду, а сейчас Райли словно даже поддается ему. Его ведь не заманят к себе и не убьют? — Может быть. Но если ты сделаешь какую-нибудь херню, МакТавиш, я тебя выставлю. Если не передумаю завтра тебя вообще впускать. Ну, конечно, это у Гоуста все-таки в крови. Этот неточный ответ, кажется, адреналин в кровь пускает. От одной мысли о том, что Джонни будет находиться в квартире лейтенанта и видеть его утром, раскрытого и такого нетипичного, сносит голову. Конечно, если ему позволят остаться больше, чем на одну короткую ночь. — Обещаю, я буду послушным мальчиком, сэр. — Увидим, — загадочно произносит Гоуст, но не обрывается на этом, а лишь делает короткую паузу, — Хотя, раз ты такой послушный, можно устроить тебя на коврике в прихожей. — Портишь всю романтику, лейтенант. — Заткнись, Джонни. Соуп не может сдержать короткий смешок. Он надеется, что Саймон на гражданке окажется таким же разговорчивым и манящим, как пьяный Гоуст по телефону. МакТавишу так хорошо в эту минуту, что все остальное просто забывается, отпадая на второй план. Он хочет обниматься. — Постарайся дойти без всяких неожиданных случайностей, из-за которых наша встреча отменится, идет? — он снова не замечает, как прикусывает нижнюю губу. — Ты уже так соскучился по мне, Джонни? Гоуст говорит почти бесцветно, будто этот сарказм действительно в реальности был только сарказмом. Ну-ну. Но тот все-таки почти неслышно хмыкает. — О, еще бы, — сержант усмехается, пытаясь придать голосу серьезности, — Почти целый день без вас, лейтенант. Понятия не имею, как все еще сохраняю рассудок. На самом деле, доля правды все-таки в этом есть. Они оба уже, наверное, и представить не смогут работу без друг друга. Да, у Гоуста были одиночные миссии, Соупа отправляли на задания без лейтенанта, они были в разных группах и никак не пересекались (разве что общались по рации), но их дуэт уже все равно неотъемлемая часть команды, кажется, до самой смерти либо одного из них, либо до смерти их двоих. Даже вся остальная часть группы смирилась с вечными шутливыми перепалками и подкатами, что доносились из наушников. Это уже обыденность. Так что да, можно сказать, что Джон способен соскучиться. Даже за столь короткий срок. По поводу Саймона все еще есть сомнения, но, предположительно, он тоже порой способен пропустить мысль в духе «Сюда бы МакТавиша» или «Без Джонни что-то не то». — Погоди, — вспоминает вдруг МакТавиш, — Так.. дашь адресок? Если завтра передумаешь, то я в любом случае уже буду у тебя. — Отвертеться не вышло? Джонни явно слышит сарказм. — Не-а. — Ладно. И в последний момент сержант вдруг понимает, что у него рядом нет ни листочка бумаги, ни ручки. Так что в следующую секунду он уже покидает свой комфортный пост у окна, лихорадочно выискивая хоть что-то, пока Саймон не начал говорить. Единственное, что попадает на глаза в первую секунду — шариковая ручка. Джонни находит ее, когда слабо кивает и бросает легкое, но уверенное «Да» в значении «Разумеется, как же еще?» на вопрос Гоуста о том, слушает ли он. Соуп же сразу хватает предмет и прижимает телефон между ухом и плечом, чуть наклоняя голову. Времени на поиск случайного листочка нет, а лейтенант вряд ли будет повторять. Таков он, Гоуст. Джонни прозвал бы его дразнящей кокеткой, знающей себе цену даже больше, чем нужно. Поэтому МакТавиш, с коротким опозданием, пишет под диктовку буквы прямо на собственной ладони, как в тот раз с номером, но сейчас плотно прижимая к уху телефон. Как подростки, ей-богу. Гоуст, на удивление, говорит не быстро, не специально спешно, просто чтобы поиздеваться и затем сказать, что нужно было запоминать, на что Джонни и рассчитывал, боясь пропустить нужную цифру или не так услышать, а спокойно, размеренно и в какой-то степени медленно, позволяя нормально записать. Сержант даже удивляется, но он настолько сосредоточен, что не может и уделить этому внимания толком. — Я записал, — он произносит это таким победным голосом, какой бывает после удачной миссии или достижения собственной цели, счастливый такой, радостный. Сейчас, в целом, так и было, хотя изначально тот и представить не мог, что все дойдет до подобного. — Я не буду тебя хвалить. Джонни слышит эту легкую улыбку в его голосе, додумывая, как Райли закатывает глаза прямо сейчас. МакТавиш все еще не верит, что это не сон. Он успешно прокручивает ручку в пальцах, не роняя, а затем просто возвращает ту на место, особо и не заботясь, что с ней потом будет. Напрочь забывает про мрачный вид в окне и возвращается к кровати. И все же Джон устал. Он всегда был таким человеком, которого достаточно легко вывести из того состояния усталости, при котором ничего не соображаешь и ничего не можешь делать, но сегодня его силы на критическом исходе. Разумеется, пройтись от койки до окна для военного задача легчайшая, даже если тот изнеможен до предела, только вот Соуп этим вечером поймал столько эмоций и узнал столько всего нового, что до полного изнеможения его довело и продолжает доводить именно это. Страшно представить, что ждет его в квартире Гоуста. Конечно же, если по итогу все сойдется. А Джонни хочет, чтобы все сошлось. И он сделает для этого все. Он устало садится на кровать, сразу же падая головой на подушку и лениво вытягивая ноги, одну сгибая в колене. Койка все так же кажется мягкой и комфортной, как никогда, но Соуп уверен, что у лейтенанта в квартире кровать гораздо круче. Может быть, это удастся проверить. — Мне кажется, ты засыпаешь, — делает вывод Гоуст, стоит МакТавишу случайно прикрыть глаза. Словно видит. — А? Нет-нет, — Райли показательно усмехается, намекая, что даже пьяный лейтенант может легко раскусить его, как и делает всегда, независимо от ситуации, — Ладно. Черт, элти, прости, я уже на пределе. Стараюсь изо всех сил и ни за что первым не скину, но теперь я пассив. — Так было не всегда? Джонни сначала хмурится, не понимая смысл вопроса, а затем осознает наличие двусмысленного подтекста. Удивленно улыбается. Как много может поменяться, если не добавить к этому «в диалоге». — Ну уж нет. Хотя, если у меня будет выбор лечь под тебя, то, несомненно, я могу им стать. Он даже прикрывает глаза, незаинтересованно смотря на стену впереди с гаденькой усмешкой. Как же Джон любит это ожидание реакции. Жаль только, что сейчас нет возможности заглянуть прямо если не в душу лейтенанта, то хотя бы в эти темные бездонные глаза. О, Соуп бы посмотрел. — Ебанный ад. Надейся, что я этого не вспомню. МакТавиш смеется. — Проверим. Он никогда бы не сказал, что не пытался флиртовать. Джонни не лжет. Это происходит не со всеми, Гоуст просто какой-то особенный. А девушек легче так завлечь. Но, учитывая вообще все, что происходит с их приятельскими отношениями, этот флирт немного переходит границу безобидного. Осталось только начать трогать друг друга за задницу. Почему-то кажется, что до этого совсем недалеко. Если бы это еще кого-то волновало. — Я думаю, нам стоит завязывать. МакТавиш возвращает руку под голову, как лежал уже где-то час назад. Время пролетело так быстро, хотя кажется, будто на самом деле Гоуст позвонил ему всего пару минут назад. — Я бы занимался этим всю ночь, только если бы не чувствовал себя забитым щенком с черными синяками под глазами, — на губах все не может уняться улыбка, — Могу согласиться с тобой разве что при условии, если завтра ты устроишь мне незабываемый отпуск, как этот звонок. — Я начинаю жалеть об этом раньше. Все, МакТавиш, завались уже. Отбой. Джонни коротко смеется, пока принимает удобное положение на кровати. Рука с телефоном затекла, но если знать причину, мысленно эта легкая боль становится достаточно приятной. — Пока, Саймон. Он поворачивает голову, все еще фокусируясь совсем не на стене напротив, а на хриплом голосе, тон которого меняется в зависимости от появления Соупа на глазах его обладателя. Наверное, теперь от подобных мыслей в душе от восторга кричат не только девочки, но и сержант МакТавиш. Он снова не замечает, как кусает свою губу. Шутка про влюбленных школьниц, похоже, уже совсем не шутка. Это приятное ожидание в груди сводит с ума. — Увидимся, Джонни. И да, МакТавиш не думает сбрасывать первым. Он не отстраняет телефон, просто ожидая, когда в трубке прозвучат последние гудки. Они звучат только через несколько долгих секунд. Гоуст тоже не сбрасывал как минимум секунд пятнадцать, и Соуп очень сомневается, что все это время тот пытался найти кнопку сброса вызова. Его голос, кажется, стал только мягче от произнесенного сержантом имени. И это опять производит… некоторое впечатление. Джонни проводит рукой по лицу, оставляя телефон рядом и останавливая ладонь на глазах. Как успокоить это чувство первого насыщения? После этого разговора все будет немного иначе, или прежняя атмосфера их взаимоотношений останется? Он даже не знает, что из этого лучше. Вообще, не стоит забывать, что Райли был пьян. Может быть для него это и вовсе ничего не значило. Соуп тогда, конечно, расстроится, но будет надеяться, что некоторый вклад этот час все-таки внесет. В любом случае, этот разговор надолго останется у него в памяти. МакТавиш вздрагивает от едва ощутимой вибрации телефона. Уведомление. Почему-то он очень надеется увидеть там определенное имя, когда поднимает мобильник рукой. «Спасибо за звонок, Джонни». С точкой в конце, будто это официальное сообщение. Ожидаемо от Гоуста, но до отвращения приятно и забавно. Соуп все еще широко улыбается, когда хватает телефон двумя руками и печатает ответ: «Похоже, ты тоже хочешь заполучить мое сердце, Саймон», и в конце добавляет подмигивающий смайлик. Ответ почти моментальный, только не совсем такой, какой ожидался — молчаливое троеточие. Его скорости можно даже позавидовать: не каждый попадет по клавишам в пьяном состоянии, но, наверное, это привилегия всех снайперов — держать четкий взгляд и попадать в нужную точку без какой-либо проблемы. Заманчиво. Джон хмыкает и с самым коварным выражением лица нажимает на дисплее на смайлики сердечек. Отправляет ему три, а потом добавляет еще розу в конец. Как только видит надпись «прочитано», его ожидание переходит в крайне нетерпеливое, а если Гоуст не ответит, сержант разочаруется. Переписываться с лейтенантом, конечно, он и в самых лучших исходах не рассчитывал. Тем не менее, это, оказывается, слишком странный опыт. Теперь не покидает ощущение, что Джонни общается со стариком, который не знает, что такое смайлики и телефон. Но этот старик, похоже, самое захватывающее, что случалось с МакТавишем за всю жизнь. Саймон не выделяется особым энтузиазмом и коротко пишет «Джонни», опять же, с точкой на конце. В жизни, скорее всего, это прозвучало бы предостерегающе. Страшно представить что было, воплоти кто-нибудь сообщения Гоуста в реальность. Соуп мысленно хихикает и отправляет подмигивающую рожицу, на что через пару секунд приходит палец вверх. Джонни прорывает сразу после того, как он отправляет в ответ тоже самое. Он хохочет. О том, как это воспринять, он подумает немного позже.