Откровения

Три стука в дверь, мягкие и почти нерешительные, заставили Эзопа пошатнуться на месте. Коридор находился на границе с кромешной тьмой, и только мягкое затишье полной луны наполняло пространство. Было тихо, почти спокойно. Но учащенное биение сердца Эзопа превращало все это в пустоту. Полнолуние. Единственное время, когда выжившие могли пересечь границу поместья и увидеть охотников. И именно это он сам безрассудно решил сделать. — Вы можете войти, — раздался голос с той стороны двери, и он вывел Эзопа из задумчивости. Дрожащими руками он медленно нащупывает ручку, поворачивает ее и, слегка толкнув дверь, пробирается в проём. Когда дверь за ним закрылась, он увидел того, кого искал. Охотник, фотограф, сидящий с бокалом вина на мягком кресле у окна. Задернутые шторы, позволяющие лунному свету проникать в комнату, освещая ее. О том, что не было освещено, позаботились мягко мерцающие свечи, расставленные в разных углах комнаты. — Маленькая мышка? — охотник воскликнул со своего места, сидя у окна, с удивленным выражением лица. — Что ты здесь делаешь? Что здесь делал Эзоп? Он что, спятил? Он прекрасно знал, что этот охотник не испытывает к нему особой привязанности, и ясно дал понять о своей неприязни к нему, и все же… И все же. Он чувствует к нему какое-то влечение, которое не может объяснить. Как будто потому, что охотник больше всех видел его уродливую сторону, Джозеф понимает его больше, чем кто-либо другой в этом убогом поместье. Он может признаться себе, что больше всего на свете он просто хотел его увидеть. Понимает его охотник или нет, не нравится он ему или нет, но жалкая часть Эзопа жаждет его общества, несмотря ни на что. Эзоп криво усмехается под маской, благодарный за то, что Джозеф не видит, как его лицо искажается от досады на самого себя. Его тянет к нему, потому что он понимает? Потому что хочет его видеть? Имеет ли это какое-либо значение, если Джозеф явно не очень-то его уважает? Может быть, другие выжившие правы. Он действительно потерян. — Я хотел поговорить с тобой, — он наконец признается после небольшой паузы, возясь со своей косметичкой, разглядывая пятно на стене возле головы Джозефа, вместо того чтобы поддерживать с ним прямой зрительный контакт. — Ты, конечно, храбрый, раз проделал такой путь, — размышляет мужчина, его розовые губы кривятся в слегка насмешливой улыбке. — Или, может быть, глупый — более подходящий термин? — Возможно, — соглашается Эзоп, наконец-то поднимая глаза на собеседника. Бездонная синева смотрит на него в ответ, бесконечная и завораживающая. — Вы отказывайтесь от моего общества? Впрочем, он не может винить его зато, что тот так думает. Переходить на сторону охотников, независимо от того, были ли у тебя с ними хорошие отношения или нет — не всегда особенно разумное решение. Длинные острые ногти постукивают о столик, вино в бокале слегка вибрирует от каждого удара. Несмотря на то, что он как будто обдумывает слова Эзопа, бальзамировщик чувствует внимание Джозефа к себе, как клеймо, и полностью осознает, что держит его в полной интриге. Он чувствует, как на его лице появляется румянец. Эзоп благодарен своей маске, скрывающей от охотника неловкий вид. — Ты не перестаешь меня удивлять, — в конце концов произносит Джозеф, откидываясь в кресле, и белые волосы, аккуратно завязанные в бант, каскадом рассыпаются по его плечам. — Почему маленькая мышка добровольно решила не только попасть в когти своего хищника, но и в его нору? Эзоп наклоняет голову, улыбка становится все более насмешливой. — Ты знаешь, что я не боюсь смерти, — напоминает он, слегка морщась от удовольствия. — Так почему же я должен колебаться, находясь в твоей компании, независимо от того, где мы находимся? Рот Джозефа поджимается, глаза щурятся, словно ответ его оскорбляет, но он не опровергает сказанное Эзопом. — Полагаю, это правда, — соглашается охотник через мгновение, и на его лице появляется небольшая улыбка. Теперь он выглядит слегка забавным, и это самая мягкая улыбка, которую Бальзамировщик видел у Фотографа в его присутствии. — Если ты так жаждешь моего общества, то, полагаю, с моей стороны будет невежливо отказаться, так ведь? Глаза Эзопа расширяются от того, что ему, похоже, предлагают. — Ты имеешь в виду… — Он осекается, потрясенный согласием, которого никак не ожидал, несмотря на глупую надежду, которую питал, когда только принял решение прийти сюда. Джозеф нетерпеливым жестом указывает на свободное кресло напротив себя. — Ты, безусловно, знаешь, как себя посадить, верно? Бальзамировщик больше не колеблется, быстро проходит и садится на плюшевую подушку, как будто еще одна секунда — и предложение будет отклонено. Он аккуратно кладет свою косметичку рядом с собой, а затем складывает руки на коленях. Джозеф поднимает бровь, наблюдая за его спешкой, но ничего не говорит по этому поводу, вместо этого протягивая руку к своему бокалу с вином и деликатно держа его. Между ними повисает тишина, и Эзоп чувствует, как начинает потеть от медленно нарастающей неловкой атмосферы. Джозеф принял его предложение составить компанию, но не предпринимает никаких усилий, чтобы признать его или пообщаться с ним дальше. Что-то внутри него, в его сердце, словно гниет, черная дыра начинает расползаться. Больше, чем кто-либо другой здесь, он хочет понять этого человека. Быть полностью понятым в ответ. Чтобы он нравился. Чтобы на него не смотрели с презрением. Раньше его никогда не волновало, что думают о нем другие люди. Но этот человек, этот Охотник… Что-то внутри него не хочет, чтобы Джозеф смотрел на него так же, как все остальные. Мысли мечутся, седовласый мужчина наблюдает за тем, как Охотник делает очередной глоток вина, и почти так же, как если бы он сам употреблял алкоголь, чувствует, как его язык развязывается, когда он произносит: — Я тебе не нравлюсь? Эзоп выпрямляется в кресле, глаза его расширяются, словно не он задал этот вопрос. Охотник смотрит на него с таким же шоком, бокал с вином безвольно болтается перед его губами. Он чувствует, как в нем нарастает разочарование от того, что он так неосторожно проболтался о своей неуверенности, но старается не показывать этого. Его глаза отводятся в сторону и неподвижно смотрят на стол из красного дерева. Открыв рот, он бесполезно пытается найти способ исправить свои поспешно брошенные слова, но Джозеф опережает его. — Ты мне не нравишься? — Он спрашивает, и в его тоне нет злобы. Это настолько озадачивает Эзопа, что он поднимает глаза и видит, как лицо Джозефа напряженно хмурится, а в каждой черточке проступает смятение. — Да, — выдохнул он, во рту внезапно пересохло. — Я тебе… не нравлюсь? — спрашивает он снова, сцепив руки на столе, чтобы скрыть, как они начинают дрожать от нервного напряжения. Между ними снова повисает пауза, и Эзоп наблюдает, как Джозеф отворачивается к окну, рассеянно потягивая вино в руке. Лунный свет отражается от него, и в таком виде он выглядит почти неземным. Эзоп прекрасно понимает, что этот человек уже давно не живой, но освещение лишь подчеркивает это. Этого почти достаточно, чтобы очаровать его. — Когда мы впервые встретились, я подумал, что ты глупый, безрассудный, даже самоубийца, — беловолосый мужчина внезапно заговорил, голос его звучал мягко. — ты не боялся смерти, даже принимал ее, и это… возмущало меня, вызывало отвращение. Как мог кто-то так беззастенчиво разбрасываться своей жизнью? И с таким восторгом, написанным на каждой черте лица? Эзоп заерзал, сведя брови, пока слушал. Он не ожидал, что охотник ответит ему, возможно, даже проигнорирует его, но… Все это он уже знал. Когда Эзоп впервые умолял Фотографа проткнуть ему живот и дать попробовать, что такое смерть на самом деле, он видел, как исказилось лицо мужчины от его нездоровой увлеченности. В конце концов, Джозеф и не пытался это скрыть. Он позаботился о том, чтобы сказать Эзопу, как мало он о нем думает из-за такой просьбы. Но он все равно сделал это, и сквозь потемневшее от потери крови зрение, он, клянусь, увидел, как лицо Фотографа медленно исказилось, словно его пленили эксцентричные черты Эзопа. Глаза его почти заблестели, а выражение лица, казалось, стало более спокойным от понимания, хотя он все еще выглядел так, словно не был согласен с тем, что Бальзамировщик должен умереть. Эзоп до сих пор не может выбросить из головы этот взгляд, тот единственный момент, когда ему показалось, что кто-то искренне и полностью его понял. Именно поэтому он не может выбросить его из головы. Поэтому он постоянно ищет его в играх и в те редкие моменты, когда ему удается выйти за их пределы. Больше всего на свете он хочет снова увидеть это выражение лица. Охотник Джозеф Десольнье полностью и окончательно пленил его. — Абсолютное блаженство в твоих глазах, когда ты испустил последний вздох… Меня это не на шутку взволновало, — продолжает Джозеф, отрывая седовласого от своих мыслей. — то, как ты боролся со смертью во время каждой нашей встречи, полностью поглощенный ощущением того, что твоя жизнь ускользает… В каком-то смысле это меня напугало, — Джозеф признается: горькая усмешка срывается с испачканных вином губ. — Тебе это показалось странным, — Эзоп признает это, но не обижается. Он более чем понимает, что его тяга к знаниям о том, через что проходят его клиенты, не дает ему покоя. Француз наконец поворачивается к нему и ставит свой бокал с вином на место, уделяя ему все свое внимание. Чьи-то глаза, буравящие его, дарящие полное и абсолютное внимание, обычно тревожат Эзопа, ощущение такое, будто под кожей ползают тысячи крошечных муравьев. Обычно, когда такое происходит, он испытывает неотвратимое желание отвести глаза в сторону, склонить спину и сосредоточиться на чем угодно, только не на том, что кто-то приковывает к нему внимание. Но с Джозефом, как ни странно, он чувствует тепло. — Да, — соглашается Джозеф, но потом делает паузу, глаза его напрягаются, мраморно-голубые блестят в свете свечи, — правда, — он исправляется. Эзоп наклоняет голову в сторону, чувствуя, как его хвост распускается от этого движения, сердцебиение учащается, и в грудной клетке распускается что-то жалкое, похожее на надежду. — Правда? — повторил он, почти оцепенев, с трудом удерживая зрительный контакт с Фотографом от нахлынувших на него нервов. — Смерть очаровывает тебя, ты стремишься сохранить ее. Ты чувствуешь, что достичь света и обрести вечный покой — это благословение. Твоя цель — направить на этот путь тех, кто ищет его, и твоя цель — испытать это самому, — говорит Джозеф, наклоняясь вперед в своем кресле, все еще полностью сосредоточившись на человеке перед ним, -жизнь завораживает меня. Сохранять жизнь, позволяя человеку достичь вечности, чтобы никогда не быть вырванным из объятий тьмы… вот моя цель. И вот оно. То понимание, которого он жаждал больше всего на свете, может быть, даже больше, чем ощущения, что его жизнь ускользает сквозь пальцы, как песчинки в песочных часах. Эзоп улыбается с чистой, нескрываемой радостью под маской, и глаза его искрятся от этого. Рот Джозефа складывается в идеальную букву «О», голубые глаза широко распахиваются, и Эзопу приходит в голову, что это первый раз, когда он по-настоящему улыбается в присутствии Охотника. Он наклоняет голову, все еще достаточно довольный, чтобы продолжать улыбаться, но настолько застенчивый, что не может смотреть на реакцию Джозефа. — Мы разные, — отмечает Эзоп после минутной паузы, обводя рукой случайную фигуру на столе, чтобы отвлечься от внимания фотографа, — скорее полные противоположности. — В каком-то смысле, — вздыхает Джозеф, и хрипловатое звучание ответа заставляет Эзопа снова поднять глаза. Но на этот раз Джозеф не смотрит на него, лицо наклонено вниз, белые волосы скрывают его выражение, — но именно это и привлекает меня к тебе, моя маленькая мышка. У Эзопа перехватывает дыхание, мысли внезапно обрываются на этом признании. Сердце на мгновение замирает, переваривая услышанное, а затем начинает биться в быстром темпе. — Ты спрашиваешь, нравишься ли ты мне, не кажешься ли ты мне странным, — продолжает Джозеф, в его голосе звучит недоверие, пресекая все шансы бальзамировщика что-либо сказать, — все гораздо хуже. Его голос звучит почти неустойчиво, разочарованно, и Эзоп широко раскрытыми глазами наблюдает, как мужчина поднимается на ноги с неожиданной для него самого быстротой и смотрит на него сверху вниз, лунный свет рассеивается по всем чертам лица. И в этом свете Эзоп видит, как на щеках Охотника стремительно разрастается красный цвет, кристально чистый на его бледной коже. — Я не могу выкинуть тебя из головы, — наконец произносит Джозеф, когтистые пальцы в досаде затеребили его волосы, заставляя выбиваться из хвоста прядки, — это сводит меня с ума. Глаза Эзопа еще больше расширяются, и он чувствует, как его щеки быстро разгораются, а лицо приобретает красновато-бордовый оттенок. Даже маска не может скрыть этого и он прячет лицо руками. — Я хочу ненавидеть… презирать тебя за то, что ты со мной сделал, — вздыхает Джозеф, все еще глядя на него сверху вниз, и беспорядочные кудри рассыпаются по его лицу, — за то, что заставляешь меня бесконечно думать о тебе, когда я даже не могу понять, в каком положении мы находимся. Но я никогда не был так очарован человеком, независимо от различий, добыча он или нет. От этих слов что-то внутри Эзопа зашипело и остановилось, разум заволокло дымкой, и он уставился на фотографа с изумлением в глазах. И тысяча осознаний разом нахлынули на него. Как он постоянно искал Джозефа во время матчей, так и Охотник стал искать его, как только понял, что это один из выживших, против которых он выступает. Как Эзоп тянулся к Джозефу, как цветок к солнцу, так и Джозеф тянулся к нему. Все это время. А он не замечал этого, слишком уязвленный собственной неуверенностью, чтобы не видеть того, что было прямо перед ним. Джозеф так же, как и он, не уверен в своих силах и разочарован тем, как другой влияет на него — так же, как и он сам. Но, как и он… Действительно ли он…? Постепенно внутри него разгорается огонь, полный вещей, которые он постепенно начинает понимать. С грохотом Эзоп поднимается на ноги, лишь смутно ощущая, как кресло откидывается назад под тяжестью его стремительного шага. Джозеф молча наблюдает за тем, как он огибает разделяющий их маленький столик из красного дерева, и останавливается только тогда, когда они оказываются в нескольких дюймах друг от друга. Он долго стоит, глядя в голубые глаза, которые, кажется, почти сияют от белого лунного света, как звезды в небе. А они в ответ смотрят на его серые. Глаза, которые, как говорили ему возмущенные голоса, кажутся безжизненными и мертвыми, как у животного, отправленного на убой. Но осознание того, что стоящий перед ним охотник не испытывает ни малейшего отвращения, как ему казалось, что он чувствует к нему то же самое очарование, побуждает его быть смелым и импульсивным. Это позволяет ему наконец признать, что то, что расцвело в его сердце к этому охотнику, никогда не было просто интригой. Это была не просто надежда на то, что кто-то его понимает, не просто тоска по его обществу. Это было чистое и абсолютное желание. Ему нужен Джозеф Десольнье. Он хочет знать о нем все, он хочет знать, почему он в поместье. Он хочет знать, почему он больше не человек. Он хочет знать, почему он может так легко смотреть ему в глаза и признаваться, что постоянно думает о таком странном человеке, как Эзоп, как будто тот стоит его времени. Больше всего на свете он хочет, чтобы Джозеф хотел его также. — Ты это серьезно? — он шепчет, глядя в глаза, голос дрожит, предвкушение в легких почти душит. Голубые глаза, кажется, дрожат от его вопроса, и выражение лица Джозефа смягчается, чего он никогда раньше не видел на лице старшего мужчины. Когтистая рука тянется к его щеке, медленно, деликатно, словно пробуя воду. Эзоп не отшатывается от нее, а наклоняется к ней, и глаза его безмятежно закрываются в момент прикосновения. Большой палец нежно теребит ремешок его маски, и младший мужчина приоткрывает глаз. — Серьезно, — наконец произносит Джозеф. И хотя Эзоп не может знать, куда смотрит Охотник из-за отсутствия зрачков, что-то подсказывает ему, что все внимание Джозефа сейчас приковано к его маске, — ты должен знать, что это значит. Это скорее утверждение, чем вопрос. Как будто Фотограф знает, что они оба понимают напряжение, которое нарастает между ними — что они оба поняли, что означали его слова. И Эзоп улыбается. Медленно он берет руку, которую француз положил ему на лицо, в свою, с некоторым удовольствием отмечая, как дрожит дыхание Джозефа при этом действии. Осторожно, помня о когтях охотника, Эзоп проводит пальцами под ремешком маски, молча давая старшему разрешение, а затем убирает руку. Предоставляя Джозефу самому сделать выбор. Он наблюдает, как голубые глаза расширяются, а затем кривятся от ухмылки, которую бросает в его сторону Джозеф, и в глубине его глаз мерцает восторг. Осторожные когтистые пальцы снимают ремешок маски, и правая сторона на мгновение болтается, а затем ее тоже оттягивают, оставляя лицо обнаженным перед другим человеком впервые за много лет. Эзоп затаил дыхание, внезапно занервничав. Но на лице Джозефа нет отвращения, только что-то мягкое и нежное, как будто он смотрит на что-то очень ценное. Он не может поверить, что считал этого человека недостойным, а тот смотрит на него вот так, как будто на его месте все звезды на небе. Как будто в его запятнанных смертью ладонях заключена вся Вселенная. Дурак он, конечно, но никогда еще не был так доволен, как сейчас. Когтистые руки хватают его за щеки, нежно удерживая. Это действие выбивает его из колеи, и он смотрит на собеседника широко раскрытыми глазами. — Прекрасно… — срывается с губ старшего мужчины, благоговение придает его тону приторную сладость, и Эзоп чувствует, как его лицо горит от этих слов. Голубые глаза с удивлением смотрят на него, когда щеки его вспыхивают красным, а большие пальцы плавно пробегают по швам по бокам рта, и Эзоп слегка улыбается почти детскому восторгу, который испытывает обычно высокомерный охотник от того, что ему удалось увидеть его лицо. Когда коготь постепенно отходит от его щеки и проводит пальцем по нижней губе, а голубые глаза неподвижно смотрят на его рот, Эзоп чувствует, как к нему возвращается прежний огонь, когда он наконец отвечает на предыдущее заявление охотника. — Джозеф, — выдыхает он, наблюдая за тем, как глаза Джозефа закрываются от его задыхающегося тона, — ты очаровал меня больше, чем объятия смерти. Руки на его лице непроизвольно сгибаются, а лицо Джозефа дергается в шоке от такого заявления. Охотник долго смотрит на него, пальцы застыли, глаза расширены от удивления и полны такой глубокой тоски. И вдруг, словно переключатель, когтистые пальцы соскальзывают с его лица, запутываются в волосах, и он втягивается в жаркий, грязный поцелуй. От неожиданности и интенсивности поцелуя у Эзопа перехватывает дыхание, но он ничуть не огорчается, а встает на ноги и, обхватив руками плечи Джозефа, как за спасательный круг, так же отчаянно впивается губами в губы другого мужчины. Старший мужчина стонет ему в рот от такого ответа, и они оба стоят посреди комнаты, жарко целуя друг друга, словно все это время голодали от нехватки этого. Эзоп чувствует, как его сердце трепещет с каждым движением губ, а вкус вина пляшет на его языке. — Если бы я знал, что ты так себя чувствуешь, — говорит Джозеф между поцелуями, глаза дикие и измученные, — нет, если бы я знал, что ты думаешь, будто я тебя ненавижу, я бы сказал об этом раньше. Эзоп открывает рот, чтобы ответить, но Джозеф использует эту возможность, чтобы пробраться языком внутрь, медленно облизывая его зубы, отчего по позвоночнику младшего мужчины пробегает дрожь. Поцелуи становятся все более неистовыми, словно Джозеф отчаянно хочет показать Эзопу, как сильно он его хочет, и Бальзамировщик отвечает ему тем же: руки обхватывают лицо пожилого мужчины, притягивают его ближе и целуют с не меньшей страстью. — Позвольте мне все разъяснить. Я обожаю тебя, Эзоп, — дышит Джозеф, на мгновение разрывая их губы, чтобы оставить поцелуи на шее, мягкие и легкие, — мы можем быть разными, но все твои странности заставляют меня обожать тебя еще больше. — Джозеф…- он хрипит и запускает руку в волосы Джозефа, чтобы снова притянуть его к себе и задушить еще одним пылким поцелуем. Джозеф хихикает, и они расстаются. Эзоп смотрит на Джозефа — волосы в беспорядке, рот красный от поцелуев, в глазах отражается абсолютное обожание, — и тут к нему приходит осознание того, что он должен был понять уже давно. — Кажется, я влюблен в тебя, — он прошептал, лицо пылало красным от нервов. Глаза Охотника расширяются, красные губы расходятся в безмолвном шоке, а затем расплываются в ухмылке, такой задорной и блестящей, что у Бальзамировщика перехватывает дыхание при виде ее. — Ma chérie, tu n'as aucune idée à quel point je t'aime et t'adore, — мурлычет Джозеф в ответ и крепко целует его в щеку. Отстраняясь, губы все еще касаются кожи, он продолжает, — я тоже тебя люблю. Je n'ai pas ressenti cela envers un autre depuis si longtemps. Хотя Эзоп не понимает и половины из того, что Джозеф пробормотал, он распознает нежность на иностранном языке, и одного этого достаточно, чтобы притянуть мужчину к себе еще раз. Их поцелуи быстро возобновляются, языки скользят друг по другу, обожание грозит поглотить их обоих, и теперь, когда их любовь получила должное выражение, они еще сильнее впиваются друг в друга. Джозеф целует его неистово, языком облизывая шов на губах каждый раз, когда он снова закрывает рот, словно умирая от желания попробовать его еще раз. У Эзопа голова идет кругом от такого внимания, никогда в жизни ему не показывали так откровенно свою привязанность и желание. Медленно отступая в угол комнаты Джозефа, он слегка ударяется спиной о стену, отчего их поцелуй разрывается с громким звуком. Младший мужчина тяжело дышит, задыхаясь, глядя на охотника, и удовлетворение скручивается в его нутре, когда он видит его беспорядочно разметавшиеся волосы, красное лицо и припухшие от внимания губы. Он хочет видеть это каждый день. Он хочет целовать его снова и снова. Теперь, когда они начали, он не думает, что когда-нибудь сможет остановиться. Не сейчас, когда он жаждет этого. — Видишь что-то, что тебе нравится, маленькая мышка? — Джозеф мурлычет, губы, искусанные поцелуями, расплываются в ухмылке, когда он снова наклоняется ближе, губы в дюймах друг от друга. Эзоп морщится, глаза на секунду отводятся в сторону, но потом неизбежно возвращаются к голубым. — Просто продолжай целовать меня, — он почти хнычет, но стоило смутиться от такого отчаяния, как Джозеф смеется — не тем ужасным садистским смехом, который он слышит на матчах, а чем-то теплым и беззаботным. Почему-то от этого звука его лицо нагревается еще больше, так горячо, что он чувствует, как начинает потеть. — Такой требовательный, — дразнит охотник, но прежде чем Эзоп успевает пожаловаться, быстро чмокает его в губы, мягко и целомудренно. Бальзамировщик запускает руку в беспорядочный хвост Джозефа и прижимает его к себе, чтобы поцеловать как следует, и задыхается, когда Охотник широко улыбается ему в губы, забавляясь. Этот поцелуй мягкий и нежный. Губы слегка касаются других губ, ласково и осторожно. От этого поцелуя у Эзопа перехватывает дыхание сильнее, чем от жарких поцелуев, а сердце замирает от любви. Именно так выглядел бы их первый поцелуй, если бы они не похоронили свое пленительное отношение друг к другу под наспех придуманными отвращением и избеганием. Наконец-то признать свои чувства, наконец-то признаться друг другу… Словно что-то дикое и необузданное вырвалось из груди обоих. Им просто необходимо было попробовать друг друга на вкус именно тогда. Но эта нежность… Хотя он никогда не испытывал ее до этого, Эзоп уже может сказать, что обожает ее. Медленно они отстраняются друг от друга, и на лицах обоих появляются улыбки. Джозеф прижимается лбом к Эзопу, и младший наклоняется к нему. — Мой дорогой Эзоп, — воркует Джозеф, голос его теплый и полный нежности, пальцы нежно проводят по его щеке, — ты околдовал меня. Эзоп вздрагивает от такого признания, а глаза его при этом ласково морщатся. Он наклоняется и нежно целует Джозефа в нос, зарываясь лицом в его шею, когда охотник издал довольный смешок, странно застенчивый, как будто они не целовались несколько минут назад. Длинные руки пробегают по его спине и притягивают его ближе, заключая в объятия благородного человека. Эзоп нежно обнимает фотографа за плечи, прижимаясь к нему. Накаленная атмосфера между ними утихает, и на смену ей приходит что-то нежное и ласковое, когда они крепко обнимают друг друга. Будь то жаркая или любовная атмосфера, все это не похоже на то, что Эзоп когда-либо испытывал с другим человеком. Все действия, которые Бальзамировщик совершал сегодня, были продиктованы неопытностью, инстинктами и тем минимумом знаний, который он почерпнул из пары романтических романов, прочитанных в свободное время. Эзоп дышит на шею Джозефа, притягивая его руки к себе, желая, чтобы каждый дюйм их тела был прижат друг к другу. Он никогда больше не захочет разлучаться. Они долго стоят так, наслаждаясь теплом друг друга, прежде чем Джозеф слегка отстраняется. Подняв голову, Эзоп обнаруживает, что Джозеф смотрит в окно на луну с хмурым выражением лица. Младший дергает его за рубашку с оборками, чтобы вернуть внимание к себе, и Джозеф быстро удовлетворяет его просьбу, поворачиваясь к нему и мягко улыбаясь, а прежнее выражение лица исчезает. Когтистый большой палец поглаживает его глаз, ласково и мягко, но все же рассеянно, как будто он отвлекся. Эзоп моргает, слегка сонный от удобного положения, в котором они находились, и поджимает губы, когда Джозеф тихонько хихикает, прижимаясь губами к его щеке на долгий миг, прежде чем отстраниться. — Полная луна скоро уступит место утреннему солнцу, — сообщает ему Джозеф, нахмурив брови в тревоге. Когда Эзоп растерянно смотрит, Джозеф с улыбкой поясняет, — если ты не вернешься на свое место до восхода солнца, то окажешься в ловушке на территории охотников. Эзоп ощущает всю тяжесть того, что сообщает ему Джозеф, как будто небо рушится, и чувствует, как его пальцы судорожно хватаются за плащ Джозефа. — Я знаю, ma douce petite souris, — воркует пожилой мужчина, уткнувшись носом в его нос. Эзоп чувствует, как все его внутренности превращаются в жижу от этого действия, и в ответ робко прижимается к нему, все еще не привыкший к такой ласке, но отчаянно впитывающий ее, как губка, — но мы скоро встретимся снова, mon chéri. Это я обещаю. С неохотой Джозеф отстраняется от их объятий. Жадная пустота, которую Эзоп чувствует в своем сердце, еще не заполнена, и он знает, что, вероятно, никогда не будет заполнена. Не тогда, когда он так давно и отчаянно хотел Джозефа, даже если до сегодняшнего дня не знал об этом как следует. Даже если сегодня их время закончится, даже если ему придется покинуть его сейчас, он все равно будет счастлив, зная, что Джозеф любит его всем сердцем. Тот факт, что кто-то в этом ужасном поместье или снаружи может любить его, заставляет его двигаться к двери. Джозеф идет рядом с Эзопом, понимая, что младший должен сам найти дорогу в свою часть поместья. Что ему придется расстаться с ним здесь и сейчас. Пока Эзоп натягивает маску, чтобы отправиться в обратный путь, Джозеф смотрит на него тяжелым взглядом. Когда Эзоп заканчивает, он поднимает голову и растерянно смотрит на него. — Когда снова взойдет полная луна, — начинает Джозеф, берет руку Эзопа в перчатке и подносит ее к губам, целуя в тыльную сторону, а глаза при этом буравят его самого, — возвращайся ко мне, мышка, и мы продолжим с того места, на котором остановились. Когда я закончу с тобой, ты больше не будешь сомневаться в моих намерения, — с наглой улыбкой продолжает он. Эзоп вздрагивает от такого смелого заявления, чувствуя, как его щеки розовеют в предвкушении. Он краснеет еще больше, наблюдая, как Джозеф тихонько хихикает над его реакцией, а в его глазах сверкают обещания о следующем разе. Стянув маску, он наклоняется к французу и притягивает его к себе для последнего поцелуя, целомудренного и полного тоски, после чего неохотно отстраняется. Джозеф улыбается ему, глаза такие теплые и нежные. — Я вернусь к тебе, Джозеф, — он бормочет, и щеки снова становятся ярко-красными, когда он снова поднимает маску. Эзоп поворачивается к двери и медленно крутит в руках ручку, оцепенев от осознания того, что у него нет иного выбора, кроме как уйти. — Я буду ждать, — Джозеф шепчет, улыбаясь, прежде чем Эзоп, бросив последний тоскующий взгляд, проскальзывает в щель и закрывает за собой дверь. После ухода Эзопа Джозеф остается в комнате один, прикрывая рукой бешено колотящееся сердце. Он закрывает глаза в лихорадочном ожидании следующего раза. … Когда в следующее полнолуние на небе взойдет три стука в дверь Иосифа, на этот раз он улыбается этому звуку. И когда он пересекает комнату и открывает дверь, чтобы увидеть, что его самый дорогой выживший ждет его, глаза сморщились от силы его улыбки, скрытой под маской, он не может не заключить его в объятия, спрятать маску под подбородком и поцеловать его до бесчувствия там и тогда. Рад от воссоединения.