Обветренные губы

— Карен, можешь отвалить от меня?! – кричит Саки, обращаясь к матери в полном разочаровании. Если бы не она, кто знает, чем бы закончилось это напряжение между парнями? Брюнет был на грани и, казалось, ещё немного, и он признается в своём желании, будет готов умолять друга об ответном чувстве. Но обстановка совсем не располагает к этому. Может, оно и к лучшему. Саки бы не хотел торопиться и говорить в порыве эмоций. В его представлении любой разговор о любви, пусть даже такой запретной, должен быть чем–то личным и честным. Нигелю он, конечно, всегда говорил, что романтика – это исключительно девичья нелепая тема, а любой нормальный парень, как и они сами, должен менять девчонок и ходить с ними на свиданки только ради того, чтобы что–то перепало. На самом же деле парня всё это отвращало, так как с детства он наблюдает за разгульной жизнью вульгарной мамаши и сменяющимися отчимами впоследствии. Парень кидает на Нигеля умоляющий взгляд, лишь бы тот пообещал, что не улизнёт. Но в ответ – молчаливый кивок, ничего не значащий, как и, кажется, все слова коротышки. Саки удручённо вздыхает, готовя себя к худшему исходу, но, тем не менее, пытаясь принять ситуацию и выработать к ней безразличие. Он старается как можно быстрее объясниться перед матерью, чтобы не терять ни секунды времени, но та, как на зло, не перестаёт осыпать сына оскорблениями. «Я и так знаю обо всех твоих прогулах, думаешь, сможешь врать мне? Лучше бы я тебя не рожала, – подобные слова уже не задевали парня, он лишь искал момента, когда Карен выдохнется и сделает паузу, чтобы послать её и скорее вернуться обратно в комнату. – И не закатывай глаза так, пока с тобой разговаривают! Пока ты живёшь в моём доме…». Остальные слова сливались казались просто белым шумом, который не несёт в себе ничего полезного. Удивительно, что Нигель всегда удивлялся, когда Саки плохо отзывался о своей мамаше и называл её исключительно по имени. Он ведь периодически становился свидетелем их домашних разборок, но даже так не понимал, почему отношения в этой семье такие странные и не похожие на отношения в своей семье? В целом всё, что отличалось от его личного опыта, блондин считал странным. Часто в этих «странностях» и искал поводы для издёвок над окружающими, но никогда не задевал лишь Саки. Не мог себе такого позволить, а когда случайно отпускал лишнюю колкость, неловко тупил глаза в пол, быстро меняя тему. — Завали уже, – коротко и безразлично пробрасывает долговязый, оставляя мать наедине с её возмущениями, но внезапно проснувшаяся совесть заставляла пояснить своё поведение. – Не прогуляю сегодня, – негромко бормочет Саки, надеясь, что мамаша услышит это сквозь поток негатива. Нужно спешить в комнату. Лестница на второй этаж кажется бесконечной и непреодолимой, а прямо перед дверью в комнату брюнет испытывает страх и сглатывает слюну, опасаясь снова разочароваться. Ладони потели, как у малолетки, но вот дверь открывается, а за ней… Никого? Парень в надежде осматривает даже самые странные места, в которые мог бы спрятаться Нигель, но самое глупое место для пряток он уже нашёл и им было сердце Саки, которое он так старательно склеивал каждый раз, а оно вновь и вновь распадалось на маленькие осколки. И вот опять. Взгляд зацепился за открытое окно. Конечно, брюнет сам часто сбегал через окно на гулянки, ведь рядом, точно подарок судьбы, росло дерево, по которому так легко слезть. Но была между парнями существенная разница. Саки не сбегал от ответственности. Эти игры в кошки–мышки так ему наскучили! Надоело ходить в дураках и позволять вертеть собой. И парень даёт себе обещание, что не даст Нигелю себя обманывать. И пусть он сам понимает, что вряд ли сдержит его, это мотивирует с равнодушным лицом пойти в школу без любовных терзаний на уме. Всё та же дорога, но теперь она кажется чужой и незнакомой, будто ведёт в бездну, от которой неизвестно, чего можно ожидать. Когда–то парни вдвоём ходили этой тропой, прятались от недоброжелателей в кустах, чтобы избежать драки, и курили одну сигарету на двоих на одной из лавочек, на которой потом гордо выцарапали надпись «Тут курили мы! Н, С.». Ветер приятно обдувал парня, трепля его волосы и помогая избавиться от искушения снова попробовать обсудить их «дружбу» с Нигелем. Все эти попытки первым решать всё и «бросаться на амбразуру», когда другу это даже не нужно, изрядно выматывали. Снова на горизонте школьный двор, снова группка хулиганов стоит у входа, громко смеясь и, во главе, конечно же, знакомая светлая голова, как ни в чём не бывало. Саки проходит мимо, лишь на секунду переводя взгляд в их сторону и наблюдая, как коротышка виновато смотрит на него в ответ, вскидывая брови и улыбаясь, будто говоря: «Да забей!», но брюнету плевать. — Опять этот шахтёр заднеприводный, смотрите! – уже знакомый голос кого–то из шайки пытается задеть долговязого, нарочно отчеканивая каждое слово так чётко и громко, чтобы все слышали, – Чего глаза отводишь, целка? — Нахуй пошёл. Это ты и твои дружки так долго не мылись, что ваши сальные жирные бока меня слепят, – как бы сильно ни хотелось оставаться в стороне от любых перепалок, в обиду Саки себя не даст, особенно когда на него смотрит Нигель. Пусть видит, что в этот раз он проиграл и загнал в угол только самого себя. — Я твоей мамаше-шлюхе хуй в рот клал, мы тебя с друзьями выловим, если будешь пиздеть. Да, Нигель? – подначивает его один, и все остальные парни из компании буравят блондина взглядом. Это некий обряд инициации, проверка на принадлежность к «своим». — Слухай сюди, хто ты такой, щоб про його семью говорить? – недолго думая, выбирает сторону парень, делая шаг вперёд и с вызовом смотря прямо в глаза тому задире, который оскорблял Саки. Его выпад встречают смехом, ставя место коротышки в компании под угрозу, но ему плевать. Он уверенно закатывает рукава, готовясь, если нужно будет, сцепиться с каждым из присутствующих, ведь только Нигель знал, какая это неприятная тема для Саки и как он ненавидит свою семью, своё происхождение, эту бедность, мамашины запои и гулянки. Это было личное. Черный закуток души, в который можно посвятить только самого близкого человека и парень, не смотря на свою язвительность и ребячливость, ценил, что друг может довериться ему. Никогда про это не говорил, но правда ценил. Безумно ценил. — Чё ты его защищаешь, трахаешь его, что ли? Посмотрите, Нигель вступился за свою тёлочку! – задиры, похожие на гиен, заливисто гогочут. Саки просто наблюдает за этим со стороны. Поведение товарища заставляет впасть в ступор. Он так пытается извиниться? — Свиняче ты рыло, напийся з гівна юшки, – срывается блондин и делает рывок, ударяя обидчика головой в нос. Поднимается лишняя шумиха, тот, совсем «не по–мужски», нервозно кричит и мечет угрозы, переживая, что нос теперь будет кривой и девчонки перестанут на него западать. Шайка, распахнув глаза, в удивлении смотрит на всё это действие. Кто–то откровенно смеётся, другие спешат помочь, чтобы, видимо, подняться по иерархии. Но Нигель рад, что сделал это. Пусть его хоть проклинают, но он с облегчением выдохнет, избавляясь от оков. Парень, воспользовавшись неразберихой, когда в толпе сложно понять, кто где находится, нагнал Саки. – На уроки підеш? Э–э–э… Можемо поговорити, если хочешь… Долговязый молча уходит. Ему нужны были разговоры тогда, когда они вдвоём закипали от влечения друг к другу в комнате, где воздух горел от напряжения, а сейчас уже поздно. Не о чем разговаривать, нет желания слушать оправдания Нигеля, который появляется и действует только тогда, когда ему самому это нужно. Растерянный блондин плёлся сзади, с трудом догоняя быстрый шаг товарища. Они вдвоём падают за свою парту и кажется, что всё хорошо, но коротышка пихает друга в бок, чтобы рассказать очередную шутку про придурковатого учителя, а в ответ не получает ничего, даже косого взгляда в свою сторону. Все уроки парни молча сидели рядом, но это было ещё хуже и невыносимее, чем находиться порознь. Так хотя бы можно понять, что идёт не так. Подсуетиться, попытаться загладить вину… Или просто беспардонно появиться под окнами друга. От тишины же становилось страшно, хотя на деле всё было куда проще. Нужно было просто искренне извиниться на словах, а не при помощи ненужных действий и попыток сделать вид, что между друзьями всё это время не летали искры. Хотя, сидеть вместе им было и без того крайне трудно. Обоим хотелось бы невзначай коснуться друг друга, сказать нечто в духе «У тебя хрень какая–то в волосах», а потом попытаться достать что–то несуществующее, лишь бы снова ощутить, как приятно пальцы касаются мягких волос. Более того, Саки хотел бы в экстазе с силой притянуть к себе коротышку за его очаровательный галстук, впиваясь губами в тонкую кожу на его шее и оставляя там засосы, которые будут клеймом, означающим, что Нигель ввязался в эти отношения и так просто не уйдёт. Только гордость и упрямство помогали отгонять нарастающее желание. Эти же черты мешали парням наконец определиться, как двигаться дальше. Первая половина дня ознаменовалась борьбой с внутренними демонами. После уроков друзья расходились молча, даже изначально воодушевлённый коротышка понял, сколько дров наломал, но до сих пор не представляет, как это всё расхлёбывать. Почему Саки не оценил его геройский поступок у входа в школу? Конечно, это было очевидно, да и Нигель сгорал от стыда от своего поступка, но там, в той маленькой душной комнате, он был до одури напуган. Идея о том, как внезапно придётся признаться в своих грязных наклонностях, повергла парня в ужас. Он и себе–то не хотел признаваться, но дальше так дело не пойдёт, уж слишком тоскливо без родственной души под боком. И вот очередной раз, когда Нигель приходит домой, агрессивно хлопая дверью. Всю неделю он ходит как на иголках, ожидая то ли чуда, то ли подвоха. Завидное разгильдяйство должно было помочь отпустить ситуацию и жить как ни в чём не бывало, но всё шло не так. Любимая еда лишилась вкуса, несмолкаемый шум в голове уже осточертел, а ночные прогулки в одиночку не вызывали интереса. Вот если бы рядом был Саки! Блондин за эту неделю уже успел пожалеть о том, что нашёл новую компанию и так активно пытался туда влиться. С ними не так весело, приходится держать себя в рамках, лишь бы не сказать лишнего и не нарваться на косые взгляды. А ещё ни у кого из шайки нет этой сладкой хрипотцы в голосе, чёрных, как смоль, волос, которые хочется в шутку взъерошить, а потом смеяться с недовольного взгляда и нахмуренных бровей. Нет среди них и обладателей таких красивых рук, кисти которых, можно было подумать, должны принадлежать пианисту. Тонкие, длинные пальцы выглядели необычайно изящно, когда держали сигарету или заправляли волосы за ухо. И, в конце концов, ни один человек в мире не обладает таким магнетическим характером. Чудная смесь льда и пламени, бойкий и стойкий снаружи, но такой мягкий внутри. Понимающий и не осуждающий. И за эту доброту Нигель отплачивал... Чем? Избеганием и унижением. Ещё хуже то, что коротышка избегал не только Саки, но и сам себя. Поэтому не мог дать ответа, не мог определиться, хотя очень бы хотел, просто всё кажется таким сложным! С ним хорошо, без него как–то странно, постоянно хочется получить одобрение от друга, завладеть его вниманием. Вытворить что–то, лишь бы он посмеялся. И почему после этого дурацкого поцелуя образ Саки так прочно засел в голове, что его совсем никак не получается вытащить?! Алкоголь не помогает, а запах сигарет только больше напоминает о том, кто бередил душу Нигеля. Парень уже пытался курить и оставлять себе ожоги на руках, чтобы удушающий запах перестал ассоциироваться с блаженными воспоминаниями. — Котёнок, ты уже пришёл? Кушать будешь? – радушная мама каждый раз называла Нигеля так, от чего он злился и краснел. Родители души в нём не чаяли, парень был действительно долгожданным ребёнком, так ещё и единственным в семье. Поэтому ему доставалось всё самое лучшее, а плохие поступки всегда сходили с рук. Мама аргументировала это юным возрастом, не догадываясь о том, насколько сильно может опуститься её чадо. Отец был чуть строже, от него и передалась любовь ко всему статусному, к первым местам и к получению привилегий любым способом. Разбалованный Нигель был не в восторге от своей семьи. Ему не хватало мятежного духа, ещё больше свободы в мелочах! Он бы хотел без зазрения совести носить мятые футболки, есть перед компьютером и заходить домой в грязной обуви. Кажется, что это просто ерунда, но вкус к жизни быстро теряется, если перенасытиться всеми её удобствами. Общение с Саки помогало получить эту недостающую каплю независимости, ведь друг был таким непосредственным и живым, со своими проблемами, мировоззрением и уникальным внутренним миром. — Мамо, не называй мене так! – язвительно прошипел он, спеша удалиться в свою комнату, запирая дверь и гневливо бросая рюкзак на пол. Такой дурацкий день! Парень ходит по комнате из угла в угол, пытаясь придумать очередной хитрый план, чтобы встретиться с Саки и не отрываясь смотреть в его глаза, следить за движениями и слушать его забавный смех. Списать это желание на дружеские чувства не получается, потому что проклятые поцелуи оставили засечки в голове. Нигель подходит к зеркалу, долго всматриваясь в отражение и шёпотом бормоча одно лишь: «Я не такой». Его взгляд полон отчаяния и непонимания и, если бы не эти дурацкие предрассудки, он бы свернулся на полу клубочком, выпуская всю горечь через слёзы! «Саки, кретин, невже так сложно зробити перший шаг?! Да я б став твоїм, якщо ти дозволиш! Сука! Сука! – шепчет он себе под нос так тихо, чтобы никто в мире не услышал, какой он на самом деле. Ногти парня болезненно впиваются в кожу, он садится на край кровати, чтобы не потерять равновесие от головокружения. Его монолог полон презрения к себе. Впервые за это время блондин так открыто осознаёт свои желания и это пугает. Больше не хочется убегать, но и принять это просто невозможно! А слова сами текут рекой, заставляя парня чувствовать себя всё хуже и хуже. – Цілуй мене, бий мене, только рядом будь, идиот! И скажи, наконец, що менi потрiбно робити? Я не понимаю нихрена, як дурень какой–то. Як тобi сподобатися?! Как так сделать, щоб ти мене не отшивал? Я так хочу до тебе, що даже ненавижу себя». Нигель упирается лицом в руки, заглушая ворох стыдливых фраз, которые так и будут пожирать его изнутри до самой ночи. Уставший и морально убитый блондин надеется хотя бы в душе смыть это отягощающее изнурение, снова стать тем самым Нигелем, которым он был ранее. Но стоит только закрыть глаза, и тут же капли тёплой воды напоминают поцелуи друга, которые могли бы осыпать всё тело. Так долго он боролся с чувством возбуждения, пытался гасить его, списывая всё на морок, но Нигель не выдержит, если в памяти ещё раз появятся чарующе тёмные глаза друга, а кожа будет зудеть, ожидая новых прикосновений. Блондин позволяет всем порочным чувствам взять над собой верх, даже не пытается себя отговорить, закрывая глаза и предаваясь самым развратным фантазиям, за которые потом точно будет стыдно.Рука неловко обхватывает член, двигаясь совсем медленно и стыдливо, а воображение не ограничивается обычными поцелуями. Непристойные желания сжигали парня, он представлял, как Саки, своим низким хриплым голосом шептал бы ему нечто грязное прямо на ухо. Нигель настолько увлечён, что буквально ощущает фантомные прикосновения. Голова шла кругом от одной лишь идеи, что его мог ублажать на вид скромный брюнет, обхватывая ствол своими изящными пальцами и наблюдая за реакцией Нигеля. Темп нарастает. Хочется, чтобы удовольствие длилось вечно, из–за чего приходится одёргивать руку, оттягивая оргазм. Блондин прикусывает губу до крови. Никогда ему ещё не было так стыдно, но картинки в голове сменялись, не поддаваясь контролю. Он бы хотел изучить тело друга, скользить по нему руками, гладить его мягкие волосы. И заправлять их ему за ухо, пока Саки бы брал в рот, осторожно и даже трусливо обхватывая член своими губами. Нигель неуверенно стонет, прикрывая рот второй рукой. Пик удовольствия не заставил себя долго ждать, заставляя парня опереться рукой на стену и наконец перевести дыхание. Даже холодный душ не поможет смыть это мерзкое ощущение. Парень трясётся от напряжения и стресса, сам не веря в то, что только что представлял. С другой стороны, бежать от всего этого не хочется. Он готов падать в грязь, ведь только что ему было безумно хорошо. Более того, блондину каждый раз хорошо, когда он просто находится рядом с Саки. Неужели это правда нечто большее? Что–то, что называют «любовью», о чём поют песни и снимают кино. Нигель бы хотел опробовать это чувство, узнать, как нужно любить, но нет ни одной методички, где это бы описывалось! А сам он, увы, себя совсем не понимает. Приём душа затянулся в попытках отмыться от грязи и смыть всё порочное, обжигая себя кипятком. Выйдя из ванной, парень утыкался в подушку в желании кричать от терзающей душевной боли. Никогда коротышка не был таким слабым и беспомощным. Даже когда хотелось сдаться, он не позволял себе этого, ловко выкручиваясь из любых передряг. Удивительно, что самой тяжкой передрягой для него оказались собственные чувства, не поддающиеся контролю. Получится ли дальше их избегать? Нигель уже и сам не уверен, что сможет оставаться хладнокровным. Ведь так хочется почувствовать тепло. Его тепло…