Великое племя Хитрых Ежей поселилось на опушке дремучего леса. Смелые были люди, жили по заветам пращуров, охотились да мелкие огороды разводили. Больше для души — мало что там вырастало. Ходили слухи, что предки их обитали в близких пещерах, пока нездешние люди не надоумили Хитрых Ежей строить отдельное жильё, чтоб женщины перестали спорить, кому пришёл черед убираться, а мужчины, вернувшись ночью с охоты, не путали в потёмках жён. Дикие были времена, ничего не скажешь, дикие. Зато сейчас — тишь да благодать. Вождь Ежей на радостях подумывал поделить деревню на улицы Храбрости, Доблести и Чести, а на землянках намалевать одну палочку, две палочки, три палочки и много палочек, чтоб слыть мудрыми людьми. Заодно переименовать племя в Свирепых Вепрей. Всё серьёзнее, чем Ежи.
Но однажды погожим весенним утром деревня проснулась от лая собак. Встревоженные жители высыпали под бледное небо и испуганно сбились в кучу.
Со стороны восхода на мирный лес надвигалась орда. Фыркали и громыхали копытами диковинные безрогие олени с волосами на шеях и хвостах, трещали и скрипели деревянные короба на кругах, а в коробах сидели люди… много странно одетых людей, белокожих, большеглазых, косматых. В иных коробах везли нехитрый скарб, в других — толстых розовых кабанов. За ордой поспешало стадо коз, пастух верхом на таком же невиданном олене щёлкал кнутом, не давая скотине отбиться.
Вождь Харра грузно опёрся на копьё, годное лишь на то, чтобы ребятёнков гонять, но бесполезное супротив орды. Припомнил рассказы заречных соседей, что, дескать, кругом развелось полным-полно пришельцев. Так и прут откуда-то с восхода, обживают чужие земли. Сжигают живородные леса, корпят над чахлыми травами, стада пускают на заливные луга, чтобы те обернулись пустошами. Всюду сеют разрушение, а попробуй совладай с ними — не совладаешь. У них оружие такое — камень крошит — не подступишься с копьями.
Сплетни о нашествии наводнили округу, уже не только вожди — любимцы ду́хов, но и простые смертные с любопытством и ужасом слушали последние вести. Шаманы стращали, что грядёт конец света. Долго люди жили в своё удовольствие, пора и честь знать. Раньше царило благочестие, а теперь народ совсем распоясался. Молодёжь старших не слушает, от охоты нос воротит. Все мысли о том, как роскошнее землянку обставить. Обмельчали люди, захирели, к излишествам привыкли. В старину человек мог уцелеть один-одинешенек в глухой чаще, а нынче… куда там! Загнётся без костра, сапог и глиняной посуды. Вдобавок леса повырубали, зверьё переловили, не на мясо, на шкурки красивые, а уж какую помойку за деревней развели! Доколе природа будет терпеть? Возьмёт и отомстит однажды, и права будет.
Что и говорить, по всем приметам быть концу света. Пришельцы, никак, наказание от духов-хранителей, истребят род человеческий!
В общем, трухнуло племя Хитрых Ежей. Дети вопили, женщины зеленели, мужчины трясущимися руками сжимали копья и луки. Незнакомцы остановились перед деревней, рослые и страшные, в золотой пыли, озаренные лучами солнца, выглянувшего из-за щетины дальнего леса. Местные собаки храбро перелаивались с прибывшими, но держались подле хозяев.
Харра посчитал короба на кругах. Десяток, там десяток, и тут почти десяток. Нет, это не орда, это большая орда! И неважно, что среди пришельцев полным-полно женщин, детей и стариков. Поди, у всех под одёжей блестящие непробиваемые безрукавки, а за спинами — длинные-предлинные ножи. Вождь Ежей глянул на обветренные лица, безжалостные, одинаковые (как они друг дружку различают?) и понял, что страх сейчас прорвётся, помимо воли.
Утомлённые дорогой странники взирали на обитателей деревни, частокол их копий. Замерли в рассветном мраке, будто исчадия тьмы, порождения чащи. Сейчас как набросятся, и поминай как звали!
Борот, вождь прибывших, искоса глянул на своих: мирные землепашцы, слабые женщины, малые дети. Из оружия три ржавых меча на дне телеги да ножи — хлеб резать. Не мотыгами же поколачивать этих закалённых охотников, случись свалка! Хотя… не случайно вилами да лопатами прибить можно, видно, прадедам доводилось сражаться… Но тогда и времена были неспокойные.
Борот решил, что неплохо бы смыться, пока не поздно. Ощутил на себе скользкий взгляд колдуна (ох, как тому хочется, чтобы вождь оступился!) и властный — жены (начнёт позорить перед всеми!). Кашлянул, привстал в телеге, обернулся:
— Колдун! Приехали, что ль?
— Надо ехать на закат… — глубокомысленно изрёк старик. От него несло прелыми травами и немытым телом, потому народ колдуна сторонился. Тот ехал в пустой телеге и надувался от гордости.
— Ну а мы, по-твоему, где? На закате и есть! — Борот бросал косые взгляды на местных. Те недоверчиво морщили лбы. «Однако, не всё так плохо, — подумал Борот. — Дикари думать не будут, сразу разорвут. Значит, у этих рассудок имеется, договоримся».
Колдун закатил глаза к небу:
— День — это когда не спишь. Для птах ночных закатом станет восход.
Не все кочевники поняли заковыристые слова. Борот сам не разобрал. Прощелыга-колдун всегда вывернется!
Жена недовольно буркнула:
— Сколько можно по свету шляться? Чем эта земля плоха?
Вождь пригладил лохматую бороду, задумался.
— Воды в рот набрал? — благоверная пихнула его локтём. Рука у неё была тяжёлая. — Вождь ты или кто? Давай, договаривайся с лесовиками!
Местные почтительно молчали, и Борот чуточку осмелел, гаркнув:
— Меньшой, куда запропал? Вечно ждать тебя, мешок с костями!
Долговязый парень с глазами цвета летнего неба перепрыгнул с соседней телеги к отцу. Мрачно буркнул:
— Чего говорить?
Меньшой слыл редкостным разумником, за три года путешествий выучившим местный нетрудный язык. Борот частенько ворчал в его сторону: «И это отпрыск славного рода воинов? Позорище! И в кого такой?»
— Бестолочь… — протянул Борот. — Будто сам не знаешь! Спроси, кто главный.
Меньшой презрительно фыркнул. Надоело ему влачить жизнь среди непроходимой дремучести. Душа желала большего.
—
Эй! — крикнул он в толпу деревенских. —
Который здесь вождь?
Харра разобрал корявую речь, попятился. Перепуганные соплеменники вытолкали его вперёд. Вожди первые среди народа, с них и спрос.
—
Ты главный? — спросил Меньшой.
—
Он, он! — заорали подлые Ежи. Харра робко поклонился.
—
К тебе обращается Борот, — Меньшой указал на отца. —
Вождь великого народа… — «Бочонок ты с пивом, не вождь!» —
Мы странствуем уже много лет. Колдун указал путь на светлую землю, где богами благословенные дыни растут сами по себе.
Вождь Хитрых Ежей потерял дар речи. Борот сообразил, что можно и расхрабриться.
—
Знаешь ли ты, — продолжал Меньшой, —
что такое дыня? А я тебе скажу. Наш достославный предок исходил полсвета. Сей распрекрасный овощ он вывез из страны полуденного солнца, где жители тамошние слепили рукотворные горы посреди песков. Слыхал про такой народ?
Харра не слыхал, а ежели бы ему кто сказал, не поверил. Горы вождь Ежей видел, высились одни такие в двух днях пути. Это какие же здоровущие руки надо иметь, чтобы хоть одну такую громадину, как куличик из песка, слепить?
—
Жаркая битва завязалась за дыню, и теперь мы чтим её и возделываем, — на самом деле достославный предок под покровом ночи втихую уволок дыню. Но кому нужна скучная правда? —
Она прихотлива, урожая мало родит. А колдун сказал, что есть земля, где куда ни глянь — дыни сами растут. И остальное растёт, срывай да ешь. С тех пор ищем мы это место. Не здесь ли?
Харра смекнул: не всё так страшно, как вначале померещилось. Несостоявшиеся Свирепые Вепри переводили дух. Мужчины опускали оружие, женщины утихомиривали детей, старики заслушались складными речами пришельца, а молоденькие девчушки таяли от светло-голубых глаз с поволокой.
—
Не ведаем про то, — степенно ответил Харра.
Меньшой обернулся к отцу:
— Это не тут.
— Тогда едем даль… — Борот прикусил язык от тычка жены.
— Куда навострился? — ядовито зашипела она. — Людям отдых надобен, а этому герою всё за дынями гоняться! Речка, лес, луг. Останемся жить. Умишком-то хоть раз пораскинь! Дело ж говорю!
«Попробуй тут не послушайся», — пожаловался невесть кому Борот. У
невесть кого, наверное, тоже была сварливая жена, он вождя понимал.
— Сын, скажи им, мы остаёмся. Вон там.
Меньшой равнодушно пожал плечами.
—
Уважаемые! Мы пришли с миром. Будем на том лугу жить. Часть леса нам, часть реки тоже. На всех хватит, места привольные…
Ропот пронёсся по толпе. Многие замахали руками на Харру, мол, что же ты молчишь? Вождь Ежей очень вежливенько ответствовал:
—
Мы тут испокон веку жили.
— Отец, — шепнул Меньшой. — Говорят, прав на землю у нас нет.
— Как так нет? — искренне изумился Борот. — Ну-ка почитай им грамоту!
— А где она?
Отец грозно свёл брови:
— Ты читарь или я? Тебе лучше знать!
— Чего там читать? — возмутился Меньшой. — Не по-нашему нацарапано! Терпения моего нет! Я один мудрец на весь род, и меня ещё этим попрекают!
— Пошёл, как баба, языком чесать! — не отставал Борот.
— Уйду от вас на полдень, к ахейцам! Они мыслителей чтят! В Лицей поступлю!
— Я те уйду!
— Ишь, выдумал! — встрепенулась мать.
— Да кому ты нужен? — кричал Борот.
— Им вот точно понадоблюсь. Ахейцы нам родня, а не в пример вас умнее!
Мать упёрла руки в боки и заявила:
— Ты, сын, чепухи не мели. Покуда останешься с нами, я сказала. Дальше видно будет. Муж, ты не пыжься, вон морда и так дыня дыней! В грамоту эту я рыбу завернула. Не пропадать же добру! Здесь, меж мешками лежит.
— Это же наши права! — Меньшой схватился за голову. — Нет, ну… Вот дикость! — больше слов не нашлось, и он полез искать грамоту.
Хитрые Ежи терпеливо ждали окончания перебранки. Наконец парень выпрямился во весь рост, развернул замасленный пергамент.
—
Смотрите все, это наше право на землю! — чужая письменность была Меньшому незнакома, но он без труда пересказывал по памяти да ещё своего прибавлял для интересу. —
Здесь записаны сказания древнего народа. Читаю: у Ноя было три сына, Сим, Хам и Иафет…
«Прямо как у меня, — подумалось Бороту, разобравшему выученные имена. — Двое старших — люди как люди, а меньшой не в меру умный».
—
…Иафету Ной даровал власть над всем миром. Мы — потомки Иафета. Радуйтесь, что не всю землю у вас забираем, а только кусок. А ведь могли бы по праву… но мы добрые. Не верите грамоте — спросите ахейцев. Только у них Иафет Япетом зовётся.
Местные хлопали глазами. Как тут спорить? Что на камне выбьешь — то потом не счистишь. Пергамент, почитай, то же самое. Записанное — закон.
—
Вот тут ячмень посадим, тут — пшеничку, — переводил слова Борота Меньшой. —
Здесь поставим плетень. По правую сторону — ваше, по левую — наше.
Несчастный Харра соглашался. Худой мир лучше доброй войны. Потеснятся — авось и уместятся! А потом — как знать? — откроют Ежам тайну своего оружия. Тогда трепещите, соседи! Сейчас о задумках надо помалкивать и пришельцев, не таких уж опасных, как сперва почудилось, под боком поселить.
На том и порешили.
Поначалу дела шли хорошо. Возвели плетень, пришлые обживались на берегу реки и Ежей не беспокоили. Дети из разных племён играли вместе, выучивали разные слова, сказания о богах и героях. Новосёлы охотились мало, а потому лесные богатства достались Ежам, к их огромному облегчению. Соседи же раскопали луг, засадили сорной травкой и возились в земле целыми днями, да так, что вскорости стали спереди белыми, сзади — загорелыми. Ну и пущай себе чудят.
Потом оказалось, что не всё так гладко. Испорченных лугов пришельцам оказалось мало, и они выжгли часть леса. Затем открылось, что вечерами сумасброды горланят песни, шатаются по опушкам и прогалинам. Напуганное зверьё разбегалось, птицы боялись гнездиться близь людей. Охотники затянули потуже пояса. Сора у пришельцев набралось куда больше, чем у Ежей, и те придумали свозить объедки и битые черепки в лес, поганить тайные охотничьи тропы. После супостаты и вовсе стыд потеряли: перегородили сетями реку. Ладно, рыбу отняли у местных, любящих утречком посидеть на бережку с удой, так теперь и купаться стало нельзя: того гляди запутаешься!
Харра загрустил и приставил к пришельцам соглядатаев. Вскоре на общий плетень стали падать юркие тени.
Вести приходили тревожные.
— Они ночами плетень передвигают, — поведал первый лазутчик. — Там собаки ходы подкопали. Вчера ещё ямы были под плетнём. Нынче смотрю — загородка ближе к нам стоит, а подкопы все на стороне пришельцев. Потихоньку оттяпают у нас землю!
Харра промолчал. Земля была Ежам ни к чему, лишь бы лес остался… Тем временем пришельцы вырыли ямки на солнцепёке, закопали туда семечки, полили, навозом и прочим непотребством забросали. Лазутчик поведал, что это называется «посадкой дыни». Видно, священный ритуал такой. Благословенная дыня не могла выглядеть как заурядные семечки, дар духов-хранителей должен быть большим, золотым, ни на что не похожим. «А вдруг, — подумалось вождю, — дыня у них погибла, вот они её и похоронили? Жалко, жалко…»
В разгар лета, за обедом, Харра выслушивал и такие новости:
— Зря они говорят, что разумные, — соловьём заливался любознательный соглядатай. — Им бы в пещерах жить! У них бабы верховодят, как у наших пращуров. Кто на огородах с утра до ночи пашет? Бабы. Мужики в тенёчке сидят, пойло своё с пеной глотают. Сразу видно — не допускают их до важных работ. Из землянок чьи голоса слышны? Бабьи. Всё обсудят, обо всё поговорят. Мужикам слова не давали. А на детей взгляни! Девчонки мальчишкам то и дело тумаки раздают. Не, вождь, кичатся они, что власть у мужиков, но врут. Бабы главнее.
«Вот и поговори с эдакими отсталыми!» — сокрушался Харра. На тайны оружия и нерушимое военное братство он уже не надеялся. Как бы правда с земли не согнали, им недолго!
На солнцепёке, из дынных могил, выросли невзрачные зелёные лопушки. Борот самолично приходил туда утром и вечером, поливал из большого котла, прихлопывал землю, нашёптывая: «Расти, расти!» Что толкового могло вырасти из лопухов? Потом садился рядом с извечной кружкой и долго взирал на широкие листья. Никак, скорбел по безвременно ушедшей дыне или с духами общался.
Самая плохая новость пришла ближе к осени. Встрёпанный лазутчик сидел перед вождём и торопливо лопотал:
— Скоро будут урожай собирать. Мало у них уродилось. А дыни ихней этой, почитай, и нету. Старые запасы кончились, до новых не протянут. Как бы охотиться не начали в полную силу!
Харра скис. Сноровка да сила у пришельцев хоть куда! Оружие не подведёт. Такие охотники из них получатся, мигом всё живое истребят.
Дыня тем временем отцвела (Ежихи завистливо поглядывали на красивые цветочки, но сорвать так и не решились, испугавшись молний с небес) и разродилась зелёными плодами, подумать стыдно, на что похожими. Они надувались, распирались, округлялись, будто брюхо обжоры, вот только ничего не ели, если им, конечно, кровавых жертв не приносили. Вчерашнего дня Харра, позабыв степенность, подкрался к плетню и долго смотрел на дыню. Не верилось ему, что на этом всё завершится, благословенный плод должен явить чудо! Уж не вырастут ли из дыни новые пришельцы, вдруг так пополняется их треклятый род?
Утром следующего дня Харру разбудили чуть не плачущие Ежи. Амбар опустел, припасённые вяленое мясо, грибы и ягоды исчезли. Мальчонка-сторож хлюпал носом и оправдывался: набежала ночью орда (трое человек), он храбро бился (спрятался в кустах), но у пришельцев у всех огромные тесаки (было дело, ножик у одного на поясе висел), а потом запасы из амбара унесли (чистая правда).
Прихватив старое доброе копьё и двух обозлённых лазутчиков, Харра направился к пришельцам.
Соседняя деревня спала, разрумянившись в утренних лучах. Харра подошёл к землянке вождя и ударил копьём в доску, заменявшую дверь.
—
Ну кого там спозаранку принесло? — загородка отлетела в сторону, из землянки выбрался Борот. Старательно захлопал глазами, делая вид, что только проснулся. Руки и губы у него были маслеными. Отовсюду слышался запах жареной дичи.
— Чего творишь? — Харра гневно зашевелил усами. — Кто тебя надоумил воровать?
—
Ты, соседушка, не верещи. Всё одно не разберу, — Борот глянул в темноту землянки. —
Меньшой, ты где? Дуй сюда! Чего, опять этого прохвоста нету?
Вождь Ежей не понял ни слова, но уяснил, что толмача не будет. Лазутчики докладывали, что Меньшой всё время в отлучках. «Читает, поди, грамотей, — рассудил Харра. — Молодец парень».
Можно было кликнуть кого-нибудь из ребятишек, благо те бойко изъяснялись на двух языках, но зачем? Харра и без объяснений уразумел, кто покусился на его амбар, а выслушивать оправдания Борота, дескать, не мы это, не желал. Зато показал всему честному народу, какой он смелый: накричал на пришельцев, выспросил, укорил.
—
Ну как без толмача речи заводить? — Борот развёл руками. —
Пивка будешь?
— Войну объявлю! — разъярённо бросил Харра и пошёл прочь. Особо грело его то, что сосед слов о войне не понял.
Хитрые Ежи жили в ожидании битв две недели, сначала неспокойно, после обвыкли: замучаешься ждать, когда Харра отдаст приказ, лучше на охоту сходить! Пришельцы, не ведая об угрозе, собрали урожай и однажды вечером, тёмным в преддверие осени и звёздным в прощании лета, закатили праздник. На берегу пылал костёр, жарились рыба и поросята, хмельной рекой лилось пиво, и даже самые неумелые певцы раззадорились и затянули удалые песни. Хитрые Ежи посмотрели на расцветающие снопы искр, на полную отражённым огнём реку, на пляшущиеся тени и попрятались по землянкам. Молодёжь навострилась перелезть через плетень да пойти на чужой праздник, но родители удержали: кого силой заперли, кого застращали проклятием свыше. Из-за шума никто так и не уснул. Молили духов-хранителей прекратить безобразие, но тщетно — те остались глухи к просьбам, не иначе, тоже что-то отмечали.
— Ну что, братцы! — Борот вскарабкался на телегу, зычно крикнул: — За урожай!
Люди одобрительно загудели. Вождь бросил пустую чарку наземь.
— Жена, неси ещё! Горло смочу. Речь держать буду!
— Наклюкался уже! — та плюнула. — И как с таким пропойцей живу?
Борот её не слушал:
— Братцы! Помните родину? Как горько жили! Хлеб посей, скотине травы накоси. Опостылело всё! И тут колдун — слышь, ты, про тя говорю! — сказал: есть место, где всегда счастье, где дыни сами растут, и поливать не надо!
— Дались тебе эти дыни, — процедила сквозь зубы жена.
— Предки наши не сидели на месте и нам не велели. Братцы! Нашли мы светлые земли?
Кубки и чарки взлетели в воздух.
— Какие ж это светлые земли? — воскликнул Меньшой. — Всё то же самое, хуже только. Дыни и вовсе не растут! Суеверные вы люди, глухомань! Надо слушать голос разума, а не колдунов! Я давно выяснил, что дыня тепло любит. Ей будет хорошо в полуденных странах, а не в закатных! Пойдём к ахейцам!
Народ приутих. Верно ведь парнишка сказал! Дело даже не в дынях, а в дармовщинке. На плодородной почве урожай и без усилий вырастет. Ясно же, что где-то далеко, только не здесь, жизнь легка и весела.
Жена досадливо поджала губы:
— Дались тебе эти ахейцы! Кто тебя за язык тянул? Нет же, отца теперь в путь потянет, на подвиги.
Колдуну слова Меньшого тоже пришлись не по нраву. Никак, смена выросла. Старшие сыновья лодыри, зато этот больно шустрый. Нужно вернуть себе уважение, не то прощай власть!
— Неправда! — колдун вышел вперёд, обвёл всех мутным взглядом. — Я слышу богов, мне истина ведома. Есть, есть на закате земля, где дыни — вот такие, — он раскинул руки.
— Ну-ка, ну-ка! — Борот приготовился внимать пророчеству.
Колдун бросил охапку маковой соломы в костёр. Принялся кружить на месте, притоптывать, подпрыгивать, махать руками, словно пытаясь взлететь. Низко запел, взвыл, по-птичьи защебетал. Завороженные люди смотрели во все глаза. Довольный удавшимся представлением, колдун не заметил под ногами пустую чарку Борота, споткнулся, навернулся и шлёпнулся на спину.
Не сразу чернота отпустила его. Колдун увидел склонённые над ним обеспокоенные лица, застонал от боли в ушибленном затылке… И вдруг, впервые в жизни, на него снизошло озарение!
— Вижу, вижу! — забормотал он, не в силах сдержать поток слов. — В закатной стороне, за большой-большой рекой, лежит земля больших возможностей. Там можно не трудиться, но будешь сыт-одет. Думать не надо, всё легко и просто. Станем там жить, станем каждый день в трапезных вкушать душистую булку, а в ней мясо, сыр, лук, огурцы… ну те, которые в стороне восхода растут… — ещё колдун разглядел, что в неведомой стране почему-то едят горячих собак, но об этом благоразумно смолчал.
Трещал костёр, мирно плескалась река. В ворохе искр и пляшущих бликах людям воочию представлялись щедрые земли. Хорошо-то как, ничего не делать и всё иметь!
— А пива там много? — спросил кто-то.
Колдуну ясно пригрезилось, что пива будет много в той земле, на которой он сейчас лежит, особливо в середине осени. Призадумался и завещал:
— Да, на закате пиво будет. Не мы, так дети наши поселятся за великой рекой.
— Ну а дыни? — полюбопытствовал Борот.
— Растут дыни. Большие! — если бы Колдуну сказали, что он видит будущее на тысячи лет вперёд, он бы не поверил. — Да что дыни, там сама по себе растёт капуста в банках.
— Где?
Прорицателю услужливо явилась банка. Он попытался её описать:
— В горшках!
Его уже не слушали.
— В путь! — ревел народ.
Вот оно, счастье! Очень близко, лишь реку переплыть. С тёмного неба срывались звёзды, ветер шумел в высокой траве. Закатная сторона предстала ожившей мечтой, сном наяву. Вперёд, вперёд! Пусть дорога будет длинной и трудной, зато потом — вечное безделье!
Борот раздавал указания: кто на какой телеге поедет, что повезёт. Меньшой, которому не хотелось жить там, где не надо думать, прикидывал, как бы в суматохе улепетнуть к ахейцам. Колдун потирал шишку на затылке и размышлял о том, что пророчество не пройдёт даром, а скорее, ему боком выйдет. Люди смекнут, когда у него случаются озарения, и… Колдун живо вообразил, как глупо ухмыляющиеся соплеменники с палками и брёвнами наперевес окружают его, требуя предсказания. Затылок разболелся в предчувствии скорых мучений…
— Борот! — окликнула жена. — С соседями не попрощаемся?
— Пёс с ними, пущай тут прозябают, — отмахнулся вождь.
— Так нельзя! — жена для пущей важности сложила руки на груди. — Люди хорошие, приютили нас, не обижали. Надобно отблагодарить.
— Верно! — согласился Борот. Все перестали бегать и уставились на него. — Оставим Ежам подарок. Семена?
— Самим мало! — возразили в толпе.
— Погнутые вилы? Всё равно у них доброго металла нету, — расщедрился вождь.
— Чтоб нам потом брюхо вспороли?
— Тоже верно, — Борот и здесь не возражал. — Слушайте, а кувшины битые? Пиво всё выхлебали, чего пустую, да ещё щербатую посуду возить?
— Вот это правильно! — одобрила жена. — Кувшины — вещь знатная, в любом хозяйстве нужная.
Утром Ежи встали с тяжёлыми головами, будто это они вчера пили, а не соседи. За плетнём царило оживление: пришельцы носились туда-сюда, суетились, охваченные странным огнём действия. Лазутчики шмыгали вокруг да около, но разобраться не смогли. Харра не на шутку встревожился: а ну как прибывшие решили первыми напасть? Это никуда не годится, надо спешно на супостатов войной пойти! Вождь приказал готовить оружие.
Всю ночь Хитрые Ежи не сомкнули глаз: боялись завтрашнего дня. Пришельцы на своей стороне пошумели — пошумели и утихомирились.
Рассвет не принёс с собой ничего, кроме хлопот. Ежи обреченно подхватили копья, луки да стрелы и поплелись к плетню. Харра шёл впереди, чувствуя себя героем древних преданий. Печальных преданий с горестным концом.
Деревня пришельцев сиротливо молчала. Исчезли крыши с землянок, пропали короба на кругах, скотина тоже куда-то умчалась. Главное же — не было людей. Лишь у кострища, оставшегося с позавчерашнего праздника, красовалась куча глиняных черепков. Ежи и хотели бы веселиться, но не получалось. Тишина навевала скуку, словно чего-то не хватало…
На огородах нашлись брошенные дыньки. Маленькие зелёные плоды испуганно прятались в жёлтые скрученные листочки. Харра тронул благословенную дыню древком копья и хитро заулыбался.
Прошёл год. Ежи жили, как и прежде. Посуду растащили по землянкам, уж больно хороши оказались узоры, по сердцу пришлись, местные умельцы скоро наловчились делать такие же. Заботливые хозяйки подобрали кое-чего на соседских огородах и вырастили богатый урожай. Дыне тоже нашлось место: оказалось, она любила солнышко и воду. При достойном уходе детище пришельцев выросло всем на зависть, и вскоре Ежата лакомились иноземной сластью. Поразмыслив, люди решили, что ловить рыбу сетями сподручнее, чем удочками и гарпунами.
Глядя на такое изобилие, Харра улыбался всё чаще, всё шире. Ежи перенесли испытание, ниспосланное с небес, и теперь наслаждались дарами духов-хранителей. Он снова задумался переименовать племя. Свирепые Вепри — это уже в прошлом. Вот Победители Дыни — звучит?
Стояла пора, непонятно на что больше похожая: то ли ещё лето, то ли уже осень. Пасмурные дни чередовались с тёплыми, вёдро сменялось ненастьем, ветер то холодел, то становился ласковым. Однажды утром деревню растревожил полузабытый шум. Со стороны хмурого рассвета донеслось ржание, скрипы, голоса, топот тяжёлых копыт. Хитрые Ежи высыпали из землянок.
Не зря говорили умные предки: всё возвращается на круги своя. Под дождливым небом навстречу деревне ехали пришельцы. Те же бледные лица, длинные волосы, гордый вид. Деревенские решили было, что старые знакомцы вернулись, но после смекнули, что ошиблись. У этих и коробов на кругах было больше, и вышивка на одежде похожая, но другая. Речь вроде та же, чёткая, сливающаяся в одно длинное слово, а всё ж незнакомая. Смысл Ежи, поднаторевшие в языках, угадывали с пятого на десятое.
Самый большой короб подкатил к Харре. Восседали на нём жилистый мужик, сухонькая женщина, дряхлая старуха, две румяные девочки и кудрявый парень, который нескладно бренчал на странной доске и горланил чепуху явно собственного сочинения:
Далёко то время, когда
Счастье сойдёт на земные луга,
Очистится мир ото зла,
Очистится мир ото зла,
Очистится мир ото зла,
Когда, когда, когда?
Духи-хранители, они ещё и поют!
Жилистый мужик спрыгнул на землю, поправил нож на поясе и подошёл к Харре. Тот, опираясь на верное копьё, прищурился. Не каждый день пришельцы являются, а вот поди ж ты, привык… Понаехали тут!
— Я вождь Райлос, — представился прибывший на родном языке Ежей.
— Ну так что с того? — хмыкнул Харра. — Я тоже вождь.
— Я и народ мой — осколки великого племени. Давно мы разбежались в разные стороны, но лучшей доли так и не сыскали.
— Слыхали уже, — буркнул Харра.
Узрят же нас боги тогда,
Исполнят молитвы, даруют блага.
И скажет любимая «да»,
И скажет любимая «да»,
И скажет любимая «да».
Когда, когда, когда?
— распевал парень.
Деревенские девчушки мечтательно вздохнули. Они готовы были хоть сейчас сказать: «Да!» Харра помрачнел. Не так давно в его племени народилось с пяток ребятишек, и глаза у всех получились голубые, с поволокой. Вождь Ежей предвидел, что следующие дети будут все как один кудрявые.
— Может, вы знаете и то, что мы ищем? — оживился Райлос. — Наши дальние родичи с восходной стороны записали в Ведах, что древняя родина — это Купол Мира. Простор, откуда текут во все стороны четыре реки. Там счастье, истина, справедливость. Светлые земли, хотим их достичь. Напрасно предки родину покинули, мы вот мечтаем вернуться. Где-то она в полнощных странах. Не подскажете, где?
— Откель я знаю? Не ведаю про такое.
Почти Победители Дыни безнадёжно молчали. Они уже чуяли, что закончится всё новым соседством.
Глава пришельцев укоризненно поцокал языком:
— Как можно? Как можно не знать Купола Мира? — он разгорячился. — Ужели вы, тёмные люди, не ведаете, где они, земли вечного счастья?
Харра пожал плечами:
— Почему же, ведаем. Там, где вас нет.
