Дурочка

                        «Когда ты идёшь по                               улице                         В нашем городе паника                         Люди в машинах                                     волнуются                         Гонят на красный свет»       Пьер - яркий пример обожаемого своими горожанами воплощения.        Ведь, да, не глядеть на него не получается: стоит ему улыбнуться, как штабелями ложиться женщины, мужчины, города и страны — о, Боги, список слишком широк.       У Пьера ведь глаза голубые-голубые — большая гордость для всякого француза — совершенно нахальные, длинными ресницами обрамленные; волосы до плеч на ветру развиваются, вообщем — Париж как есть.       На балах - сама галантность, глазками сверкает и сидит подле высоких чинов. Толку от того, правда, мало - кивнув кому-то, Пьер в танец уплывет первым.                               «Нервные бьются в                         истерике                         Дико ревут динамики                         И соревнуются первые                         Полосы жёлтых газет»       Франция ныне - империя. И празднуется все широко, с размахом. С песнями и плясками, в лучших традициях, мол «слава Богу, теперь есть за что!».        И Парижское воплощение, совершенно (не)скромно, пристроившееся в рядах государственных служащих - чистый восторг, почти овации. Восхищенные цепляющиеся взгляды и машущая музыкальная ладонь с длинными пальцам.        Пьера преследует стойкое ощущение, что его собираются порвать - слишком много и сразу, всем срочно и неотложно понадобилось его мнение-решение на счет, кажется, всей Европы.       А ему-то, конечно, вовсе не их лицезреть хочется. Отвечая на очередной замысловатый вопрос, Пьер глазами ищет знакомый силуэт.       И находит. Учтиво досиживает дискуссию о политике сражений, мигая глазками прощается и плывет-плывет-плывет.       Лондон выдыхает, глядя на грациозные движения. Выдыхает устало-нежно, зная, что последует за красивым приближением.       — Неожиданно, однако, — Де Сенье улыбается, улыбается с вызовом. Руки в бока — Пьерова привычка, которую из него выгнать невозможно — ждет.       — Не изображай удивление. Ты ждал, — руки опускается на чужую талию, уже целый век так прелестно в ладонях помещающуюся.        — Я ждал, — куда-то в плечо сказано, пока голос сквозит странной радостью-нежностью.                         «А ты танцуй, дурочка,                         танцуй                         И улыбайся                         Тебе ведь всё это                                     действительно идёт                         Не сомневайся»       Уильям, кажется, не дышит: но, конечно, танцевать продолжает. С исключительным любованием вкрадывается взглядом в каждое движение Пьера, в каждый плавный взмах руки.       — Решил проявить инициативу? — Париж смеётся красиво, смеётся чудно, обнаруживая себя кружащимся в Лондовых объятиях.                         «А ты танцуй, дурочка,                               танцуй                               И улыбайся                               Тебе ведь всё это                                     действительно идёт                               Не сомневайся»       Уильям стягивает чужую накидку, следя за уже самостоятельными вращениями. Интересно, какое количество раз их уже можно сжечь в высшем свете?       Де Сенье танцы и улыбка идут. Исходя из этого, кажется, что Пьеру идет все: войны он тоже в танцы превращает, да и падает с улыбкой.       Сзади пискнуло что-то, кошку напоминающее. Сена, решившая эффектно влиться в хозяевы развлечения. Белое создание трется у ног Парижа: Лондон размышляет, лучше услышать негодование по поводу «жестокого» с Сеной обращения, или услышать истерику-пятиминутку на почве падения или удавления собственной же реки.        Пьер проблему берет в свои руки: буквально. Кошку поднимают и продолжают движения, только теперь прижимая к себе.                         «Осколки стекла, всем                         известно                         На солнце блестят как                         бриллианты                         Однажды в                                           правильном месте                         Наступит нужный час»       Де Сенье, безбожно-бесстыдно отдавший в чужие руки накидку, залитый тенью отсутствия в дальнем углу света, прижимающий к себе кошку на Императорском бале - совершенно очаровательно-нелепо выглядит.       Темзенду, наверное, впервые так сильно хочется расцеловать его: хочется - делается.       Кружащегося Пьера он ловит в свои объятия вместе с Сеной. Ловит и целует: без напора, за то нежно и быстро. Целует в губы и нос.                          «Закройте обратно                               Америку                         В нашей гавани паника                         Когда ты идёшь по                               берегу                         Море волнуется раз                         Волнуется два»       Париж хихикает, выпуская Сену из рук и целуя Лондон куда-то в уголок губ. Махает рукой — как десять минут назад чиновникам — и уходит обратно: в свет.       Уходит в свет, снова общаться и танцевать уже с дамами, на любование дамам, а не Лондону.             «А ты танцуй, дурочка, танцуй             И улыбайся             Тебе ведь всё это                                     действительно идёт             Не сомневайся»