–𖣔–
От каменистых стен длинного коридора, освещённого мерцающим пламенем факелов, отскакивало эхо уверенных грузных шагов. Альфа быстро преодолевал расстояние до своих покоев, неся на своём сильном плече ладное тело омеги. Тот покорно принял свою участь, свесив голову и плотно сжав уста, безмолвно молил бога о смягчении искупления его греха. Он знал точно, что несли его вовсе не на пиршество к царю, а на казнь. Выплата долга натурой, казалось бы, было ещё самое безобидное возмездие за недоимку, что мог понести бесправный омега. Но отчего-то Чон был уверен, что ласково с ним обходиться не намерены. Нежная кожа лодыжек и запястий изныла от стяжения жёстких верёвок. Громоздкие двери с низким скрипом раскрылись, и альфа вошёл с омегой на плечах в тихие покои. Руки легко перехватили тонкий стан, опустив не сопротивляющегося омегу спиной на холодные застеленные простыни. Полуобнажённая грудь медленно вздымалась, когда Чон глубоко и тихо втягивал в лёгкие тёплый воздух, пропитанный маслами и эвкалиптом. Альфа всем своим величественным существом склонился над трепещущей душой омеги, всматриваясь в чёрную бездну чужих глаз, в которых безропотный страх состязался с его неприкрытым любострастием. Пламя одного зажжённого в комнате факела мягко касалось спокойных тел, отбрасывая на кожу медовый свет и отражаясь маленькой искрой в расширенных зрачках обоих. Чонгук на миг задержал дыхание, когда альфа посмел опуститься ещё ниже, нескрываемо вдохнув носом запах омеги и распробовав на вкус его кожу. По шее и ключицам последовали лёгкие обжигающие поцелуи, и бедра омеги тотчас напряглись, а связанные вместе ладони прижались к взволнованному сердцу. Дыхание не переставало учащаться, с каждым новым откровенным касанием становившись более шумным и тяжёлым. Невольно поддающийся ласкам Чонгук старался быть сдержанным до последнего, чтобы не дать себе и малейшей возможности на отказ и сопротивление, несмотря на то, что воспротивиться такому томлению сейчас хотелось неимоверно сильно. Знание о том, по какой причине оказался омега в постели сына основателя Персидской империи пробивали на слёзы ненависти и страха. Будь Чон равен в правах с альфой, он бы давно уже отдался ему целиком и полностью, без роптаний и противостояний. Но в своём бедственном положении спать с принцем Персии для Чонгука было равно суровому наказанию и унижению его и без того низкой чести. Им могли пользоваться, его могли сделать рабом-проститутом при дворе Ахеменидов и делать с ним то, что вздумается. Это болью отзывалось в бедном юном сердце омеги, мечтавшем о взаимности и равенстве с Ким Тэхёном. Широкие ладони альфы проникли под рубаху, огладив плоский живот омеги и пустив бурю холодных мурашек по светлой коже. Ким не отрывал своего носа от шеи омеги, не переставая вдыхать нежного запаха, и оглаживал оголённые бёдра, пальцами прощупывая их на упругость. Брови заломились от сильных сжиманий нежной кожи, после которых обязательно останутся синяки чужих пальцев. Внизу послышались шумное дыхание и низкий рокот альфы, который, наконец, отпрянул от исцелованной шеи омеги и осоловело заглянул в чужие чёрные потерянные глаза. Чонгук под ним обмякал, тихо мычал, сдерживая себя от жалобных стонов, и неловко ёрзал на простынях, сводя колени вместе. Альфа медленно оглядел напряжённое стройное тело, мазнув пылающим взглядом по гладкой молочной коже, переливающейся тёплым медовым отблеском. Его очаровывал вид омеги под ним, вводивший в самозабвение. Никогда он не видал омеги прекраснее этого. Он был красив неописуемо и пах ладаном, и запах этот совсем не походил на тот, который обычно был свойствен омегам из низов. Тэхён снова посмотрел в прикрытые глаза юноши, который лежал под ним смиренно и молчаливо, но взгляд его не источал никакого спокойствия. Персидский принц аккуратно убрал шёлковую прядь за розовое ухо омеги и опустил ладонь на его горячую щёку, большим пальцем огладив кожу. — Да простит меня богиня, ты прекраснее самой Анахити, — прошептал альфа, глядя глубоко в глаза омеги. — Богиня сильна и незапятнана, а я прямо сейчас рискую быть растлен руками вашего высочества… — Я не деспот, считай, это как дань господина. Ким оглаживал пальцами аккуратное лицо омеги, впитывая в сознание всю светлую и прелестную его наружность, чтобы потом, даже закрыв глаза, видеть перед собой этот обаятельный облик. — Давно ли наказание за недоимку называют данью господ? — прошептал еле уловимо юноша, но альфа всё услышал. — Дерзишь принцу Ахеменидов, смело для вавилонского омеги. Ким ухмыльнулся, обнажив клыки, схватил перевязанные запястья Чона и завёл их над головой омеги, сверху придавив своими сильными руками. Тела тесно соприкасались, через тонкие слои тканей чувствовался жар, подогревавший интимную атмосферу и распалявший возбуждение обоих. — Мне уже нечего терять. Кому я нужен буду после того, как сын Кира Великого опорочит меня, наказав мою семью за недоплату. — Ты так снисходителен к своей душе… — альфа, не отрываясь от красоты обсидиановых зениц, скользнул одной рукой вниз, тёплой ладонью проведя вдоль омежьего туловища, и остановился на нагом бедре. — Я не собираюсь наказывать тебя и твою семью за какой-то долг. Я прошу тебя принять свою участь не за казнь и унижение, а за уступок самого принца. — Зачем вам это? Вы могли отдать меня на сношение сатрапам, но вместо этого вещаете о каких-то уступках… — Потому что нравишься ты мне, Чонгук, — тихо выдохнул в чужие губы Ким. Омега застыл с широко распахнутыми глазами. — Ты нравишься мне, моему альфе нравишься, — ткнулся носом в пунцовую щёку, прошептав до одури смущающие слова. — Ты не знаешь своей истории, бедное дитя. Чонгук окончательно растерял какое-либо самообладание. Он неясно понимал суть речей альфы и был поражён не столько знанию принца о его имени, сколько чистосердечному признанию в симпатии. Преемник Великого персидского царя испытывал приязнь и благосклонность к незнатному омеги. Это ни в каких зороастрийских заветах не было изложено. Где видано было, чтобы наследник персидской державы спал с рабом-омегой по любви? Если кто бы узнал, а об этом узнают точно, не видать больше Тэхёну титула принца Персии. Чон искренне не понимал, зачем Ким брал себя на такой риск, ложась с худородным омегой и сплетаясь с ним узами любви и верности… Они совершенно разные, чуждые друг другу люди, которым в этой жизни никогда не суждено быть вместе. Но альфу не останавливала разница в происхождениях. Одной рукой он развязал пояс своей пурпурной мантии и скинул ту с плеч, оставшись в одних анаксаридах и тонкой рубахе, не скрывающей широкие плечи и выделяющиеся ключицы. Омега старался смотреть в глаза принцу и сдерживать рваное дыхание, но прожигающие насквозь тёмные глаза цвета тягучей патоки невозможно было терпеть на себе. Чёрные очи опустились на широкую альфью шею и задержались на её медовой коже, отливающей бронзой. Мужчина был невероятен. Его величественная аура придавливала к простыням и вынуждала покориться, однако не раздавливала своей могущественностью. Тэхён, несомненно, пугал омегу, но его взор заставлял доверять и чаять. Омега Чонгука тянулась к альфе, молила о пощаде и милости. А сам Чон колыхался на периферии здравого смысла и застилающего томления. Пребывая в своих помутнённых мыслях, он не сразу понял, что принц уже разорвал на нём рубаху, и лишь горячие и влажные прикосновения губ к его вздымающейся груди вернули Чона в реальность. Распахнув рот в немом отчаянном стоне, юноша надломил густые брови и стал вбирать воздух чаще и больше, потому что Тэхён творил с ним невероятные, будоражащие вещи. Скользкий язык очерчивал каждую родинку, каждое выпирающее рёбрышко, обводил ареолы возбуждённых сосков, дразня и мучая бедное дитя. Хотелось лить горячие слёзы удовольствия и трепета, ощущая в душе волнение, перемешанное с вожделением. Юношеское сердце билось часто и громко. И в этот час Чонгук не знал, хорошо было то, что он испытывал, или нет. Тэхён, кажется, измазал своими губами всю грудину омеги, наполовину высасав оттуда жизненные силы. Одна его рука продолжала тяжело лежать на обездвиженной руке омеги. Тёмные зеницы метнулись вверх, припав к паре чёрных, высматривая там поощрение и верность. — Отдайся мне без страха, омега, — шёпотом попросил Ким. — Со мной тебе нечего опасаться. — Хотите сделать меня своим евнухом? Я не хочу быть вашей подушкой до конца лет. — Я вовсе этого не говорил. Альфа легонько приткнулся носом и губами к чужим скулам, ладонями проскользнув по изящным омежьим рукам, стал медленно освобождать нежные запястья от тугих верёвок. Узел за узлом, жёсткие змеи скользили по раздражённым рукам и отпускали их. Когда кожу больше ничего не стягивало, Тэхён нежно огладил тонкие запястья и развёл руки в стороны, скрепив их по бокам и переплетясь с чужими пальцами. Между бёдрами скопилась вязкая природная смазка, и туда, к тёплому влажному местечку, протиснулось колено, разведя ноги в стороны. — Ты только расслабься. Один глубокий вдох. Омега прикрыл глаза. Его ресницы на веках затрепетали от переполняющих чувств. Между тем, альфа снова прошёлся рукой вверх по чужому бедру и проник под лёгкую, почти не скрывающую собой прекрасную наготу юноши ткань, и нежно огладил его мокрую промежность. Чонгук напрягся, сжав между своих ног широкую ладонь мужчины. Он ослушался просьбы принца. Тэхён только настойчивее стал массировать плавными движениями омежью плоть, юркими пальцами даря ещё более яркое возбуждение и отодвигая мешающие элементы одежды. Дыхание Чона с каждой секундой становилось тяжелее, натуженнее, а ноги то чуть раздвигались, то снова сжимались вокруг умелой руки альфы. Их природные запахи ладана и эвкалипта летали где-то над головой, вытесняя из комнаты кислород и заполняя своей терпкостью и пряностью весь воздух вокруг сплетённых тел, который впридачу к этой дурманящей смеси ещё и раскалился до выступающей на телах испарины. В помещении сгустился воздух, стало душно, но непрерывное и шумное дыхание принца и омеги, что они выпускали друг другу в приоткрытые уста, давало возможность не задохнуться и остаться в сознании. Влажные губы горели от желания поцеловать, они тесно соприкасались и тёрлись друг о друга, но оставить свой первый опечаток на сочных губах никто из двоих пока не решался. — Ты намерено это делаешь? — альфа шепнул точно в губы напротив, потеревшись кончиком носа об аккуратный нос омеги. — Что… делаю?.. — ресницы запорхали со скоростью взмаха крыла колибри, когда Гук медленно открыл глаза и столкнулся с затуманенными кимовскими. — Сжимаешь ногами мою руку. Тебе нравится? — принц выводил кончиком носа какие-то замысловатые линии на лице юноши, задавал какие-то вопросы, которые хотелось бы оставить сейчас без ответа, но промолчать на слова принца показалось бы наглостью со стороны бедного омеги. — Ты совсем не контролируешь себя. — Я не могу… мне… — Чонгук говорил тихо и отрывисто, словно в бреду. Он вздыхал, хмурил свои густые брови и выискивал взглядом что-то на потолке, лишь бы тот не пал на затянутые пеленой карие глаза. — Это так… — Ты не можешь совладать собой, сейчас твоё тело подчиняется только мне. Прими уже свою сладкую участь, омега. — Я приму всего вас в любом случае, сын Великого Кира. Я отдаю свой долг, я должен. Принцу не нравилось не слышать из манящих уст омеги своё имя. Его елейный голос произносил лишь его титул, и это малость разочаровывало. А всё потому, что омега не видел равенства в их личностях. — Называй меня по имени, омега, — без доли агрессии и раздражительности произнёс Ким. — Для тебя я всегда буду мужчиной, а не властителем. — Почему же не властителем? — Потому что мы с тобой в какой-то степени всё же на паритетных началах. Мужчина осторожно стянул разорванную ткань рубахи с плеч омеги. Теперь изящное юношеское тело предстало его взору во всей своей красе. Ничто не препятствовало огладить самые сокровенные части тела и доставить бурное возбуждение. Широкие ладони альфы опустились на упругие бёдра омеги и раздвинули их шире. На славном лице Чонгука расцвели новые пятна смущения, когда пальцы неожиданно быстро проникли в его узкое нутро. Природная смазка хлюпала меж половинок и вязкими каплями стекала по пальцам, что аккуратными и размеренными движениями толкались внутрь и расширяли поддатливые стенки. Чонгук не мыслил в тот момент и не думал, что делал принц. Он просто чувствовал Тэхёна и полностью вручал себя в его бережные руки, отдаваясь удовольствию. Он даже забыл, что стоял перед правительством в долгу, и сейчас они просто занимались любовью не потому что должны, а потому что захотели. Ким прикусил трепещущую жилку на вытянутой шее юноши и протиснул пальцы глубже, разведя их внутри в стороны и вытянув из омеги томительный стон. Ощущалось как что-то невероятное, запретное и грязное, но отчего-то обоим от этого было хорошо в равной степени. — Мой господин, позвольте вернуть долг, — сквозь несдержанные стоны просил Чонгук, вцепившись в широкие альфьи плечи. — Нам некуда торопиться, — вполголоса выдохнул под красное ушко. — И ты позволь мне подарить тебе удовольствие и испытать его вместе с тобой. — Я к вашим услугам. Тэхён глянул в приоткрытые глаза юноши, и губы его тронула нежная улыбка. Розовый, разнеженный и жаждущий, и весь к его услугам Чонгук, который так покорно ждал своей участи. И только для Тэхёна. Альфа, не торопясь, вытащил пальцы, привстал на колени и, не разрывая зрительного контакта с омегой, принялся освобождать себя от надоевших анаксарид. Гук пытался не отводить взгляд от лица Кима, не позволяя глазам опуститься туда, где возбуждение стягивалось невыносимым узлом. Сердце сокращалось от вожделения и волнения. Принц наклонился над пылающим лицом юноши, сильными руками уперевшись в простыни. На оголённом впалом животе почувствовалось мокрое скольжение, и Гук в изумлении распахнул глаза и рот, когда он понял, что Ким тёрся о него своим возбуждением. Это чувство скольжения напряжённого органа щекотало низ живота и оставляло мокрые следы. По коже поднялись мурашки, и Чон невольно притянул к себе колени, но эта пытка, слава всем святым, не затянулась надолго. — Ты принимаешь моего альфу? — неотрывно заглядывая в чёрные глаза, хрипло спросил Ким. — Господин не должен спрашивать об этом омегу. — Но и не тебе решать, что я должен, а что нет, — добро хмыкнул альфа, наклонившись ниже и подцепив кончиком носа нос омеги, дразня. Наконец, персидский принц оставил игру в гляделки и посмотрел вниз, туда, где в ничтожной близости находились их горячие плоти. Тэхён неторопливо обхватил свой член и провел рукой вверх-вниз по всей длине, снова подняв глаза на омегу, который прикрыл свои и стал тихо глотать ртом спёртый воздух. Его Высочеству не нравилось, что омега закрывался от него, несмотря на то, что Ким всё время пытался максимально тактично расположить Чона к себе и был с ним крайне обходителен. По состоянию и феромонам Гука не было понятно, нравилось ли ему с Кимом или нет. Рука уверенно скользнула под шею юноши и приобняла его. Тэхён плавно провёл рукой по влажной ягодице омеги, пальцами раздвинул вход и не спеша пристроился к нему. И вместе с глубоким вдохом Чона Ким совершил первый толчок, а юноша ахнул от непривычных растягивающих ощущений и ухватился за плечи мужчины. Альфа шумно выдохнул в чужие приоткрытые губы и упёрся потным лбом о лоб омеги, медленно проникая всё глубже и следя за реакцией младшего. Чонгук болезненно жмурился, тихо шипел, когда чужая твёрдая плоть растягивала его изнутри и приносила весьма странные горячие ощущения. Шиканье и тонкий стон, шиканье и тонкий стон. И так постоянно, пока Ким не вошёл полностью. Омега не был подготовлен так хорошо, чтобы сразу смочь принять всю длину Тэхёна. Но чуткие и размеренные движения альфы чуть смягчили первую боль. Мужчина помог отвлечься от неприятного привыкания лёгкими поцелуями в щёки и краешки губ. И от этой тёплой заботы принца сердце омеги визжало у лёгких, в которых воздуха было мало. Альфа вошёл наполовину и с тихим выдохом поддался бёдрами назад. Юноша надломил брови и сжал оледеневшие пальцы на ногах, старался не зажимать мужчину внутри себя. Ладони со следами жёстких змей скользили по простыням в поисках опоры, дабы за что-то ухватиться. Тэхён заметил стеснённые метания омеги и позволил тому коснуться его, положив робкие ладони на свои широкие плечи и руки. Чонгук, почувствовав под кожей пальцев тепло чужого тела, неосознанно сжал тэхёновы плечи, ощутив их упругость и мускулатуру. Тем временем альфа не медлил и снова поддался вперёд, раздвинув тесные стенки. Он осторожно и уверенно натягивал омегу на свою твёрдую плоть, изредка улавливая тихие стоны под собой. Омежий голос был сладок, и Ким желал слышать его чаще и громче, да чтобы с его именем, надрывисто и умоляюще. Тэхён чувствовал, что постепенно начинал терять над собой контроль. И вся причина тому заключалась в скромном омеге, который смиренно лежал под ним и стойко принимал все ласки альфы. Ким сморгнул пот, что уже начал тонкой струйкой стекать по лбу, и пристроил свои руки на тонкой талии Чонгука. Его смуглые руки с золотыми браслетами на обоих запястьях смотрелись на худой талии так, словно они были единой и целой картинной, будто властные руки Тэхёна были созданы для того, чтобы держать статную фигуру Чонгука. И точно сама природа так завещала. Медленно огладив омежьи бока, альфа несильно, но ощутимо сжал пальцами чужую талию, притянул Чона ещё ближе и углубил длину проникновения. Теперь принц позволил себе войти практически на полную, но резкий вскрик омеги остановил его. Ким глянул в розовое лицо Гука и увидел на щеках того блестящие слёзы. Альфа не покинул горячее нутро, навис над сжавшимся Чоном и нежно провёл большим пальцем по румяной щеке, стерев с неё влагу. — Я сделал тебе больно? — обеспокоенно вглядываясь в прикрытые глаза юноши, спросил Ким. — Совсем нет, я просто не ожидал… такого яркого чувства. Тэхён нашёл его самую уязвимую точку, что и вызвало у бедного омеги такой эмоциональный всплеск. — Теперь я буду ещё более осторожен, доверяй мне. Мужчина оставил мягкий поцелуй на мокрой розовой щёчке Гука и снова выпрямился, кулаками уперевшись в простыни по обе стороны от омеги. Шмыгнув, юноша вытер оставшиеся слёзы и вернул руки на плечи принца, на сей раз обхватив ими горячую шею. Тэхён потихоньку принялся набирать темп, но до основания не углублялся. Чонгуку этот процесс уже не предоставлял тех болей и дискомфорта, которые он испытывал в начале их сближения. Чувственные и умелые ласки альфы сделали своё дело, и благодаря принцу позорная казнь Чона стала самой желанной страстной пыткой. А заслужил ли? Кима нисколько не волновало количество выплаченных в казну денег, потому что он был уверен, что никакие дарики и сиклы не стоили души и чести юного Чонгука. Омега вовсе не являлся тем, за кого его принимали всю жизнь. Гук был совсем не из простой семьи… …Род его был царский, титульный, он принадлежал знати, и никак не общине. Но все почему-то забыли юного принца Вавилона, с тех пор как этот город лишили суверенности. Тэхён, прокручивая в голове все войны и битвы за территории и гегемонию, не заметил за собой, как ускорился и с силой прижал собой омегу к постели. В голове тяжёлой ношой всплывали осколки памяти, в которых отражалась жестокая расправа с последним царём Нововавилонии, — Набонидом — и его преданной, первой и единственной женой. Бедного омегу лишили отца и матери, семьи и дома. До ушей дошли тихие всхлипы, перед глазами — маленький плачущий Чонгук, кругом большой пожар и летающие хлопьями тленные угольки, что больно жгутся. Тэхён пришёл в себя и замер. Омега под ним тихо плакал, но не молил альфу прекратить пытку. Ким поднялся с разгорячённого тела и глянул в юношеское лицо. Из чёрных угольков лились горячие слёзы. — Что такое, моё золотце? — принц нежно огладил пальцами рук мокрые щёки Гука. — Я не знаю, — задыхаясь слезами, шептал юноша. — Мне так хорошо с вами, но я боюсь… — Чего же? — Что со мной будет потом? — Чонгук раскрыл глаза, в которых стояла влага и падала с ресниц крупными бусинами, и вцепился в настороженные карие. — Вы отдадите меня на воспитание в евнухи или выкинете за ворота дворца?.. — Ничего из этого, — ответил Ким, прервав встревоженную речь омеги. — И рабом своим делать не буду, и на позор народу тоже выставлять не стану. Чонгук в непонимании нахмурил брови и посмотрел своими выразительными, нежными глазёнками прямо в душу принца, пощекотав что-то там, внутри. — Что же тогда со мной будет? Вы тихо вернёте меня семье?.. — Я твоя семья, Чонгук. Эти слова, произнесённые низким мягким голосом, придавили и выбили из лёгких весь кислород. Внутренности заполнились феромонами, в которых пестрило желание и страсть, и это кружило голову. — Что же вы говорите, ваше высочество? — Тэхён обратно опустился на омегу, сплёл пальцы своих рук с чоновыми и завёл их над головой, возобновив неспешные толчки внутри. — Я же так далёк от вас, нам никогда- —…Не быть вместе? — Ким глянул в растерянные глаза младшего и снова замер. — Я докажу тебе, что ты достоин быть моим не только здесь, но и во всей нашей жизни. На этом слова закончились. Чонгук дышал тяжело и взволнованно, совсем не понимая, что за идеальную совместную жизнь выдумал себе принц, пока они тут всего лишь долг возвращали. Но сейчас не хотелось думать о том, что ждёт их дальше. Сейчас хорошо, и это главное. Тэхён крепко обнял руками омегу поперёк спины и изменил угол проникновения, став биться в расслабленное нутро резче и размашистее. Чонгук, уткнувшись носом между плечом и шеей альфы, обвил руками сильное тело принца и стал покорно принимать все несдержанные толчки, забыв о былой жгучей и растягивающей боли и пустив по щекам слёзы исключительного наслаждения. По комнате пронеслись первые громкие стоны удовольствия. Юноша своим сладким, нежным голосом выстанывал имя персидского принца, скулил и с предыханием просил не останавливаться, покуда силы хватит вот так брать с него долг. Кима эти просьбы только подстёгивали на большее. Юношеский голос звучал точно как песня, и он бы хотел слушать её целую вечность. И чтобы Чонгук пел её всегда и только для него. Сплетённые тела утонули в простынях, спрятавшись от посторонних глаз. Тэхён покинул обжигающие стенки и пустил семя по впалому животу омеги, с трепетом наблюдая, как бледная жидкость тягуче растекалась по солнечному сплетению в две струи, подобно рекам Тигру и Евфрату. Ким отпрянул, потянул Чона на себя и посадил на свои бёдра, одной рукой окольцевав младшего поперёк спины и прижав к груди теснее, а другой принялся осторожно убирать прилипшие ко лбу тёмные прядки. Чонгук, разнежившись под чуткими руками мужчины, бесстрашно смотрел прямо в самые зеркала души Кима, ловя в них своё отражение. Альфа не терял ни мгновения на то, чтобы полюбоваться божественной и чистой красотой юноши, который имел удачу задолжать и, наконец, попасть в его заботливые руки. Светлая кожа, отдававшая мягким свечением тусклого факела, точёные черты лица, не присущи никаким беднякам, и лёгкий благородный стан, что так хорошо умещался в руках его высочества. Чонгук точно был создан самой богиней Анахити, и оспорить это было трудно. — Святые Небеса, твоё лицо нужно выбивать на монетах, — прошептал в губы напротив мужчина, нежно огладив прямую линию спины и чарующее лицо омеги. Чонгук молчал, разглядывал своими любопытными и нежными глазами принца Персии и наслаждался упругостью бёдер альфы под собой, на которых сидеть было одно удовольствие. Точно лучше царского трона. — Я ничем не отличаюсь от простых людей, — легко выдохнул Чон, пожав плечами. Тонкие пальцы скользнули в вихрь чёрных волос. — За что же вы так хвалите моё лицо? — Ты когда-нибудь заглядывал в зеркала? — большим пальцем блуждая по омежьему лицу, шептал Ким. — Да, — пальцы медленно массировали кожу на затылке, заставляя принца прикрыть глаза от наслаждения. — Я видел там грязного, худого и угрюмого омегу, и больше ничего. — Хочешь, я покажу тебе твою настоящую красоту? Тэхён, не дождавшись ответа, подхватил Чонгука под бёдра и поднялся с ложа. Юноша держался за мощную шею и не переставал изучать безупречные черты лица альфы. Мужчина остановился и осторожно опустил омегу на прохладный пол. Положив руку на талию, развернул спиной к себе, и впереди Чон увидел самого себя и принца, стоявшего за его плечами. По ту сторону на него смотрел совершенно редкой красоты юноша, с длинными ногами, изящными руками, стройной фигурой, облачённой в тонкие бежевые ткани, которые практически не скрывали под собой обнажённого подтянутого тела; с проникновенным взглядом абсолютно чёрных глаз и миловидным, светлым лицом. Мужчина наклонился к застывшему у зеркала омеге, который глядел на себя и не верил собственным глазам. Ким прижался своей щекой к щеке юноши, опустил широкие ладони на молодое тело. Оба следили за неторопливыми скольжениями рук по всему ладному телу. Ким оглаживал живот, грудь, плечи, бёдра, и зорко наблюдал за реакцией младшего. Чонгук несмело поднял руки и завёл их за голову, обхватив ладонями затылок альфы, и лопатками прижался к сильной груди мужчины. Отражение выглядело возвышенно и ангельски, и походило на шедевр живописи. Ким, оставив на плече омеги горячий и громкий поцелуй, не торопясь, стал освобождать прекрасное тело от остатков одежды. Ненужные тряпки падали к ногам одна за другой, и уже через полминуты Чонгук предстал перед зеркальной поверхностью полностью нагим. Тело мелко дрожало от пронизывающего лёгкого холода, но юноша не прикрывался и не стремился прижаться ближе к горячему альфьему сердцу. Завороженный взгляд скользил от головы до пят, Чон впервые видел себя таким. Тэхён показал ему его настоящую наружность, наделённую несравненной красотой, которую прежде Гук никогда в себе не замечал. По животу с белёсыми подтёками гуляла ладонь Кима, размазывая семя по омежьим бокам и груди. Ловкая ладонь принца скользнула вниз, сжав чувствительный аккуратный член. Чонгук прикусил губу и прикрыл глаза, откинув голову на плечо мужчины. Раскосые глаза намертво вцепились в образ омеги перед собой. Большой палец левой руки цеплял набухший сосок, а большой палец правой руки медленно оглаживал розоватую влажную головку. Младший не сдержал стона, чуть привстал на носочки и прогнулся в пояснице от пробивающих нутро ощущений. Гук развернул лицо к Киму, встретился с ним осоловелым взглядом и кончиками пальцев практически невесомо огладил напряжённые скулы. Альфа, будто под чарами, вжался губами в расткрытые уста и рывком прижал к себе юношу. Умелая рука не отпускала затвердевающую плоть, продолжала ласкать. Чонгука на ногах удерживала только сильная рука Кима, которая крепко прижимала младшего к широкой груди альфы. В губы врезался звонкий и протяжный стон. Шумные причмокивания пускали бурю мурашек по телу и щекоткой отдавались внизу живота. Тэхён резко развернул омегу к себе, взялся за тонкую шею и углубил поцелуй, сделав его ещё более мокрым и пылким. Юного омегу вело как бешеного. Ноги согнулись в коленях и Чонгук излился прямо в ладонь принцу, за пару минут дойдя до пика только от одних его умелых пальцев. Уста с мокрым чмоком отпрянули друг от друга. Тэхён обхватил обеими руками затылок Чона и заставил смотреть на себя, дав омеге чуть отдышаться и прийти в себя. — Ты видел, насколько ты красив? — пронзительно смотря в затуманенные пеленой блаженства зеницы, быстро шептал Тэхён, будто боялся не успеть в пятисотый раз сказать Чонгуку о его очаровании. — Да… — Запомни, ты — чудо, сотворённое руками богов и оставленное на земле, чтобы сделать этот мир светлым и прекрасным. Гук ухватился за запястья Кима. Альфа прижался своим лбом ко лбу омеги, слушая, как тот выравнивает своё шумное дыхание. Пальцами мужчина ощущал, как быстро сокращалось юношеское сердце. — Я запомню, мой господин. — Моя сокровенная мечта. Как долго я гнался за тобой, и вот ты здесь, со мной… Тёплая ладонь прошлась по прямой спине омеги. Тэхён сжал в нежных объятиях расчувствовавшегося юношу и, пальцем подцепив подбородок-яблочко, мягко коснулся губами, утянув во второй затяжной и опьяняющий поцелуй.–𖣔–
Двенадцать лет тому назад, персы оказали сильное воздействие на вавилонское городище, осадив его стены и независимость. На самый крупный и процветающий город Месопотамии впервые посягнули хитты и ассирийцы, но Набонид со своей армией без труда разгромил вражеские войска. Почти всё царствование Набонида прошло в больших и грандиозных строительствах, и царь вовсе не думал о надвигавшемся персидском нашествии. А между тем армия Кира Великого начала угрожать Вавилону разгромом, но Набонид тогда даже не проживал в столице, оставив там свою семью и народ. Всё своё время он проводил в захваченной им Тайме, возводя там стены новых построек. Отсутствие царя в Вавилоне повлекло за собой прекращение ежегодных празднеств в честь богов, что впоследствии вызвало серьёзное негодование у жрецов. Народ был крайне недоволен тем, что их царь был занят новыми сооружениями в своей резиденции, перенесённой в Центральную Аравию. Вавилоняне оказались брошенными своим же повелителем. Всё же одумавшись и забеспокоившись о своём троне и титуле, Набонид, опасаясь усиливающейся угрозы со стороны Персии, примкнул к антиперсидской коалиции, куда вошли Египет, Лидия и Спарта. Но этот союз, увы, не смог предотвратить падения Вавилонии. К тому времени персы уже разгромили Лидию и взяли под свой контроль Ассирию. После взятия Лидии и разгрома её войск, персидская армия пошла на Вавилон. Вся торговля была парализована. Вавилонская армия была истощена многолетними войнами на Аравийском полуострове, и трудно было ожидать, что она сможет отразить наступление численно превосходящих сил противника. Местные жители были абсолютно безвольны перед лицом Кира и даже не пытались оказать ему сопротивления. Армия Кира вошла в Вавилон без боя. Вавилоняне сами открыли персидскому царю ворота. Набонид был взят в плен и вскоре стал смертником, поплатившись за свою же гордыню. Вавилон пал по причине развращённости его жителей и гордости вавилонских царей, которые стали мнить себя богами. При Набониде Вавилон стал воплощением разврата и вседозволенности. Но наказание от Господа не заставило себя долго ждать. Мардук сказал своему помазаннику Киру, которого он держал за правую руку, смирить перед ним народы и отобрать у царей их оружие. Некогда самое крупное государство Южной Месопотамии утеряло всю свою власть и суверенность, превратившись в одну из провинций Персидской империи. Царская семья была изгнана за стены столицы. Дважды овдовевшая царевна Нитокрис была вынуждена оставить своё двухлетнее дитя под дверьми чужого дома и пуститься в бега. Но далеко от смертельной участи уйти не смогла. Персы с позором поймали царевну вблизи Таймы и наказали её за святотатство и тесные отношения с Набонидом, который при жизни смел причислять себя к лику святых. Судьба маленького Самарии стала бы трагична, если бы милосердные жители города не нашли в белом пеленальнике маленькое плачущее тело. Савахи — приёмная мать Самарии — во время мидо-вавилонского сражения против Ассирии бежала из падшего Харрана. Оказавшись в числе единиц выживших в кровавой резне, она укрылась в небольшом общинном доме на окраине Вавилона, где её без дани приняли неравнодушные горожане. В день, когда пало Вавилонское государство, Савахи под своей дверью нашла кричащего ребёнка. Мнение мещан насчёт подкиданного чада разделилось: одни считали, что чужого сына воспитывать негоже, ибо настоящая родительница совершила грех, бросив собственное дитя, и потому ребёнка нужно отправить к праотцам. Другие же говорили, что умерщвлять совсем маленького человека нельзя, потому что когда-то Мардук пожелал дать ему жизнь, а значит, он должен вырасти на этой земле. Сарамель на свой четырнадцатый год застал грандиозные битвы и блистательную победу отца. Но не сказать, что юноша был в полной мере горд за столь глобальную гегемонию Ахеменидской державы и радостен завоеванию больших территорий. А потому, что до новострённых ушей юного принца дошла весть о жестоком убийстве Нитокрис. Сарамель хорошо знал жену погибшего Набонида и то, что в последней Халдейской династии царей Нововавилонии два лета назад был рождён ребёнок. О судьбе Самари юноша, к своему сожалению, не знал. Ему стало горько за вавилонское дитя, которое только недавно явилось свету и у которого персы, вероятно, этот свет забрали. Но спустя несколько лет, от персидских олигархов Сарамель случайным-неслучайным образом узнал о неком подкидыше, которого заметили у мещанского дома. Того взятого из милости ребёнка описали как: «живое отождествление образа богини». По описаниям внешности приёмного дитя персидский принц смог составить настоящий лик того мещанского мальчика, и какого же было его удивление, когда он понял, что образ сироты больно точно подходил под описание маленького сына Нитокрис. Сердце впервые почувствовало полный покой, когда Сарамель узнал, что юный Самари жив и вполне счастлив. Бедный мальчик не знал ничего о своих настоящих родителях. Не знал о том, что мог жить в родном дворце в достатке и благоденствии. Он не знал бы нищеты и голода, если бы Персия не поглотила его родину... Молодой принц понимал, что ещё через несколько лет люди забудут о Нововавилонии, как об отдельном самостоятельном государстве, о его греховных царях и о самом маленьком человеке, который по невероятной удаче оказался жив, тоже забудут. Однако Сарамель, не желая отпускать из памяти народа живого принца падшей Вавилонии, решил напомнить людям о прошлом. Конечно, саму империю с колен уже было не поднять, но стремление вернуть титул и доброе имя юному вавилонскому принцу с каждым годом стремительно росло в груди вместе с чувством сильной симпатии. Сарамель день-иной задумывался о том, что именно его сердце думало о бедном омеге. Он мог уйти в мысленные дебри и часами размышлять о своих внезапно вспыхнувших чувствах. Когда принц Ахеменидов стал старше, он принял на себя обязанность вести контроль за подсчётом налогов, собранных с жителей основных сатрапий. Самари тоже рос и с каждым годом, по слухам и разлетающимся по дворцу вестям, становился только прекраснее. Молодой альфа в жизни никогда не встречался с этим очаровательным дитя, но без усилий мирился и спокойно мог довольствоваться только летающими из уст в уста рассказами и яркими воображениями о неземной красе мещанского омеги. В силу сословных различий они ни при каких обстоятельствах не могли увидеться друг с другом. Но Ким, к своему удивлению, не утерял пыла и желания встретиться лично с Самари. Наоборот, его начало тянуть к омеге ещё больше. Под наплывом слепой и ярой влюблённости, персидский принц через купцов стал тайно отправлять в дом омеги различные продовольствия: крупы, зёрна, финики, ткани, шерсть, вино. И все эти нескромные блага ежемесячно отправляли в один общинный дом, где жил объект привязанности принца. Чонгук же подарки из царского двора сам в свои руки редко принимал. Он за ненадобностью раздавал продукты действительно голодающим, что-то откладывал на запас и оставлял своей семье на еду и пошив новых одежд. В общине юного омегу полюбили все, и не только за светлое и изящное лицо, но и за его доброту, благоразумность и щедрость. Однажды продовольствия к мещанскому дому купцы возить перестали. Тогда все запасы очень полезных и трудно добываемых товаров стали потихоньку истощаться до тех пор, пока бедный двор вновь не почувствовал голод. В то же время все сбережения малоимущих резко обесценились, и накопленные годами дарики утеряли всю свою ценовую силу. Семья Чонгука начала жить впроголодь. А когда сатрапы выезжали на сборы налогов, каждый отдавал в казну что мог: семейные драгоценности и реликвии, редкостные изделия, камни, геммы, украшения. Но чонгуковой семье платить было абсолютно не чем. Не то чтобы денег не было, даже материальных благ никаких не осталось, потому что общинный дом несколько раз грабили, и все сохранённые ценности были навсегда утеряны. Тогда сатрап навестил дом мещан и, обыскав скромное жилище и не найдя в нём ничего стоящего, велел отдать правительству омегу в качестве законно взысканной недоимки. — Или омега отправляется во дворец платить своей дивной натурой, или смею отправить всю вашу семью на казнь. Савахи тогда прижала крепко-крепко своё дитя к трепещущей груди, со слезами на глазах не желая отдавать царю Самари, как дорогой товар. Но юноша, успокоив мать, смог заверить её в том, что его величество ни в коем случае его у неё не отнимет, ибо он едет возмещать долг своей невинностью, а не жизнью. Утерев скрытые слёзы обиды и унижения, Чонгук покорно залез в конный экипаж, и его повезли через город ко дворцу Ахеменидов. Юное сердце сжималось от волнительного предвкушения скорого появления среди величественных стен дворца, но омега не понимал, почему в душе его не таился страх перед персидским принцем. Его везли на своего рода казнь для бедных омег, где ими пользовались как угодно, пока его высочество или его величество не посчитают долг в полном объёме возмещённым. Встретившись впервые лицом к лицу с невероятной красоты омегой, Сарамель остолбенел подобно каменной колоне. Перед его глазами стоял человек с божественным лицом, и теперь казавшийся таким далёким от тех ярких представлений принца. Вдохнув полной грудью, альфа еле собрал все силы, чтобы не пасть на колени пред юношей. — Ты, позволь спросить, и есть тот брошенный ребёнок, о красоте которого все так живо говорят? — мягким голосом обратился Ким к омеге. — Простите, о какой красоте все говорят?.. — несмело ответил вопросом Самари, устремив взгляд в пол и спрятав подрагивающие пальцы. — О твоей, разумеется, — чуть тише добавил принц, мягко улыбнувшись. Чонгук тогда в растерянности захлопал своими чёрным блестящими глазами, не находясь со словами. Его высочество назвал нищего мальчонка красивым... и так искренне это звучало. Но Самари совсем не верил, и потому рассеянно стал трогать себя за лицо, чем позабавил альфу. Чонгук услышал приятный смех принца, который затронул в нём что-то своей чистотой. Омега несмело поднял глаза и встретился с раскосыми, цвета тягучей патоки. Этот взгляд опленил юношу, и он, ещё более смутившись, резко склонил голову. Сарамель уже по первому взору понял, что этого омегу он карать не станет. Он, вопреки всем негодованиям, сделает принца разрушенной Нововавилонии своим мужем.–𖣔–
Момент первой встречи откликнулся тёплым воспоминанием в сердцах обоих. И несмотря на то, что Самари страшился поначалу влаственной сущности персидского принца, он всё равно питал к альфе нежные чувства за его обходительность и вежливость. С самого первого взгляда Тэхён овладел сердцем юноши, и Чонгук боялся, что принц разобьёт его, как только он отплатит государству своим телом. Но после соития, Ким показал Чону, насколько тот пленит своей величественной красотой, а после рассказал всю истину о его несчастно сложившиеся жизни. Самари отчаянно плакал в ласковых руках Сарамель, когда слушал правду своей истории. Омеге было стыдно за отца и горько за мать. Осознав, что из-за Набонида он так глупо и просто лишился дома и счастливой семейной жизни, юноша сначала возненавидел покойного отца, но позже смирился и, под нежной рукой любящего альфы, смог простить родного безбожника. Свою настоящую мать Чонгук совсем не помнил, но он любил её не меньше Савахи и так же сильно скучал по ней. — А какое продолжение у этой истории? — севшим от длительной истерики голосом, спросил омега, согреваясь в объятиях принца. — Ты станешь мужем наследника персидской диадемы, — послышался мягкий шёпот над ухом. Самари не сдержался, заплакал снова, но теперь те слёзы отражали в себе не горесть, настоящее счастье. Сарамель, как пообещал когда-то, вернул юному принцу падшей империи своё доброе имя. Тэхён, открывая Чону глаза на его изящество и благоличие, возносил значимость и образ омеги до самых небожителей, как когда-то возносил свою персону Набонид. Но восхищения Кима носили в себе лишь искренность, а не спесивость, и потому сличение светлого образа Самари с богиней не считалось грехом. Добившись у отца благословения, Тэхён просил Чона его руки и сердца. Кир Великий был милосерден, а потому позволил сыну взять в мужья живого сына мёртвой империи. Да пусть Мардук благословит их души, и их сердца найдут вечный покой и утешение друг в друге.–𖣔–