Торжествующий Лев

Чоегук вошел и сел около меня. — Ты скоро поправишься, — сказал он, — Теперь рядом с тобой папа, а это лучшее что только может быть. — Спасибо, что послал за ним. — Теперь, когда он здесь, я ненадолго уеду. Я должен позаботиться о семье Гирлинга. — Какая у него семья? — Его муж недавно умерл, я думаю, от потницы. У него есть дети, которые могут оказаться в нужде. Он хорошо служил мне. Я не должен предать его память. — Ты должен убедиться, что с ними все в порядке, — сказал я. — Я тоже так думаю. Я поеду к ним и посмотрю, что там творится. Я знаю, что оставляю тебя в хороших руках. Он уехал на следующий день. Дом казался спокойным без него. Я стал подниматься с постели, сидеть у окна и смотреть на мыс. Я видел «Вздыбленного льва». Его паруса и снасти были разобраны. Корабельные плотники сновали взад и вперед на маленьких лодках; они были заняты восстановлением обшивки судна. Я раздумывал над тем, когда он сможет опять выйти в плавание, ведь вместе с ним уйдет и Чонгук. Я пил бульон, который готовил для меня папа, глотал специальные снадобья дедушки и вскоре вышел на открытый воздух. Был конец апреля, и цвели нарциссы. Мой папа, который любил цветы и сам был назван в честь дамасской розы, собирал их и делал из них букеты, чтобы расставить в моей спальне. Мы гуляли по аллее под сплетенными ветвями, и солнце просвечивало сквозь них — на ветвях были еще только почки и крошечные листики. Мы сидели в саду у пруда и разговаривали. Однажды, когда мы сидели здесь, он сообщил мне новости, которые тяжким грузом лежали на нем. Я знаю, что он ждал того времени, когда я окрепну, чтобы услышать их. Папа сказал: — Тэ, я должен сообщить тебе кое-что. Прими это стойко. Ты должен понять это. — Что случилось, папа? — Это касается Сокджина, — сказал он. — Джинни? Он болен? — Нет. Ты очень его любишь, Тэ? — Ты знаешь, что люблю. Он мне как брат. — Это так, я всегда этого хотел. Я понимал, что даже сейчас он старается выиграть время. — Пожалуйста, не тяни… — попросил я. — Что случилось с Джинни? — Он опять выходит замуж. — А почему бы нет? Он так красив. Многие альфы хотели бы жениться на нем. Это хорошие новости, не так ли? Почему бы ему не выйти замуж? Папа опять помолчал. Я повернулся и с удивлением посмотрел на него. Казалось, он хотел разозлиться: — Сокджин вышел замуж за Богома. Я уставился на зеленую траву, на блики солнца, игравшие на поверхности пруда. Я представил их вместе. Красавца Сокджина и Богома, моего Богома… Почему я почувствовал внезапный гнев? Он не мог стать моим, и было ясно, что когда-нибудь он все же женится. Если уж я сделал это… дважды. А раз у него должен быть муж, почему это не может быть Сокджин, который давно любит его? Папа накрыл мою руку своей: — Я просил Хавьера привести Роберто к нам. Кажется, я слышу их шаги. Он часто повторял: — У тебя есть сын. Забудь о несбыточной мечте. Это прошлое, а это настоящее. Здесь твое будущее. Пришел Хавьер с моим сыном и, увидев нас, он подбежал ко мне. — Папа, папа! — кричал он. Я знал, что пока лежал больной и наши встречи были невозможны, он очень страдал. — Я опять здоров, Роберто. Вот он я. Мы так скучали друг без друга. На душе у меня стало спокойно. * * * Папа говорил обо всем, кроме Сокджина и его замужества, но я не мог этого забыть. Я представлял их в замке Богома, счастливо смеющихся, беседующих о былых временах, занимающихся любовью. Вспоминают ли они когда-нибудь меня? И как чувствует себя при этом Богом? Сокджин был красив и мил. В его красоте была безмятежность, которая делала его более привлекательным для альф. В нем не было ничего от дикого зверя; он легко ко всему привыкал. Он был хорошим мужем Намджуну, хотя и любил Богома; позже он, очевидно, забыл Намджуна и посвятил себя Луису. А теперь он забудет их обоих ради Богома. И, кроме того, признавался я, он всегда любил Богома. Стоял прекрасный майский день. Фруктовые деревья были в цвету, на грядках зеленели петрушка и салат, а птицы повсюду распевали свои песни. Славное время года, когда природа обновляется и звучит щебетанье черных дроздов и зябликов, стрижей и ласточек. В это время Чонгук привез Минсок Гирлинг. Этому грустному, маленькому, бесприютному ребенку было двенадцать лет. Очень тоненький омега, с большими глазами, слишком большими для его маленького личика, — такой он предстал перед нами. Они прибыли поздно ночью. Когда они вошли в дом, омега засыпал на ходу после долгой дороги. — Это Минсок, — сказал Чонгук, — сын капитана Гирлинга. Он будет жить с нами. Теперь это и его дом тоже. Я сразу все понял. Омега потерял обоих родителей. Она стал бы бродяжкой, и я был рад, что Чонгук привез его. Я приказал, чтобы ему приготовили комнату, накормили и немедленно отправили в постель. Чонгук объяснил: — Там мало что осталось. Оба они… он и брат… были в доме одни. Слуги ушли. Они почти умирали с голоду. Дальний кузен капитана взял старшего племянника. Все, что я мог сделать, это привезти Минсока сюда. Его отец очень хорошо служил мне. — Мы позаботимся о нем, — сказал я. Приятно было видеть, как благотворно действуют на омегу хорошая пища и удобное жилье. Он поправился, но все еще оставался заброшенным ребенком — изящное, миниатюрное созданье со спокойными манерами. Больше всего в нем поражали глаза, большие и такого удивительно песочного цвета, что тут же приковывали к себе внимание. Волосы у него были темные, густые и прямые. Ресницы — короткие и густые, еще более темные, чем волосы. Наступил июнь, и папа сообщил, что должен возвращаться домой. Ханим был самым терпеливым мужем, но и он уже соскучился по нему. Мы распрощались, и я смотрел ему вслед так долго, пока мог видеть удаляющуюся свиту. К августу этого года «Вздыбленный лев» был готов к отплытию. Чонгук пробыл на берегу слишком долго. Он опять страстно стремился в море; и на этот раз уже никому не доверит «Вздыбленного льва». Я опять был беремен. В сентябре этого года Чонгук отплыл из Пусана. Несколько дней спустя после отплытия Чонгука я сделал взволновавшее меня открытие — я не мог найти Роберто. Я спрашивал Карлоса и Гуки, где он, но они не могли ответить мне. Я не очень волновался, пока несколько дней спустя он опять не пропал. Зная, как близок был Роберто с Хавьером, я решил спросить его, и пошел в комнату, где он жил вместе с другими слугами. Его там не было, но кто-то из прислуги сказал мне, что видел, как он шел к башне. Я поднимался по крутой винтовой лестнице, ведущей в комнаты башни, которыми редко пользовались, и все яснее и яснее слышал бормочущие голоса. Я открыл дверь и сразу же понял, что происходит. На установленном в комнате алтаре горели свечи, и перед ним на коленях стояли Хавьер и Роберто. Они поднялись, и Хавьер протянул руки, защищая Роберто. — Хавьер, — закричал я, — что ты делаешь? Его оливковая кожа потемнела, и глаза вызывающе сверкнули. — Это мое дело, — сказал он, — я забочусь о душе Роберто. Я был напуган. Я знал, что он обучает Роберто католическим обрядам, обрядам его отца. Если бы мы остались на Тенерифе, Роберто, конечно, следовал бы им, но мы были в Корее, и я знал, что случится, если только Чонгук обнаружит, что кто-то под его крышей был, как он говорит, «папистом». Я сказал: — Хавьер, я никогда не вмешивался в твою жизнь. То, что касается тебя самого, ты вправе делать так, как хочешь, хотя и должен быть осторожным, чтобы не привлекать к себе внимания. Ты знаешь, я всегда был терпеливым. Я могу многое понять. Я знаю, как глубока твоя вера. Но если ты делаешь это здесь, Хавьер ты должен делать это один и тайно. Избавь моего сына от этого. Он должен исповедовать веру этого дома, в которой воспитываются остальные дети и которой учит его учитель. — Вы просили присматривать за ним, заботиться о нем, оберегать его. Его душа — вот что важно Роберто смотрел испуганно, и я сказал: — Да, Роберто, когда я думал, что умираю, я просил Хавьера отвезти тебя к моему папе, который позаботился бы о тебе. Но я опять здоров, и разговор о моей смерти не идет. Я снова буду заботиться о тебе. Я подошел к алтарю и задул свечи, Хавьер отрешенно стоял, потупив глаза. — Я хочу исповедовать веру моего отца, — сказал Роберто. Как много Хавьер рассказал ему о его отце — об этом учтивом дворянине, который даже сейчас присутствовал в моих мыслях? Я видел жесткие очертания рта Роберто, когда он упомянул о своем отце. Он никогда не примет Чонгука в этой роли. Он ненавидел Чонгука. Между ними была яростная вражда. И если Чонгук когда-нибудь обнаружит, что он приютил под своей крышей католика, что он сделает? «О, Боже, — думал я, — неужели нет выхода из этой страшной ситуации?» Я знал одно: больше не должно быть этих тайных занятий с Хавьером. Когда Чонгук вернется, Роберто будет ходить в церковь со всеми нами — добрый протестант. — Убери эти вещи, Хавьер, — сказал я, — этому надо положить конец. Ты уже не в Испании. Капитан Чон выставит тебя из дома, если узнает, что ты делаешь. Он не ответил. Взяв Роберто за руку, я сказал: — Пойдем со мной. Я повернулся к Хавьеру. — Не оставляй здесь ничего и никогда не пытайся делать что-нибудь подобное. Я увел Роберто к себе в спальню и объяснил, как опасно то, что он делал. — Я испанец, — гордо ответил он, и как был похож на своего отца. — Я не из этой страны. Я обнял его и крепко прижал к себе. Я хотел сказать ему, что мы должны быть терпимы друг к другу. Мы должны следовать истинному христианству, что означает любить наших братьев. Я повторял то, что мне говорил папа: — Нужно просто быть добрым и хорошим, возлюбить ближнего своего. Вот что значит быть христианином. Он задумчиво слушал, и я надеялся, что могу повлиять на него. * * * Вскоре после этого у меня произошел выкидыш. Чонгук был уже пять месяцев в море. У меня на душе было тревожно с тех пор, как я нашел Хавьера и Роберто в башне, но я не думаю, что это было причиной моего несчастья. «Что было со мной не так?» — задавал я себе вопрос. Почему я родил Юнги сына и в то же время никого не могу родить Чонгуку? Я пытался забыть мои огорчения и тревогу за Роберто, посвятив себя детям. Они казались другими, как только уехал Чонгук. Карлос и Гуки понемногу утратили свою развязность, а Роберто забыл свой страх. Учитель, которого я нанял для них, мистер Мерримет, выполнял свои обязанности добросовестно и даже довольно весело, и я был доволен, так как ему нравился Роберто. Кузен Намджуна, Ким Джихан, приехал в усадьбу, чтобы вести дела в поместье, и было приятно иметь таких соседей, как он и его муж Кибом. От них я узнал, что Сокджин родил сына. Мы посещали усадьбу, а семья Ким посещала нас. Конечно, мы много говорили о политике и религии. Так много происходило во внешнем мире и так мало — в нашем имении, что я почувствовал себя запертым с моей маленькой детской семьей, — я видел в Карлосе и Гуки своих собственных детей. Роберто вытянулся, хотя уступал в росте сыновьям Чонгука. Он все больше становился похожим на Юнги и мог свободно болтать на испанском, так же, как на корейском. Это беспокоило меня, особенно потому, что я знал, как много времени он проводит в обществе Хавьера. Нужны ли им были мои предупреждения? Я думал, что виновен в том, что закрывал на это глаза. Я не хотел, чтобы Роберто отвернулся от меня. Полагаю, что он часто думал о своем отце и о жизни, которая могла бы у него быть. Не знаю, сказал ли ему Хавьер, что Чонгук убил его отца. Да, я был виноват. Я хотел забыть прошлое и не думала о будущем. Я пытался заинтересовать Роберто спортивными играми на воздухе. Карлос преуспел в стрельбе из лука и радовался этому, так как хотел похвастаться перед Чонгуком своим мастерством, когда тот вернется. С шестифутовым луком и стрелой длиною в ярд он мог стрелять почти на двести ярдов, что было большим достижением для его возраста. В Чон-корте был теннисный корт, Карлос и Гуки хорошо играли. Они могли бросать бревно и метать молот и очень любили борьбу. — Когда капитан вернется домой, я многое покажу ему, — эти слова я часто слышал от обоих альф. «Когда капитан вернется…» Я замечал тень, которая набегала на лицо Роберто при мысли о возвращении Чонгука. * * * Однажды в полдень я был в классной комнате с детьми, мистером Мерриметом и Минсок Гирлинг, когда Карлос, который случайно проходил мимо окна, неожиданно издал радостный вопль. — Это «Вздыбленный лев»! — закричал он. Все бросились к окну. Далеко в море виднелся корабль. — Пока трудно сказать… — заметил я. — Нет! — закричал Карлос. — Это «Вздыбленный лев»! Он и Гуки скакали, как сумасшедшие, обнимая друг друга. Я видел выражение страха в глазах Роберто, и это обеспокоило меня. Чтобы приободрить, я взял его руку. На этот раз «Вздыбленный лев» гордо высился на спокойной глади воды, ожидая ветра. Я пошел в дом и отдал на кухне приказания приготовить говядину и баранину, каплунов и куропаток. Следовало позаботиться и о кондитерских изделиях. Уже два года у нас не шло никаких торжеств, теперь я готовил пир: хозяин вернулся домой. Все послеобеденное время корабль лежал в дрейфе и только в сумерки вошел в гавань. Мы ждали на берегу. Я увидел Чонгука в лодке, плывущей к берегу. Он выпрыгнул из лодки и схватил меня. Я смеялся. Да, я действительно радовался, что он благополучно вернулся. Карлос и Гуки весело прыгали вокруг нас. — Капитан дома! — распевал Карлос. Он повернулся к ним и потрепал их за плечи. — Боже, как они выросли! Он огляделся вокруг. Еще один ребенок должен был встречать его — ребенок, которому следовало появиться на свет во время его плаванья. Я ничего не объяснял. Я не хотел испортить эти первые минуты встречи. — Ты рад видеть меня, а? Ты скучал по мне? — Мы чувствовали, что тебя нет слишком долго. Конечно, плавание прошло хорошо… — Выгодно… Ты услышишь о нем, но в свое время. Дай мне посмотреть на тебя, Тэ. Я думал о тебе… день и ночь я думал о тебе. Я был доволен, хотя испытывал старую потребность начать схватку. Похоже, я снова возвращался к жизни. Несомненно, я скучал по нему. Карлос подпрыгивал. — Капитан, плавание было хорошим? Сколько испанцев ты убил? «О, Карлос, — подумал я, — ты забыл, что ты наполовину испанец!» — Слишком много, чтобы сосчитать, мальчик. — Хватит об убийствах, — сказал я. — Капитан вернулся домой. Он хочет говорить о доме. Он схватил мою руку. — Действительно, я хочу, — сказал он. — Я хочу быть с моим мужем. Я хочу думать о доме. Он взглянул на дом, и я мог видеть, что он растроган. Так и должно было быть после двухлетнего отсутствия. — Одна из наиболее восхитительных сторон мореплавания, — сказал я, — это возвращение домой. — Дом, — сказал он.  — Да, дом. — И я знал, что он имеет в виду меня. * * * Первое, что было нужно Чонгуку, это физическое удовольствие от нашей встречи. Он прошел прямо в спальню, крепко держа меня, как будто боясь, что я попытаюсь убежать. — Тэ! — сказал он. — Я хотел тебя так сильно, что едва не повернул «Вздыбленного льва» обратно. Я подумал, с каким количеством омег он удовлетворял свою потребность во мне, но не спросил. Дом был наполнен запахами готовящейся еды — этим восхитительным запахом горячего с твердой коркой хлеба, вкусными запахами пирогов с мясом и другой снеди. Я знал, что он стосковался по такой еде после той пищи, которая была у него долгое время в море. Он спросил: — А сын? Я хочу видеть нашего сына. Он пристально посмотрел на меня, так как увидел печаль у меня на лице. — Сына нет, — сказал я. — У меня был выкидыш. — Боже мой, только не это! Я молчал. Его разочарование было горьким. Он повернулся ко мне: — Как это получилось, что ты смог родить сына от этого испанца, а от меня нет? Я все еще молчал. Он потряс меня: — Что случилось? Ты не берегся. Ты был глуп… неосторожен… — Ничего подобного. Не было никакой причины. Он сжал губы, его брови сошлись. — У меня не будет сына? Я резко возразил: — Нет сомнений, что их у тебя много разбросано по миру. Двое у тебя под этой крышей. Он посмотрел на меня, и его гнев утих. — Тэ, как я стремился к тебе! Я неожиданно пожалел его и сказал с большей нежностью, чем прежде: — У нас будут сыновья. Конечно, у нас будут сыновья. В огромной столовой столы ломились от еды. Мы сидели, как на званом обеде. Я — рядом с Чонгуком. Дети тоже были здесь: Роберто слева от меня, Карлос и Гуки по обе стороны от Чонгука. По другую сторону Роберто сидел Минсок. Чонгук сказал, что он должен быть членом семьи. За два года он заметно вырос, но оставался тоненьким и привлекательным благодаря своим замечательным песочным глазам. Чонгук тепло поприветствовал его и спросил, как он поживает. Он неуклюже поклонился и поднял на него глаза, полные уважения и восхищения. Так как он был сыном капитана Гирлинга, то, без сомнений, слышал волнующие истории о капитане Чон Чонгуке. Слуги заполнили центральный стол, и было много выпивки и веселья. * * * Мистер Мерримет жаловался, что с тех пор, как капитан вернулся, Карлоса и Гуки стало трудно заинтересовать занятиями. Минсок обычно ходил помогать ему в классной комнате, и, так как он превратился в привлекательного молодого омегу со спокойными манерами, я подумывал, не могут ли они составить хорошую пару. Ему был около пятнадцати, и рано или поздно появится необходимость подыскать ему мужа. Роберто учился с еще большим рвением, чем раньше. Я думаю, он очень хотел достичь больших успехов в том, что у него хорошо получалось; и я знал, что он жил в страхе перед Чонгуком. Я снова забеременел. — Если ты не родишь мне сына в этот раз, — сказал Чонгук, — я закую тебя в кандалы и заставлю ходить по одной половице. Я засмеялся. У меня было чувство, что на этот раз все обойдется. Чонгук собирался отправиться по делам в короткое плавание и решил взять с собой детей . Он ничего не сказал мне, а прошел в классную комнату, где они занимались, и сообщил им о своем намерении. Карлос и Гуки бурно радовались. Я не мог представить реакцию Роберто. Я набросился на Чонгука, когда он вернулся в нашу спальню. Я сказал: — Что это за путешествие, о котором я слышал? — Короткое. Я хочу дать им возможность почувствовать вкус моря. — Возьми Карлоса и Гуки. — Я возьму также и твое отродье. — Ты не сделаешь этого. — Ты теряешь разум из-за этого омеги. Ты хочешь, чтобы он вырос ни на что не годным? — Он и так хорош. Он может заставить опозориться твоих ублюдков в классной комнате. — Классная комната! Кого волнуют классные комнаты! — Позволь мне воспитывать моего сына так, как я хочу. Он омега, а не альфа! Ему не нужны нагрузки! — Он живет под моей крышей. Поэтому он не будет позорить меня своим хныканьем. Карлос и Гуки не являлись на занятия. Они постоянно носились вокруг дома. Были слышны их пронзительные голоса: «Эй, эй, капитан! Когда мы отправимся в море? Мы ждем прилива, капитан». Чонгук смеялся над ними, шлепал их, дергал за волосы и подшучивал. Они с обожанием смотрели на него. Я сказал: «Они будут такими же, как ты, когда вырастут». Наступил день, когда они должны были отплыть. Ничего больше не было сказано о том, пойдет ли Роберто. Я обещал ему, что он останется. Они отплывали ночью, ветер был благоприятный. Они не собирались отсутствовать слишком долго. Чонгук решит свои дела и вернется. Это будет школой для детей, сказал он, так как был уверен, что Карлос и Гуки собираются в море. В полдень Карлос и Гуки попрощались со мной и отбыли на корабль. Гёнхи, Минсок и я стояли на берегу и махали им. Я вернулся в дом, довольный тем, что спас Роберто от сурового испытания, которое он считал невыносимым. «Вздыбленный лев» ушел ночью. Я наблюдал за его отплытием из моей спальни и улыбалась, представляя возбуждение детей и гордость Чонгука за них. Мне следовало предполагать, что Чонгук перехитрит меня. Я узнал от Гёнхи, что он привез Роберто на борт раньше. * * * Роберто вернулся, ничуть не пострадав от этого приключения, а я поругался с Чонгуком. Он посмеялся надо мной: — В чем дело, это пошло ему на пользу. Стояло жаркое лето, и мне в моем состоянии было тяжело. Ребенок, более подвижный, чем Роберто, часто давал о себе знать. Что еще можно было ожидать от ребенка Чонгука! * * * Комната для родов была приготовлена, и мне оставалось только ждать. Это произошло легко. Я проснулся утром и обнаружил, что ребенок вот-вот родится. Лекарь был уже в доме. Он жила здесь почти две недели, так сильно нам хотелось, чтобы все обошлось благополучно. Ранним полднем августовского дня 1570 года ребенок родился. Я лежал уставший, и вдруг радость неожиданно наполнила меня, так как я услышал крик — крик здорового ребенка. Я закрыл глаза. Мне ЭТО удалось. Мой ребенок был жив и здоров. Вошел лекарь, и вместе с ним Чонгук. Я улыбнулся ему, но тотчас же увидел на его лице полное разочарование, перешедшее в ярость. — Ребенок..? — начал я. — Омега! — закричал он. — Всего-навсего омега! После этого он вышел. Я сказал лекарю: — Принеси мне ребенка. Он принес его и положил мне на руки. Мне понравилось его маленькое красное сморщенное личико. С той минуты, как я ощутил его в своих руках, он стал мне нужен таким, каким он был. Чонгук пребывал в мрачном состоянии. Он был так уверен, что родится альфа. Я знал, что он рисовал себе картины воспитания ребенка, который будет похож на него, и как он возьмет его с собой в море. Он хотел этого альфу так, как редко чего-нибудь желал. Он не подходил ко мне два дня. Меня это не волновало. У меня был мой маленький сын. — Красивый ребенок! — сказал Гёнхи. — Клянусь, он узнает вас. Я думал, какое имя дать моему маленькому омеге. Если бы это был альфа, конечно имя бы выбирал Чонгук. Сын напоминал мне в эти первые дни маленькую птичку, прижимающуюся ко мне. Я назвал его Сонмин и решил, что это и будет самое подходящее имя. Спустя месяц после рождения Сонмина Чонгук уходил в плавание. Мне удалось узнать, что его не будет два года. Прежде чем он уйдет, я решил поговорить с ним о Минсоке. Омега вырос и теперь уже мог выйти замуж. Я думал, что он и мистер Мерримет нравятся друг другу. Минсок часто бывал в классной комнате и помогал ему там, и они подходили друг другу. Но не будет ли возражать Чонгук, если я устрою их брак? Чонгук пожал плечами. — Если они хотят, пусть женятся, — сказал он. — Они могут остаться здесь. Мистер Мерримет займется образованием Сонмина и других детей, которые у нас появятся. — Это превосходный план, — сказал Чонгук. — Пусть они поженятся. Я чувствую себя обязанным Гирлингу и хотел бы, чтобы его сын создал свою семью. Чон-корт — достаточно большое поместье, чтобы они могли жить здесь. Славным октябрьским днем, когда свежий ветер раздувал паруса «Вздыбленного льва» и двух других сопровождающих его кораблей, мы вышли на берег и стояли там, пока корабли не скрылись за горизонтом. Почти сразу же я начал устраивать брак Минсока. Сначала я поговорил с ним. Он был скромным омегой и вырос довольно хорошеньким. Его песочные глаза ярко блестели. Я сказал ему: — Минсок, настало для тебя время подумать о замужестве. Ты уже думал? — Я… я думал об этом, — признался он. Я улыбнулся: — Хорошо, ты уже не ребенок. Я видел тебя в классной комнате и верю, что ты и мистер Мерримет стали хорошими друзьями. Он покраснел: — Да, мы хорошие друзья. — Не думаешь ли ты, что он будет хорошим мужем? Он молчал. — Конечно, — продолжал я, — если ты не хочешь, тогда мы прекратим разговор. — Капитан что-нибудь говорил об этом? — спросил он. — Да. Я обсуждал это с ним перед его уходом в плавание. Как и я, он думает, что для тебя пришло время выйти замуж и мистер Мерримет будет подходящим мужем. Если ты выйдешь за него, вы останетесь здесь, в доме, и мистер Мерримет сможет и дальше быть учителем. Капитан чувствует себя обязанным твоему отцу и счастлив при мысли, что ты останешься под нашей крышей. Он все еще молчал, и я продолжил: — Возможно, я слишком тороплюсь. --- Если бы у меня было время подумать… --- Ну конечно. Нет никакой спешки. Только ты можешь это решить. Но когда примешь решение, скажи мне, и тогда мы поговорим с мистером Мерриметом. Казалось, он согласился со мной, и мы отложили этот разговор. Наверное, прошел месяц, когда я совершил открытие, разрушившее весь мой план.