Прошлое и перелом. Продолжение?

Прошло несколько дней, они были пропитаны особой надеждой, спрятанной глубоко в сердце, зато искренней и действительно ощутимой. Киетака не переписывался и не виделся с Мондо уже четыре дня, но все равно то ощущение, то впечатление, которое он получил, проводя время с ним, осталось в голове. Мотивация росла в сознании Ишимару не днями, а часами. Он считал, что такой эффект оказал на него тот байкер, казалось, ничем не примечательный подросток, похожий на многих остальных, но его харизма и открытость покорила Киетаку. Это было самое, что ни на есть, восхищение человеком, пусть ранее это был совершенно чужой и порочный парень, но сейчас он стал источником вдохновения и объектом обожания. — Киендо, хочу поделиться с тобой... Кажется, новый друг пробудил во мне желание жить и самосовершенствоваться. Как думаешь, нормально такое ощущать? — младший старался интересоваться у старшего многими аспектами в социальной жизни, так как в этой сфере юноша чувствовал себя максимально некомфортно, неполноценно, неудовлетворенно. — Конечно, в твоей жизни должны быть такие люди, и я безусловно рад, что теперь они есть. Наверняка тебе предстоит встретить еще много таких, я бы обусловил это тем, что у тебя не было друзей ранее. Но сейчас ты начинаешь меняться в лучшую сторону, — Киендо нельзя было назвать мудрым человеком. Скорее, это был наставник, который попадал во многие неприятные ситуации. Он чувствовал ответственность за своего брата, стараясь обезопасить его от ошибок и собственных опасений и пробудить свободу. Их истинный и приятный разговор прервал звонок на телефон Киендо. Кажется, это был отец. — Привет, ребята! Как вы? У меня все хорошо, дела идут в гору! Не скучаете там? — в моменты, когда какая-то проблема разделяла их семью, обе стороны особо не тянулись друг к другу. Они привыкли к раздельной жизни, слишком привыкли. Лишь самые важные и повседневные обязанности связывали членов семьи. — Привет, у нас все хорошо. Нам интересно друг с другом, конечно, мы скучаем по тебе, — голос Киендо почему-то сделался серьезным и даже слегка холодным, что заставило младшего брата вспомнить воспоминания об их отношениях в прошлом.

***

— Аккуратнее, — холодно прозвучал недоломавшийся голос подростка. Что-то навязчиво и гневно горячее растеклось по маленьким, тонким пальцам. — Ай, извини... Я обжегся, так больно, — послышался высокий голос маленького ребенка. Это были его белокурые пальцы, которые резко приобрели красноватый оттенок, яростно пульсируя от чувствительности. — Следует внимательнее смотреть, куда идешь. Твоя вина, — с высокоподнятой головой прошел подросток, сделав очевидное замечание. "Мне действительно стоит быть внимательным? Разве я не такой? Ненавижу себя такого... Мой брат талантливый и красноречивый, в отличии от меня. Всегда ли я буду хуже него? И всегда ли будут меня презирать ввиду моих недостатков? Что ж, раз они есть, я заслуживаю это". — Долго еще стоять здесь будешь? Лучше делом займись, как старший брат. Не понимаю, почему ты не можешь быть, как он? Чем ты хуже? Аж до смеха, — высоким флером и пафосом высказывался отец. — Извини меня, я действительно должен идти заниматься учебой. Не знаю, когда я начну радовать тебя, а не разочаровывать, — маленький Киетака развернулся и уже хотел уйти в свою комнату. — Делал бы ты так, как понимал, цены бы тебе не было, — до слез обидно было слышать очередные сравнения, когда разница восемь лет, когда самому нет даже двенадцати.

***

— Киетака? Что ты застыл? Это он по тебе соскучился, пап. Сейчас трубку ему дам. Держи, — протянул старший телефон. — Привет, пап! У меня столько всего произошло. Я производные научился решать! Теперь и в следующем году не будет проблем с математикой, — младший всегда высасывал из себя какие-либо достижения или приобретенные навыки, чтобы создать видимость самосовершенствования. В последнее время отец был удовлетворен его способностями, однако тот все равно продолжал врать самому себе и ему. Кажется, это уже была привычка, выработанная с самого детства. Виноват ли Киетака, что не мог проявлять навыки своевременно и эффективно? Виноват ли отец, что не замечал этого, сравнивая со старшим? Везде ответ отрицателен. Вина этому — воспитание и восприятия тяжелого мира, несовершенного мира. И именно такие люди, как из семьи Ишимару, старались изменить мир в лучшую сторону. По этой причине и требовались такие способные люди, однако невозможно прочувствовать всего того, что чувствовали они в прошлом. — Я очень рад, Киетака. Как ты отдыхаешь от учебы? — интересовался отец. — Ну... С Киендо гуляем, я еще и друга себе нашел, — спонтанно решил поделиться новостью. — Ого, кто же это? — Его зовут Мон— — Тсс! — от резкости Киетака вздрогнул, почувствовав, что без импровизации сейчас никуда. — Хмм... Я забыл. У него сложное имя. Но мне с ним интересно, — в тотчас младший вспомнил, что не стоит упоминать конкретику о таких людях. Отец мог бы легко стать преградой между ним и байкером. Поэтому теперь время для новой трудности и развития нового навыка — умалчивание. — Хорошо, я очень рад, что теперь ты проводишь время активнее. Люблю вас и очень скучаю. До связи! — послышался тихий и ненавязчивый сигнал, означающий конец связи. — Спасибо, что вовремя прервал. Я бы так и проговорился. — Послушай, отец может не одобрить ваше общение: твое доверие — действительно рискованный поступок. Некоторое время придется скрывать вашу дружбу, но это ненадолго. Ты знаешь, у него плохая память на имена, а в лицо он его не видел. Поэтому это не повод для отчаяния, — Киендо всерьез относился к переживаниям младшего брата, всегда объясняя наиболее оптимальное решение и советы. — Хорошо, тогда и его надо предупредить об этом. — Может, прогуляетесь? Погода хорошая. Кстати, если тебе действительно нравится Мондо, то почему бы не подарить ему подарок? — лицо Киендо сделалось добрым. Он был довольно щедрым человеком, хоть и на первый взгляд сказать это сложно. — Что же? У меня нет для него ничего, — расстроенно сказал Киетака, загоревшись доброй идеей. — У меня кое-что есть. Это именная ручка, на ней ты можешь написать что-то для Мондо, чтобы он всегда помнил это. Я слышал, он хотел бы измениться в лучшую сторону, поэтому наверняка ему придется учиться. Вот и мотивация для него, — Киендо протянул ручку Киетаке. — Это отличная идея! Спасибо! — тут же младший бросился в комнату писать послание для друга на ручке. Каллиграфическим почерком белая кисть Киетаки выписывала шедевральные буквы. Теперь на черном корпусе ручки красовались белые линии, гласящие: "Мондо Овада, абсолютный байкер". В одночасье он вдавил кнопку включения телефона, выбрал нужный чат. Чат "Овада — Ишимару" И: Привет, Мондо. Я бы вновь хотел предложить прогуляться, ты не против? О: привет бро. Не знаю у меня вообще дела были так что не знаю пока. Сейчас узнаю И: Хорошо, буду ждать ответа. Сердце Киетаки немного сжалось. Он хотел отдать подарок прямо сейчас, не дожидаясь дней. Положительная реакция человека, которым он восхищался, должна была дать новый прилив вдохновения и мотивации. О: Слушай подойди к гаражу? Он напротив академии ну ты знаешь. Я освобожусь и пойдем ок? И: Хорошо, уже иду. Спустя полминуты послышался звук закрытия двери, Киетака быстрым шагом приближался к месту встречи. Одновременно он ощущал гиперволнение перед Мондо и желание увидеть его вновь. Вероятно, это объяснялось далеко не равнодушным отношением к байкеру. Ишимару приближался к назначенному месту, ноги и руки с каждый новым шагом сильнее дрожали, невольно ощущая беспрестанный тремор. Кажется, Мондо уже находился там не один. — А кто этот твой новый? Друг что ли? — слышался грубоватый голос двадцатилетнего парня. — Да так, знакомый. Ишимару он, — будто Мондо из-за всех сил не хотел называть это имя в присутствии собеседника. — Ишимару? Серьезно? Зачем он тебе? — с резким и навязчивым недоумеванием засыпал вопросами парень. — Не знаю. Он сам виноват в том, что не популярен и так себя выставляет. Он не знает, за кого я его принимаю. После этих слов Киетака ничего больше не слышал, не видел, не чувствовал. Слезы не наворачивались, ноги сами сначала понесли тело домой, постепенно ускоряя шаг. Через несколько секунд Ишимару уже бежал так, как сам не умел. Эта скорость была совсем не привычной для него, кажется, он не отдавал отчета, сейчас нужно лишь оказаться у себя дома. Оказавшись там, Киетака заметил, что брата не было дома. Даже не знал, хорошо ли это или нет: с одной стороны, нет контроля действиям и эмоциям, с другом стороны, нет заботы и поддержки. Но, кажется, последнее не так нужно было ему. Причина этому являлась следующая последовательность действий, совершенных им в полном неведении. Он подошел к зеркалу, медленно и с бешено бьющимся сердцем. Шок или разочарование настолько одолевали сейчас юношу, что он с трудом разглядывал свое отражение. Однако слова были адресованы не отражению, а зеркалу..? — Зеркало, эй, зеркало, хочешь, чтобы я тебя разбил? — в горле почувствовалось оцепенение подступающим комом. — Перестань, не надо, перестань, — шептало неразборчивое отражение. — Зеркало, ты... Ты слишком жестоко! — начинал отрывисто кричать Киетака, не жалея своих зажатых голосовых связок. — Притворюсь, что не услышал этого, — продолжало тихо говорить безликое нечто. — Ты никогда не отражало красоту моей души! Ты... Ты отражаешь только непривлекательную сторону моей души! Я ненавижу тебя, — истеричные крики сменялись на яростный шепот. — Заблуждаешься, ты заблуждаешься, — тихо повторяло отражение. — Замолчи! Замолчи! Я сейчас разобью тебя к чертям! Ты не должен быть так жесток со мной! Это... Это нечестно! Я ничего не делал плохого, а ты выставляешь меня ни пойми, кем! — рука потянулась за лезвием, оказавшись под губкой на раковине. — Я знаю, за кого ты меня принимаешь, — с этими словами Киетака принялся превращать свои светлые руки в белоснежное полотно, испачканное резкими розоватыми линиями. Одна. Две. Десять. Вот уже руки становятся скользкими, в кровавой жидкости так, что линий порезов уже плохо было видно. Глаза Киетаки переполнялись громом, негодованием, яростью и отчаянием. Невольно дерганая голова повернулась к отражению. Юноша увидел "разбитое" отражение, а особо обратив внимание на руки, он заметил, как трещины стекла преломляли линии порезов. Кажется, там проявлялись какие-то цифры... — Один-три-три-семь, двадцать-три-пятьдесят-восемь, два-два-два-два. Я... Я сейчас сойду с ума. Мне так... так непонятно. Я так хочу понять... понять эти числа, но у меня нет... нет лица. У меня нет лица. Я безликий, — с этими словами замученный Киетака упал на спину, как безжизненное тело. "Что... Что такое двадцать-три-пятьдесят-восемь? Что это? Что это?! ЧТО ЭТО? Я СЕЙЧАС С УМА СОЙДУ, ДА, Я ЧУВСТВУЮ, КАК ЕДЕТ КРЫША! АХ-А, ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ? НЕТ, НЕ ХОЧУ СЛЫШАТЬ ЭТОТ ПАРШИВЫЙ ВОПРОС, ДАЖЕ НЕ ДУМАЙТЕ, Я НЕ ДАМ НИКОМУ ЗНАТЬ! АХ-А, С ЭТОГО МОМЕНТА Я ДУМАЮ ТОЛЬКО О ДВАДЦАТЬ-ТРИ-ПЯТЬДЕСЯТ-ВОСЕМЬ. И Я ЗНАЮ, ЗА КОГО ТЫ МЕНЯ ПРИНИМАЕШЬ. ТОЛЬКО ДВАДЦАТЬ-ТРИ-ПЯТЬДЕСЯТ-ВОСЕМЬ. ТЫ НЕ ДОЛЖЕН БОЯТЬСЯ МЕНЯ, Я ЗНАЮ, ЗА КОГО ТЫ МЕНЯ ПРИНИМАЕШЬ. ПРОСТО ДВАДЦАТЬ-ТРИ-ПЯТЬДЕСЯТ-ВОСЕМЬ".

***

Произошло рукопожатие, байкер понимал, что, выйдя из гаража, он вновь увидит Киетаку Ишимару. Но там никого не было, однако что-то лежало на траве. "Что это? Ручка, на ней... Мое имя? Кажется, здесь что-то странное. Надо бы позвонить ему". Байкер начал судорожно звонить Ишимару, но он не отвечал. "Я должен найти ответ на этот вопрос".