Неровными пантомимами

На самом деле, не один Найлани считается забытым богом местом. Найлани, как и парочка других островов, попал-таки на карту. На деле же, забытых островов, подобных ему, десятки сотен. Просто они настолько забыты, что их просто не рисуют на картах. На одном из таких островов, Иночи, было две страны: Хира и Кацуки. Они были чем-то похожи, даже много чем… Но это ни в коем разе не помешало началу войны между ними. В одной неприметной деревушке в Кацуки и начинается история. *** В семье Харуко было семеро детей: четыре сына, один из которых приемный, и три дочери. Да, в привычных нам реалиях такое количество детей — это весьма предостаточно. Да что там, в нашем понимании, начиная с троих детей включительно, семья автоматически становится многодетной! Но, в деревне Пинару в этом не видели ничего необычного. Там многие заводили по восемь, а то и по десять наследников. Но Харуко Асахи и Соната решили остановиться на шестерых родных и одном приемном. Харуко Соня была второй дочерью. Как с братьями, как и с сестрами, как и с остальными деревенскими ребятами, Соня крепко дружила. Вместе они лазали по деревьям, бегали в поле, катались на «позаимствованных» лошадях. В общем, у всех все было замечательно. Слегка слабый слух Соне жить не мешал — она могла слышать собственную скрипку и остальных людей, а большего ей и не надо было. Тут стоит сказать, что Харуко Соната, Сонина мама, тоже была скрипачкой. Да еще какой — во всех ближайших деревнях никто не умел играть на скрипке так, как она. Глядя на маму, Соня начала пытаться играть самостоятельно, только у нее не получалось ничего. Тогда Соната сама начала учить дочь, и вскоре Соня научилась играть если не на уровне матери, то тоже достаточно неплохо, особенно для ее нежного возраста. Так, счастливо и в достатке, Соня прожила свои первые пять лет. А после… *** Первым тревожным звоночком стала постепенная пропажа мужчин в деревне. В конце концов, все люди мужского пола от двадцати пяти до пятидесяти лет будто испарились. Среди них был и Харуко Асахи, отец Сони. Она не помнит его лица; слишком давно это было. Зато отлично помнит волнение со стороны старших. Один раз, когда Соня проснулась ночью попить воды, она услышала на кухне плач. Плакала мама. Рядом сидел Тада, старший из детей. Ему уже стукнуло двадцать два, и у него за несколько недель до родился первенец. Сначала голоса были тихими, постепенно громкость увеличивалась. Под конец мама чуть ли не кричала: — Его убили! Как ты не понимаешь, твой отец мертв! Убили. До этого Соня не раз слышала это слово. «Я сегодня комара убил!» — хвастался соседский Васура. Девочка представила, как ее папу, высокого и плечистого, прихлопывают огромной ладонью. Потом вспомнилось, как тот же Васура хвастался, что его отец на охоте убил двух зайцев. Соню пару раз брали на охоту, и теперь уже более ясно представилось, как в папу стреляют. Как ни странно, это выглядело более реально. Пить Соне расхотелось. *** Спустя две недели старший брат Васуры, Икари, ничего никому не сказав, взял лошадь и уехал. Это было странно — он обычно обходил конюшню за версту и никогда не брал лошади без надобности. В остальном же тот день прошел, как обычно. Дети все также играли, взрослые работали. Вечером же Соня и два ее брата — Янжу и Корра, да еще старшая сестра Анна, залезли на крышу и смотрели вдаль. В тот вечер был на редкость красивый закат. — Как на картинке! — восхищенно сказал Корра. — Икки говорила, что, когда видишь красивый закат, это значит, что где-то умер художник, — со знанием дела просветила Анна. — Икки выдумщица, каких свет не видывал, — закатив глаза, произнес Янжу. — Хоть и не такая, как ее брат. От злости Анна вспыхнула. Она очень хорошо дружила с близнецами Кокоми — Икки и Нокки. А потому в ту же секунду принялась защищать друзей. Соня сочла за лучшее взять за руку младшего брата Корру и уйти подальше от ссоры. А на следующий день Сонино радужное мировосприятие окончательно рухнуло. *** В первой половине дня пришли чужие люди. Видя настороженные лица старших, Соня поняла, что доверять чужакам не стоит. А потому, когда мама сказала всем спрятаться за печкой, она, как и остальные дети, безоговорочно послушалась. К несчастью, не помогло. Чужаки вошли в дом, вытащили всех из-за печки и выгнали на улицу. Там уже другие чужаки сказали Соне и еще нескольким детям, которые оказались с ней за печью, идти туда, куда идут остальные люди. Соня не доверяла этим людям, но спорить с ними не стала. А потому послушалась. Некоторых людей расстреливали прямо на улицах. Соня увидела, как Анну, Янжу, приемного Луи и нескольких других детей скидывают в колодцы. Она порывалась побежать туда, спасти друзей, но Тада, оказавшийся рядом, молча стиснул ее руку. Только спустя года Соня осознала, что старший брат таким образом надеялся хоть на время отсрочить ее смерть. В конце концов, всех оставшихся деревенских согнали в тесный сарай. Заперли его. Потом запахло бензином. А как только появились первые языки пламени, началось невесть что. Люди начали кричать и рыдать, биться в стену. Соня отыскала в толпе маму и прижалась к ней. Вдруг что-то заскрипело, и одна стена упала. Люди бросились бежать сквозь дымовую завесу. Сонина мама, подхватив девочку, тоже побежала. Тогда чужаки открыли огонь. Маме попала пуля в плечо, и она упала на траву, утянув за собой Соню. «Притворись мертвой» — это были последние слова, которые успела сказать Соната перед смертью. *** Чужаки ушли через три часа. Все это время Соня лежала без сознания под трупом матери. Очнувшись, она с ужасом поняла, что окончательно оглохла. Выбравшись из-под трупа, ее ждал новый удар: мама лежала не шевелясь и не дыша, а вокруг нее сочилось грязно-красное нечто. И Соня могла с уверенностью заявить, что это был не томатный сок. — М-мам? — несмело позвала девочка. — Мама… П-пожалуйста, мам… Не умирай! Мама! — Соня начала трясти тело, голос ее срывался на крик. — Не умирай, прошу! Мама! Ты же еще ни разу заграницей на гастролях не была! Ты же так об этом мечтала, мама! Не смей, не смей умирать! Пожалуйста, мама! Увы, как девочка не упрашивала, мама не воскресала. Тогда, не зная, что еще делать, в отчаянии Соня бросилась обратно в деревню. И там ее ждало третье разочарование: деревни не было. На месте домов были пепелища, по всей территории валялись расстрелянные. Семью Тады и младших детей, Корру и Натти, девочка не нашла — сгорели. «Расплакаться надо» — промелькнуло у нее в голове. Но, увы, как она ни старалась, слезы упорно не делали идти из янтарных глаз. Увидев живого человека, Сонину радость, если, конечно, в данной ситуации уместно это слово, было не передать. — Райва-сан! Райва обернулся. Из оставшихся в деревне мужчин он был один из старших — ему едва исполнился шестой десяток. — Соня, — проговорил он, как заклинание. — Харуко Соня… Вдруг он засмеялся. Это был не тот добрый смех, который обычно слышали от него. Он был какой-то… Сумасшедший? С этим смехом Райва схватил забытую чужаками винтовку и приставил дуло к виску. И, все также смеясь, нажал на курок. Тело мужчины упало к ногам Сони. Не в силах даже закричать, девочка пустилась в бег. Очнулась она только у колодца. У того самого, куда сбрасывали ее родню. С опаской она заглянула туда. И с удивлением обнаружила там живого мальчика. Это был чернявый пацан с голубыми, как вода в озере, глазами. — Эй! — мальчик тоже заметил Соню. — Поможешь выбраться? Девочка убежала, а спустя пять минут вернулась с большой палкой, найденной на месте одного из бывших домов. По дороге Соня с удивлением отметила про себя, что глухота не очень-то мешает — оказалось, она умеет читать по губам. Когда мальчик выбрался, он окинул взглядом деревню. С интересом разглядывал пепелище. — Дела-а… — выдохнул мальчик. На удивление, в его голосе не было отчаяния, которое все нарастало в душе Сони. Потому та посмотрела на него с изумлением. — Ты… — дальше продолжить фразу девочка не смогла. К счастью, новый знакомый все понял: — К опекунше приехал. Отец еще до войны слег с какой-то болезнью, мама заразилась. Оттого и померли. Я их даже не помню. Так я всю жизнь: то в приют, то к опекунам. Нет, оно-то мне нормально, я по-другому и не жил. Но они сначала начали бомбить приют, кого успели — тех выслали к нынешним опекунам. Я тут два дня пробыл, должен был навсегда остаться… Ироды поганые… — в его голосе зазвучали металлические нотки. Мальчик сплюнул и вдруг протянул Соне руку. — Мирон. — С-Соня… — почти прошептала девочка, принимая рукопожатие. — Что делать будем? Мирон на мгновение замер. Видимо, об этом он еще не успел подумать. — Останемся здесь, — выдал он наконец. — Ироды сюда больше не вернутся, а наши наверняка придут еще. Не может же быть, что все отсюда, кто ушел на войну, больше не вернутся… Соня переваривала его решение, и думала, что ближайшее время с войны не вернется никто. Даже они с Мироном — на войне. И, пока она не прекратится, или пока они не уйдут в безопасное место, докуда война еще не дошла, они не вернутся. — А если, — прервала Соня собственные размышления. — Если ироды все же вернутся? — Скажем, что мы свои, — спокойно сказал Мирон. — Что, когда все началось, мы тут были с отцом в отпуске, а когда началось, его убили, и что с тех пор мы бродяжничаем. Мы говорим на одном языке, да и вообще, мы очень похожи, если ты не солдат, или не живешь где-то не там — разницы вообще нет! Так что, должно прокатить. «Раз мы так похожи, то зачем воевать? — подумалось девочке. — Почему нельзя жить в мире, дружить, помогать друг-другу? Зачем все это… — тут память услужливо подкинула нужное слово. — Кровопролитие. Зачем это кровопролитие?!» Больше всего поражало то, что заплакать Соня так и не смогла.