Бродячий цирк: Песня спета.

В шатре стойко стоял запах попкорна, когда он зашел. Вокруг было столько людей, что он с трудом мог пройти, не задев рядом стоявших дам и не извиняться из-за его неаккуратности. Хотя об аккуратности тут и речи не шло. Было душно, и Кристофер долго смотрел на очередь за попкорном, не сдерживая критичного взгляда. Как можно было есть, смотря на такое представление? Бан заплатил за вход бешеную сумму — такую, какой нет ни у одного среднего достатка гражданина, — чтобы убедится в собственных убеждениях и закрыть этот цирк к чёртовой матери. Сам он не был беден — можно было сказать, что он неприлично богат, — но его никогда не заносило в нашумевший в светском обществе «Бродячий цирк». Из редких разговоров на встречах и при знакомстве с не самыми приятным дамами он узнал, что это мероприятие является неким мостом между обычным цирком и «цирком Уродов». Артисты здесь не имеют ничего необычного с рождения — они просто выглядят так, будто их тела испортили перед тем, как выйти на сцену. «Мне было так жалко их, Кристофер, — слишком громко и наигранно вздыхала дама, пытавшаяся ему угодить. Все знали, что его персона слишком светла. Женщина прикидывалась благодетелем. — Такие раненные и, — она позволила себе запнуться, хотя Бан и так понял, насколько ей безразлично состояние артистов. — бедные». Табун мурашек прошёлся по его телу, когда в голове пронёсся последний разговор. Стало еще противнее. Проходя внутрь зала, он не смог не отметить, что выглядело все более чем отлично — вероятно, весь бюджет организаторов уходил на сохранность шатра, а не сотрудников. Может быть, он ошибался, и все пройдет, как в обычных шапито: веселые клоуны с улыбками на лицах и искрами в глазах, смех и улыбки детей с их родителями и витающая атмосфера долгожданного праздника. Кристофер спустился вниз по устеленной красной тканью лестнице, занимая свое место — на первом ряду, в той части зала, где места были на порядок дороже: вид был открыт на манеж полностью; занавес был прямо перед ним. Бан наблюдал, как шатёр наполняется дамами и их компаньонами рядом с ним, и они все кратко кивают ему, когда садятся рядом. Запах попкорна, до этого свойственный лишь первой части шатра — там, где покупались билеты и еда с сувенирами, — теперь переместился еще и в главный зал. Кристофер чувствовал, как отвращение заполняет его до краёв. Он не успел подумать о том, как он собрался отсидеть здесь целый час, как заиграла торжественная музыка. В Чане эта мелодия не вызывала ни капли торжества. За занавесом творился хаос: директора и помощники возились с аппаратурой, когда парень, из носа которого все не переставала течь кровь, натягивал на себя красный шар на резинке, скрывая льющийся вулкан. На лице был свойственный артисту гримм, в красных и синих цветах, с белым, как полотно, лицом. — Хан-и, — рядом с ним стоял парень в штанах из латекса, которые сдавливали его ноги, скрывая ссадины и синяки. Атласная рубашка струилась по его телу, просвечивая гематомы, которые были особенно яркими. Его волосы были покрыты лаком так, что ни одного волоска не упало, когда он наклонился к лицу клоуна. — Потерпи, последнее выступление за сегодня. — Мы уже как год терпим, Минхо, — Джисон встретился с парнем взглядом и взял его лицо в свои ладони. Почувствовал, какой сухой была его кожа, но и не подумал отпустить. — Каждый выход как прыжок в неизвестность. Минхо позволил растянуть губы в ухмылке. Ранки на губах натянулись, и он быстро расслабил их. Заиграла музыка. Теплые ладони Хана пропали с его челюсти, и Минхо был вынужден скрыться в гримерку, когда занавес открылся. Из открытых штор, прыгая и оббегая всю сцену кругом, выскочил клоун. Зрители встретили его жидкими аплодисментами. Даже публика в этом месте была скудной. Артист строил рожицы и улыбался — стоило признать, что не так наигранно, как он ожидал, — доставая шарики и жонглируя ими. Шары, как по сценарию, попадали и ударили клоуну по лицу — на секунду красный помпон открыл часть его настоящего носа и глаза Кристофера были на грани того, чтобы выпасть от ужаса. Выглядело все настолько болезненно, что он не мог сказать, насколько некомфортно ему было, как минимум, дышать. Он почти уверен, что его сломали прямо перед выходом на сцену. Приглядевшись, уже после того, как зал мелодично похихикал тому, как шары нанесли ему удары — действительно, это было таким смешным, — Бан заметил, что искусственный красный нос был буквально пропитан кровью. Чан повел плечами, когда артист приблизился к той части зала, где он сидел. Только сейчас заметил потрескавшиеся, покрашенные большим красным кругом, губы. Глаза клоуна не искрились весельем и шли в разрез тому, что он делал: нелепо прыгал, вызывая тихие смешки дам; собственное, вполне убедительное хохотание и мини-фокусы, которые все заканчивались одинаково — ударами или ранениями. И когда клоун, выискивающий одного из зрителей для взаимодействия, подошел к нему с воздушным шаром в руках, Кристофер почувствовал, как сильно хочет уйти из зала и никогда не видеть глаз, смотрящих на него так, будто все понимают. Джисон делал свою работу так, как умел — подделывал реалистично то, что мог контролировать: смех, позы и энергию. Знал, как глаза выдают его. К счастью, закрыт у него нос, а не глаза. Иначе он бы давно остался слепым. Все происходящее с ним будто уже стало обыденным: постоянные побои за час до выхода к публике, унижения и лица в зале, которые имели лишь две эмоции. Ужас и смущение — все что выражали лица статных людей, которые отдали огромные суммы за вход. Он смотрел, как они заполняют свои рты попкорном, и не переставал удивляться тому, как содержимое из их желудков не вышло наружу. Хан замечал эти голодные взгляды — взгляды людей, которые ждали шоу. И он давал им это шоу. Если бы не тот мужчина, что смотрел на него с неприкрытой болью. Так, будто больно было ему. Джисону, по плану, нужно было взять из зала определённого человека — и находился заказной зритель совершенно в другой части зала. В той части, где билеты дешевле. Это делалось для показа того, насколько хаотичен его выбор. Каждый раз ему говорили, в какой четверти искать. Но в этот раз, будто закреплённый, он вышел с манежа к тому самому мужчине, чьё лицо исказилось еще большей гримасой боли и ужаса, чем до этого. Джисон и не вспомнит, когда он видел в сотнях людей в зале хотя-бы одно сочувствующее или искривленное болью, выражение. На их представлениях появлялись лишь богатые изверги. Тогда что занесло сюда этого мужчину? Он выглядел неприлично дорого — ухожен и красиво одет, без единого лакомства или компании рядом. Наоборот, он будто пытался быть дальше от контакта с теми, кто сидел на соседних местах. Хан сразу понял, что еды с собой он не приобрел потому, что не положил бы в рот и кукурузинки — сразу бы вышло обратно, — и здесь он чувствует себя лишним. Его взгляд, наполненный болью за него, притянул, как магнит. Воздушный шарик в его руках он протянул мужчине сразу же, приветливо улыбаясь и наблюдая реакцию — человека напротив передёрнуло от происходящего. Ему было искреннее жаль его, но Джисон ничего не мог поделать с надеждой на то, что мужчина не просто зашел не в то место и не в то время, а пришел для того, чтобы спасти его. Спасти Минхо и всех остальных артистов. Хоть и понимал, что это бред. За всё проведенное в цирке время можно было понять — не место здесь добрым честным людям, которые в состоянии понять все, что происходит на сцене и за ее пределами. Не место тем людям, которые смогут сделать шаг и накрыть всю систему «Бродячего цирка». На самом деле, их директор, Чун Тэгу — отвратительный человек, обращающийся к работникам хуже, чем к животным в зоопарках. Только вот животные не подписывают договор, в котором множество подводных камней, из-за которых они в прямом смысле в клетке, от которой не существует ключика. Потому что и Джисон, и все парни подписали этот контракт, уничтожая этот ключ. Они были достаточно юны и глупы, когда устроились на заманчиво простую работу с хорошими условиями в виде пятидесяти процентов от суммы чистого дохода и жилья на время шоу. И жилье и правда было. В обустроенном шатре, где на первый взгляд можно было жить и не испытывать трудностей, если бы не запирающиеся комнаты, которые Тэгу закрывал на все время, пока им не нужно было готовится к шоу. На самом деле, Чун зря так переживал — ему, как и другим работникам, некуда бежать. Условия контракта слишком жестокие и неутешительные, чтобы в здравом уме нарушать его. Вероятно, за то, что он вызвал не того человека не из той четверти, тоже обернётся ему новыми шрамами. Он уверен, что если даже он повелся на искренний взгляд мужчины зря, Минхо залечит его раны. Минхо в то время сидел в гримёрке, тихо ругаясь. — Какая сволочь будет бить тебя перед выходом именно там, где самая главная точка, черт возьми, — Минхо шептал яростно, вытаскивая все те мази, которые у него были. Парень, шипящий ему в ответ был угрюм, когда ответил: — Минхо, не делай вид, что первый раз. Вспомни свои колени, на которые тебе падать, — он незаметно задел его, и поспешил добавить, — я не хотел надавить на твои раны. Просто не делай вид, что не привык. — Привык, — с неохотой согласился он, когда аккуратно, точечно наносил лечебную мазь от ожогов. — Чанбин, тебе буквально прыгать через огонь, а у тебя ожоги. — Тэгу шутник потому что. Чертюга, — Со выпрямился, скривясь от натяжения кожи. — Сколько раз это происходит, столько раз и злюсь на него. — Еще говоришь я достал. Твой выход через двадцать минут. — Спасибо, матушка-Минхо, — впервые парень разразился хохотом, когда Минхо недовольно выдохнул. Второй раз из его горла вырвался смех, еще громче и ярче, когда он кинул в него то средство, которым проходился по его коже. — Прости-прости, — пауза, — нянька. Минхо хотел было стереть с тела Чанбина всю мазь, которая оказывала обезболивающее действие, но Со успел скрыться за дверью быстрее, чем он подумал об этом. Роль местного медбрата и по совместительству няни была закреплена за ним все время, сколько он себя помнил. Он вообще думал, что станет одним из двух: или хореографом, или врачом. Получилось все сразу, но в режиме хоррор. Чанбин подошел к кулисами, аккуратно, незаметно для зрителей наблюдая за конкурсом, который устроил Хан. Точнее, тот, который он собирался устроить. Кристофер в тумане поднялся со своего места, проклиная себя за свою удачу. Или же парень-клоун, улыбающийся ему, что-то понял и специально подошёл именно к нему. Если это так, то он очень проницателен. Когда Чан встал рядом с ним в центре мини-сцены, его вдруг охватил незнакомый ему страх — сколько вещей, неприемлемых и ужасающих, происходило там, где он сейчас стоял,чувствуя, как его ноги постепенно становятся похожими на сладкую вату, которой торговали в шатре. Он даже не знал, что сейчас скажет парень, вдруг начавший улыбаться шире, чем до этого. Кристофер так и не смог понять, что было тому причиной: его искрення радость или волнение перед тем, что произойдет дальше. Кристофер медленно провел взглядом по трибунам: им овладел еще больший ужас, когда он увидел столько людей, лица которых, освещаемые теплым светом, не выражали ни капли сочувствия или чего-то, на него похожего. В гримасах всех этих людей лишь играл легкий интерес. И то, он уверен, что вызван он предстоящим шоу. Унизительным шоу и травмами артистов. Чан не мог представить, какого это — улыбаться для такого зала, делать вид, что все происходящее не приносит вреда и не испытывать искренней, всепоглощающей ненависти за такое равнодушие. Хорошо, могло быть, на фоне всех лиц парень, что-то уже ему жестикулирующий, смог увидеть в нем что-то большее, чем интерес. Клоун пытался ему объяснить — что, честно сказать, Бан понять не мог. Может быть, в этом и был смысл. Движения артиста были резкими, быстрыми и с трудом улавливаемыми. Чан не смог скрыть своего чистого недоумения, когда его взяли за руку, подводя ближе к зрителям. Ладонь клоуна была будто бы покрытой мукой или крахмалом: жесткой, сухой, будто засушенной когда то на полке вместе с вялеными помидорами. Кристофер следил за его ладонью взглядом — так долго, что парень расцепил их руки, когда это затянулось, — и водя указательным пальцем поочерёдно от себя к нему, после показывая на зал, понял. Ему нужно повторять за клоуном. Повторять то, что ему обычно приходится делать во всю ту публику, которая ждет его увечий и боли. Ждет шоу. Артист улыбнулся и помахал рукой в зал. Повернулся к нему, как бы проводя рукой и показывая, что ему нужно сделать тоже самое. Тяжелый вздох Чана вызвал у парня напротив искру сочувствия, но только на секунду, снова призывая повторить его действие. Улыбка Кристофера вышла до отвратительного фальшивой: в глазах не было и капли радости, на щеках не выступили в полной мере привычные его лицу ямочки. Рука, которая должна была активно махать зрителю, вяло покачивалась, и вообще выглядело все так, будто он — кукла, а клоун тот, кто разрабатывает нужную ему эмоцию. И получалось, мягко говоря, плохо. Он повернулся к парню, когда тот уже показывал следующее действие — он подпрыгнул, улыбаясь так же полу-натянуто, но достаточно убедительно для его роли, и послал в зал воздушный поцелуй. В зале послышались тихие звуки умиления и шёпот, когда ему пристояло повторить. Кристофер подпрыгнул, забывая про улыбку — да и черт с ней, когда впереди было то, что он бы и в здравом уме не стал бы делать: отправлять воздушный поцелуй. И нет, дело было совсем не в том, что в светском обществе он сдержан и строг; и нет, не в том,что ему стыдно. Ему просто было противно от того, что делать это нужно для тех, кто кровожадно, хоть и не показывая это открыто, ждет изюминки этого шоу. Кристофер задумался о том, что клоун, в таком месте, не самое страшное, что может быть — артисты такого жанра не подвергаются насилию со стороны сценария. Только от тех, кто смеет делать это до и после шоу. Он не смог заставить себя делать больше ни капли из того, что показало бы его как дружелюбно настроенного к публике человека — как минимум из-за того, что его самообладание подходило к концу. Бан встретился взглядом с парнем в костюме, и он, будто сразу все понимая, сгладил углы, уводя его обратно в зал, напоследок легко, почти невесомо касаясь плеча. Все то время, пока клоун продолжал развлекать публику падениями и неуклюжестью, периодически театрально улыбаясь, Чан видел лишь собственные колени, не в силах выкинуть из головы то, как хрупко и аккуратно это прикосновение вывело его из равновесия. У него не было сомнений, что этот парнишка, с разбитым носом и увечьями, все понимает. Понимает, зачем он сюда пришел. Клоун уже скрылся от зрителя, когда Кристофер осмелился поднять глаза: на сцену выходил следущий артист. На мини-подиуме, как муравьи, бегали организаторы. Мелодия, игравшая все это время стала громче, и кольцо, поставленное на середине прощадки чуть выше метра от пола, загорелось. Загорелось, вызывая у рядом сидящих с ним людей тихое охание, в сумме оглашаясь на весь шатер. Еще немного, и Кристофер не посмотрит и половины этого издевательства. Джисон вломился в гримерную так, будто не работал на сцене до этого. Минхо привык, как тяжело силуэт Хана появлялся, попутно стягивая с себя костюм. Больше на сцену ему выходить не приходилось. — Минхо! — парень аккуратно стянул с себя окровавленный помпон, даже не обращая внимания на забитый запёкшей кровью нос. — В зале, в зале.. Парень замолчал, когда Минхо оказался рядом с ним и положил руки на его плечи — замер, вглядываясь в него так, будто впервые увидел. Медленно, с растущим в его взгляде удивлением улыбнулся. Джисон так редко видит улыбку Минхо, что и сам заразился ею, как от провода зарядки. — Зритель, я не знаю, как, — Джисон продолжал, пока ладони Минхо на его плечах приятно отмечали присутствие и внимание. — Другой. Ему больно. Не представляю, что его сюда занесло. Я думал, что его вывернет от людей рядом. — Ты вызвал его на взаимодействие? — Да. Я убежден, что он имеет совесть. Он сидит на первом ряду напротив главной кулисы. Ты сразу заметишь его. — Если он не уйдет раньше. Джисон вскинул голову: Ли был чуть выше, и он поник, стоило Минхо произнести такие откровенно ужасные слова, но именно те, которые заставляли Хана каждый раз кидать взгляд на то место, что еще было занято тем мужчиной, что смотрел в пол и лишь изредка поднимал свой полный сожаления, взляд. Минхо плавно провел руками к его шее и остановился на щеках, немного придирчиво осматривая его лицо. Недовольно выдохнул, почти театрально: — Мистер аккуратность, посмотри на майку свою. Джисон опустил взгляд на белую майку, которая была всегда под костюмом. Могло быть, капли крови попали на нее. В ту же секунду его носа коснулись — Минхо дернул пальцем начиная хихикать, пока он смущенно пытался совладать со своими эмоциями. С ним всегда так: в какие бы передряги они не попадали, Минхо был справедлив. Он никогда не говорил того, что Хан хотел бы слышать только из тех побуждений, что лучшее впереди. Бывало, когда легкая прямолинейность переходила через край, но Минхо сглаживал углы быстро и без последствий. Так же быстро, как обработка его окровавленного носа. И всегда с ним так. Минхо был местом, куда он неисправимо возращается. Худощавая фигура мальчика стояла в кулисах шатра и чуть выглядывала из-за занавес, так, чтобы никто из зрителей, без пристального на него взгляда, не заметил его. Мальчик был одет в забавный костюм, чем-то напоминающий костюм Джисона, но более яркий и детский. Ну, еще на его одежде не было крови. Этого мальчика не смели бить до красных капель. По-крайней мере, пока. Он блестящими от слез глазами смотрел на Чанбина, который демонстрировал залу свое тело. Сильное, мускулистое тело артиста не привлекало столько внимания, как ожоги и уже почти исчезнувшие гематомы. Мальчик каждый раз переживал за парня так, будто видит все впервые. — Эй, Феликс, — его мягко позвали, и он обернулся, не убирая ладошек от занавес. Улыбнулся, когда встретился с теплым взглядом Хана. — Не нужно, малыш. Ты ведь знаешь, что с ним все будет в порядке. — А вдруг? — Феликс не позволил себе продолжить фразу, которая чуть не вырвалась из него. Из гримерной вышла еще одна фигура. Минхо подошел к Джисону, осмотрел их обоих по очереди, перед тем как прошептать. — Вам пора. Скоро мой выход. — Минхо! — мальчик наконец отошел от кулис, и его пальчики зацепились за его кожаный наряд. Ладони чуть сжали, и Феликс перевел беглый взгляд на Джисона в поисках поддержки. — Минхо, я так боюсь. Хан грустно улыбнулся, касаясь руки Минхо своей ладонью. Другой рукой дотронулся до мальчика, перед тем как уйти. — Феликс, — парень опустился перед ним, и мальчик увидел с каким трудом он сделал это. — С нами все будет в порядке. Помнишь, что мы друг другу пообещали? Темнота подвала была почти осязаемой. Мальчик рыдал, но уже беззвучно. Слезы катились по его красным опухшим щекам, и он сам был удивлён, как жидкость выходит из него до сих пор. Он не помнит, как попал сюда, не знает, куда делись родители и где он, если этому месту есть название. Если темноте, которая так пугала его, вообще было дело до названия. Он слышал чужие, мужские голоса; слышал как они хотели ударить кого-то, но он не понимал, зачем. Ему было всего девять, и он еще не знал, что такое удар или серьёзные синяки. Он жил в хорошей семье и из увечий он знал только жжение при падении с велосипеда или с его недавно появившегося скейта. Он так и не научился делать на нем трюки. Темнота, такая густая и огромная, расступилась, когда яркий свет залил часть помещения. Мальчику казалось, что человек, стоявший в проходе, не меньше, чем супер герой, ведь он подошел к нему и улыбнулся так, как улыбалась его мама совсем недавно. — Все в норме, малый, — голос парня был мягким, и за его спиной появился еще один силуэт. — Чанбин, отнеси мальчика в гримерную. Как тебя зовут? — Я, — вышло хрипло, и он сделал паузу, — Я Феликс. — Я Минхо, — улыбнулся он, пока парень под именем Чанбин брал его на руки. — Давай договоримся, что с этого момента тебе все под силу. Будешь бесстрашным. Мальчик закивал, и протянул ему мизинчик. — Мама всегда делала так, когда я обещал ей что-то. Парень напротив растянул сухие губы в улыбке, протягивая свой мизинец. Мальчик увидел, как по лицу парня прошла тень, а глаза стали будто светится, но он уже был поглощен разговором с Чанбином и его шутками. Прошло какое-то время перед тем, как Минхо вышел из подвала. Его глаза были покрасневшими, но никто не увидел их. — Да, помню. Минхо провёл ладонями по его худым плечам. Выдохнул, перед тем как подняться, и подтолкнул его к гримеркам. — Тогда вперед, малый. Кристофер думает, что сходит с ума вместе со всеми теми, кто сидит рядом. Потому что он не может иначе объяснить то, что грёбаный артист собирается прыгнуть через грёбанное кольцо, пылающее огнём. Стоило признать, что кольцо не было маленьким — не будь там огня, оно не предоставляло бы угрозы. Он неотрывно смотрел, как на точно недавно появившиеся ожоги наносят масло. Когда дело дошло до того, чтобы прыгать, Чан не смог заставить себя смотреть и закрыл глаза — нет, не так, — он зажмурился до темных кругов и головной боли. И смог открыть глаза только после того, как зал взревел от шока. Артист был на другом конце сцены и улыбался, пока кланялся. Его взгляд прошелся по трибунам, останавливаясь на нем. «Да что такое? На мне написано что-ли, что на меня смотреть надо?» Взгляд парня задержался на нем чуть дольше, чем требовалось, и он поспешно покинул сцену, пока шатер подготавливали к следующему артисту. Наверное, ему стоит закрыть глаза до самого конца этого ужаса. Минхо сделал пару шагов назад, когда понял, что Чанбин идет к выходу. Встряхнул тело, готовясь к своему скорому выходу. — Нянька, — небрежно кинул он, скорее для того, чтобы позлить его, но тон был серьёзным, — обрати внимание, первый ряд напротив занавес. Мужчина в дорогом костюме и испуганным лицом. Сразу заметишь. — Да что вы заладили то все? — его начинало напрягать такое внимание к обычному зрителю. — Джисон тоже не замолкает о нем. — Ты сам поймешь, когда увидишь его лицо, Минхо. В кулисы начали завозить реквизит и он был вынужден отставить Чанбина, выходя на сцену. Минхо сразу увидел его. Чанбин был прав, когда сказал ему, что сразу поймет, про кого речь. Он, как ему казалось, привык к цирковой жизни быстрее и легче остальных. И дело было не в том, что в нем меньше человечности и сострадания, — в нем его больше, чем следовало бы, — а в том, что он не искал помощи у зала и не подавал вида, что ее в тайне ищет. Минхо и до этого знал, каким эгоистичным может быть народ и чем это опасно. Конечно, не думал, что опасно это станет для него лично, но знал, что они явно не первый и не последний цирк с такими желающими увидеть бродячее шоу. Лицо мужчины, что так зацепило парней, не могло не удивлять всем тем винегретом эмоций, который был отчетливо виден на его лице. Все свое выступление он не мог отвести от зрителя взгляда, чем точно пугал его. Было видно, что будь его воля, он бы не стал смотреть вовсе. Но Минхо знал, что его что-то держит. Цель ради которой он пришел. Цель, которая живет в его голове, но все не происходит точки невозврата к тому, чтобы подняться со своего места и найти того, кто объяснит ему, что тут творится. И Минхо знает, что станет последней точкой. — Феликс, — мальчик уже готовился к выходу, ведь шел сразу за ним. Он посмотрел на него. Все слова сразу исчезли из его головы. Он ненавидел смотреть на такого беззащитного мальчика, ничем не заслуживающий этого кошмара. Вопреки боли во всем теле от трюков и танца, он осел на колени и крепко обнял мальчишку, который спешно вздохнул. — Иди. Мысли Бана были в убитых коленках танцора до этого и его взгляда, который не отрывался от него кроме тех моментов, когда он летал в воздухе, как на сцену вышел ребенок. Маленький, явно испытывающий страх, мальчик, не больше десяти лет. С него хватит. С него хватит этой чертовщины, называемое человеческим мучением. Он поднялся так резко, что на него обратили внимание не только те, кто сидел рядом, но и соседние ряды и мальчик, резко задравший голову. Кристофер встретился глазами с маленьким артистом и не медля, с такой скоростью, с которой можно было лететь в другой штат, метнулся в центр шатра. Туда, где стоял с клоуном ранее. — Шоу окончено! — крикнул, он мягко беря мальчишку за руку. Грозно, почти гневно повторил, когда зрители лишь озадаченно переглянулись. — Шоу окончено, кому сказал? Выходите вон, иначе я сейчас же запишу имена всех тех, кто тут бывал, и поверьте мне, каждый потеряет свое место в светской знати. Живо. На выход. Люди медленно, будто напуганные, но не настолько, чтобы бежать, начали вставать. Кто-то остался на своих местах, но рядом проходящие люди толкали их и заставляли недовольно покидать шатер. Гул поднялся такой, что Чан слышал шепот и гнев некоторых, особо влиятельных людей. Но даже они, хоть и одни из самых последних, покинули зал. — Что вы делаете? — Феликс подал голос, когда послений мужчина скрылся из поля зрения. — Мистер..Мистер Чун будет недоволен.. А когда он недоволен, он, — мальчик говорил все тише, — он злой. — Мальчик мой, — Кристофер погладил Феликса по светлой макушке. — Мистер Чун здесь? — Он в главной гримёрке. Он, о нет, он следит за шоу обычно, он все знает, — он хотел было убежать, но Чан мягко остановил его. — Тише, давай вместе. Проведи меня к Мистеру Чуну. Феликс всего секунду был недоверчив, но быстро согласился, ведя его. Он не знал, что ждет его в сердце шатра и что он там увидит, но Кристофер был уверен — он не оставит от этого места и камня. За кулисами стояло трое парней. Очевидно те, что уже выступили ранее. Все они были уже не в костюмах, выглядя достаточно дружелюбно, чтобы Бан чуть склонил голову перед ними, когда мальчик остановился. — Вы? — спросил парень-клоун, выходя вперед. Мальчик быстро юркнул к нему, обхватывая его поперёк бедер. — Бан Кристофер Чан, — он решил, что протягивать руку будет неуместно, и лишь уважительно улыбнулся. Насколько позволяло его состояние. — И что же вам нужно, Бан Кристофер Чан? Они все обернулись, и Бан увидел того, кто как он понял, был тем самым мистером Чуном. Улыбка пропала с его лица. Парни вместе с мальчишкой раступились перед ним, и он не побоялся сделать шаг вперед. — Ваше имя? — Чун Тэгу. — Чун Тэгу, позвольте мне оповестить вас, — Чан старался держать лицо, но получалось не сказать, что удачно: на лице играл недружелюбный оскал. — Ваша деятельность, — он окинул руками помещение, — не останется безнаказанной. Все, что вы творите, незаконно, и вы точно знаете об этом даже лучше, чем я. — Вы сорвали шоу, Кристофер. За это будут последствия. Выручка потеряна, зрители возмущены. Вы думаете, это останется незамеченным? — мужчина оскалился в ответ, и Бан оценил его внешний вид. Это был мужчина, в теле и достаточно сильный для того, чтобы нанести удары, но точно не в одиночку. Чун точно выглядел небезопасно, но и страха не вызывал. Отвращение заполнило его до краев, когда его губы скривились в ответ. Его внешность не была приятной, — скорее отталкивающей. Щетина, которая была запущеной, чего не сказать о волосах, которых были в отличном состоянии, чернильные и блестящие. Нос его был слишком мал, а глаза слишком большие, что делало его постоянно удивленым. Его лицо можно бы было считать привлекательным, будь у него пухлые губы, но это не так. Ниточка, что считалась губами кривилась в оскале на него. — Правда? Может быть, меня это заинтересовало бы, будь мне до этого дело. Легко быть уверенным, когда умело подделываешь контракты, да? Кто-то рядом присвиснул. — Какого? — Чун выглядел удивлённым, когда сделал шаги ближе. — Тебе то откуда известно? — Может быть, не ты продаешь людей и бьёшь невинных детей? И получаешь за это огромные деньги. О, точно, твои коллеги ведь не выезжают из штатов прямо сейчас, потому что они видели, как я искал информацию, — Бан пояснил, когда Тэгу стал еще удивленее, испуганно хлопая глазами. — Точно, они ведь тоже работали не по своей воле, кроме, как его, Трэвиса? Но он тоже сдал тебя и уже уехал в закат. Чун Тэгу не знал, что ему ответить, поэтому он посмотрел на парней по сторонам рядом, и смог искренне улыбнуться впервые за этот час. — Можете собирать вещи. Вы свободны с этого момента. Тэгу возмущался и пытался ударить его минутами позже, но процесс был необратим. Бродячий цирк не существовал с этого момента, как и все те ужасы, на которые ежемесячно смотрели сотни людей. Как он и думал, Чун был страшен и упрям только с теми, кто был ниже его по рангу. Теми, кто не мог дать отпор под давлением контракта или других рычагов. На него же действовать было нечем. Сложилось так, что те, кто его поддерживал, посещали Бродячий цирк не один раз — больше, чем он даже мог предположить, — поэтому никто из свиты не стал помогать владельцу шатра, и чтобы спасти собственные связи, поддержали Чана в том, что цирк нужно закрыть. Кристофер умолчал, что все равно откроет карты и лишит светских мест тех, кто имел к цирку отношение, но самой свите не обязательно знать об этом сейчас. Он встретился с артистами на улице. Их вещи небольшой стопкой лежали прямо на песке, и он не успел предложить своей помощи, как его тело обвили детские ручки. — Спасибо! Спасибо-спасибо! — ребенок чуть ли не плакал, прижимаясь к нему так сильно, насколько мог. —Мальчик мой.. Парень, который прыгал через огненное кольцо сделал шаг вперед. — Серьезно, это просто магия. Не знаю, насколько реально все происходящее, но сейчас я благодарен. Я знаю, контракты расторгнуты. Вы просто маг. — Я не ошибся, когда вывел именно вас, — парень-клоун держал за руку рядом стоящего танцора и улыбался ярче самого солнца. — Спасибо. — Парни.. Найдите себя в жизни после этого, ладно? — Кристофер опустил взгляд на мальчика, который продолжал держать его, и улыбнулся. — И ты тоже. Мне жаль, что я не помог раньше. Обращайтесь, если возникнут проблемы. — Неужели это так просто? — танцор посмотрел на него впервые после того как они встретились взглядом на сцене. — Так легко было закрыть все это? — Я удивлен не меньше тебя. Как вас? — Минхо. — Я удивлён не меньше тебя, Минхо. Каждый третий представитель света мог закрыть цирк, если бы было желание. Он держался лишь на том, что им было интересно. Не было мотива вставлять палки в колеса тем, кто приносит пользу. А Тэгу и рад безнаказанно получать бешеные деньги. Кристофер смотрел на Минхо и видел, как меняется его взгляд. Как в его прямом и сначала недоверчивом, напряженном виде, повляется понимание. — Спасибо. Из всех тех благодарностей, что он слышал от артистов и тех щебетаний мальчика, уходя за пределы цирка, а после и штата, он держал в голове самое важное, громкое и такое важное «спасибо» от Минхо, который точно пережил больше, чем кто либо другой в культе Бродячего цирка. И он был рад, что смог помочь. Но в соседнем штате его ждал еще один Бродячий цирк, который стоит закрыть. — Мы не в шатре, — Джисон не верил, что он видит что-то кроме красных стен и гримерки, которая успела стать такой ненавистной. — Не верится. — Джисон, — Минхо поймал его взгляд так же быстро, как и его ладони. — Мы дома. Слышишь? Ты можешь не сдерживаться. Лицо парня сделалось плаксивым, и за секунду до того, как разрыдаться, Минхо притянул его к своей груди. И, всё-таки, Минхо знает его как любимую, давно прочитанную книгу. — Минхо, — позвал он спустя время. — Ты ведь.. Ты ведь тоже не отпускаешь себя. — Джисон, сейчас.. — Сейчас не время? — он коснулся его щеки, перед тем как прошептать. — Тебя никто не видит, кроме меня. Может быть, Джисон знает его слишком хорошо, потому что его тело быстро ослабло и повисло на нем, как кукла. Всё-таки они слишком близки. Они точно не потеряют друг друга. — Эй, Феликс? — Чанбин обнял мальчика прежде, чем он успел расплакаться. — Все хорошо. Теперь все в норме. — Мама и папа, — мальчик шептал, — я не знаю где они, я ведь, я ведь не знаю, где они, где я. — Тише-тише, Феликс, посмотри на меня, — мальчик перевел на него плаксивый взгляд, — вот так, слушай меня. Я не оставлю тебя одного. Я, Минхо и Джисон не оставим, ты слышишь? Ты не останешься один. Веришь? Феликс шмыгнул раскраневшимся носом, перед тем как протянуть дрожащий мизинчик. Чанбин с улыбкой протянул свой. Они не останутся одни.