Дисбаланс невредимости

      Хёнджин просыпается с чувством потери уже в который раз за последние пару недель. Причем даже непонятно, отчего такое чувство, непонятно также и что конкретно Хван мог потерять. Все самое ценное с ним: жена тихо спит под боком, дочь у его родителей, мемберы на законном отдыхе после очередного камбэка. Что же тогда так тревожит сердце?       Тогда еще я даже не догадывалась о том, что на его душе было так неспокойно, а он и не говорил. Хотя мы всегда делились любыми мыслями и чувствами, а еще обычно мы словно ощущали некую связь и могли улавливать малейшие изменения в настроении друг друга. Могли.       — Лея? — я услышала, как муж позвал меня из спальни, потом услышала, как зашуршали тапочки по паркету, но не обернулась, не отозвалась, не попыталась спрятать руку, в которой тлела сигарета. — Малыш, вот ты где.       Теплые руки обвили талию, Хёнджин прижался носом к моим волосам. Я ощутила резкий контраст между прохладой весенней ночи и жаром его тела, которое еще только что было под ворохом одеял.       — Лея? — голос Хвана прозвучал слишком резко на фоне полуночной тишины. — Твою мать, ты что, курила?!       — И что? — я оборачиваюсь к нему, игнорируя объятия.       — В каком, блять, смысле и что? Ты себя слышишь? Ты всегда сама ругала меня, была против курения и теперь так просто куришь? И как давно? — парень не унимается, отчитывая меня как маленькую.       — Привычки меняются. Людям свойственно делать то, что они не делали раньше. Ты, например, раньше никогда не задерживался на студии, — спокойно отвечаю я и отворачиваюсь обратно к рассматриванию ночного города с террасы нашей квартиры.       Какое-то время я ощущаю, что Хван стоит позади, тяжело дыша. В его мозгу словно медленно складываются воедино все слова, которые я только что сказала. В какой-то момент он снова прижимается ко мне с объятиями и говорит:       — Ладно, прошу, не будем грубить друг другу. Ты взрослая и можешь делать все, что вздумаешь, — артист нежно целует в макушку, и я вдруг думаю о том, как брезговала целовать его после выкуренных сигарет. — Ты сбежала из постели, чтобы покурить? Или что-то случилось?       — Я и не ложилась еще.       — Лея? — теперь юноша разворачивает меня к себе, вглядываясь, насколько возможно в темноте, в черты лица. — Что такое? Я хочу знать, что беспокоит мою любимую. Прошу, поделись со мной.       Но я молчу, даже не взглянув ему в глаза.       — Хорошо, давай поговорим завтра, а сейчас идем, я отвлеку тебя, — рэпер обхватывает руками шею, спускаясь поцелуями по плечу, пытаясь скинуть с меня рубашку, которую я надела на голое тело. И, видимо, это и стало для него зеленым светом, но впервые в жизни мне противны его касания.       — О да, в этом ты спец.       Хёнджин вздыхает и убирает свои руки с моего тела, нежно возвращая рубашку на плечо и даже сильнее закутывая меня в нее.       — Как там было? И в горе и в радости? Давай завтра с утра поговорим, и я обещаю, что залатаю все пробоины в нашем корабле под названием семья.       — Ты что, подрабатываешь в загсе? Поэтому так часто опаздываешь на ужин и забываешь Байоль в детском саду? — даже не замечаю, с каким ядом в голосе я произношу слова. Невероятная пассивная агрессия льется из меня. Я смотрю на Хвана так, словно не с этим мужчиной я обещала провести всю жизнь, не ему клялась в вечной любви и что вообще люблю не его.       — Лея? — Хёнджин так и остается стоять в дверях между террасой и квартирой, когда я окончательно ошарашиваю его своими словами, произнося это максимально холодным и будничным тоном. Так, словно просто отвечаю на вопрос о погоде:       — Я развожусь с тобой, Хван Хёнджин. ***       Как оказалось, ночью парень так и не вернулся в постель. Бог знает спал ли он вообще, но когда я встала на работу, то обнаружила его сидящим на диване с абсолютно пустым взглядом.       И впервые меня никак не трогало его состояние. Мне было все равно.       Наверное, когда столько бессонных ночей проходит в жуткой боли, когда не знаешь в чем провинился, с кем сейчас твоя любовь и что будет дальше, то выработается в какой-то момент безразличие. Словно по сердцу прошелся сильный анальгетик.       Вообще, когда наступает тот самый день, когда накрывает осознание, вы даже не понимаете этого. Этот день не знаменуется салютом, красной отметкой календаря. Оператор связи не присылает сообщения, и жуткий кошмарный сон не оповещает о скором крахе…       Вы, как всегда, завариваете утренний кофе, надеваете одежду на работу и выбираете лодочки в цвет сережкам, подаренным свекровью на годовщину свадьбы в прошлом году. И, уходя, как обычно, кричите из прихожей:       — Я ухожу, милый.       И вдруг понимаете, что кажется уже больше не влюблены. ***       — Я получила фотографии, Чонвон, спасибо, но есть моменты, которые нужно обсудить с хозяином помещения. И вообще, я думаю, что там слишком тусклый свет, одежду толком рассмотреть даже не удастся, — я врываюсь в свой кабинет и сразу же говорю кратко и по делу.       Ким Чонвон — мой невероятно симпатичный и умный помощник уже сидит и ждёт меня.       — Доброе утро, госпожа Хван. Ваш чай, — он лучезарно улыбается и протягивает мне чай из «Старбакс», а также крафтовый пакет с выпечкой. Ну разве не мило, что он делает так каждое утро?       — Благодарю.       День проходит в привычной спешке и активной подготовке к моему первому в жизни показу коллекции одежды. Мероприятие, к которому я шла всю свою жизнь. Самое важное в моей карьере. То, ради чего я убивала свою нервную систему последние пол года.       Звонок Байоль отвлекает меня от проверки эскизов, но я никогда не пренебрегу дочерью ради работы:       — Да, маленькая, мама слушает.       Дочь что-то щебечет в трубку о том, что мне не нужно её забирать и это сделает Хёнджин. Я отвечаю, что хорошо, и завершаю звонок, обещая приготовить на ужин ее любимую еду.       Однако, когда я захожу в квартиру спустя два часа, то не обнаруживаю там ни Хвана, ни Байоль.       Из принципа мне не хочется звонить мужу, а у дочери телефона нет, и обычно она звонит от бабушки или с сотового Хёнджина.       Усталость берет верх над переживаниями и материнским инстинктом. Поэтому, чуть только голова касается мягкого дивана, я засыпаю так крепко, что мне даже не снятся сны.