Привилегии бездарностей

Голова пошла кругом, когда я оценивающе посмотрела вниз, гадая, гарантирует ли мне высота здания мгновенную смерть. Земля оказалась пугающе далеко от меня, и я инстинктивно отшатнулась. Заставить себя взять и спрыгнуть не так просто, как казалось на первый взгляд. В мысли закрались сомнения, породив нерешительность, и я уже не уверена в желании закончить жизненный путь здесь и сейчас. Сжав кулаки от нарастающей злости, я отошла от края. Я надеялась перевести дух, а затем, пока мозг не придумал очередную отговорку, разбежаться и прыгнуть. Обратного пути уже будет, и мой череп разобьется вдребезги об асфальт до того, как я успею о чём-либо подумать. В памяти всплыли строчки из моего самого ненавистного произведения, и умереть захотелось сильнее. Пока желание окончить свои страдания оставалось живым, я сорвалась с места, готовясь броситься в объятия смерти, но пропустила момент, когда крепкая хватка сомкнулась на плече, не дав сделать и пары шагов. Я, наполненная мотивацией умереть, в раздраженных чувствах попыталась вырваться, даже не взглянув на того, кто меня удерживал, но тщетно. — Я знаю, когда вы на самом деле умрёте, дорогая Аннушка, поэтому перестаньте ломать комедию. Слова доносились до меня сквозь пелену, я рвалась к краю крыши как обезумевшая. Незнакомец продолжал удерживать меня, и я, не придумав ничего лучше, бешеной собакой укусила его за запястье. Раздался болезненный возглас и ругательство на иностранном языке. — Угомонитесь уже! Вы мне едва руку не откусили. Вы, кажется, слегка не в себе, — мужчина разговаривал со странным акцентом. Я не сильна в языках, потому осмелилась предположить, что это немецкий. — А вам какое дело? Идите к чёрту! — я металась, пытаясь вырваться из чужих рук. — Я уже оттуда, если вам так будет спокойнее. — Что вам от меня нужно? Говорите и проваливайте, у меня есть дела поважнее. — Какие? Научиться летать? Бросьте! Я повторюсь: задуманное вы не осуществите, я знаю дату вашей смерти, и это не сегодняшний день. Поэтому не тратьте своё и моё время на всякую дурость. — Я не верю во всякий бред с предсказаниями, отпустите меня. — Я ничего и не говорил про предсказания, а просто констатировал факт — сегодня вы не умрёте. — Легко сказать, вцепившись в меня своими клешнями. — Как скажете. Неожиданно он отпустил меня. Я, воспользовавшись моментом, со всех ног побежала к заветной черте, отделявшей меня от долгожданного покоя. Надеюсь, странный незнакомец покинет крышу до того, как бдительные граждане сбегутся посмотреть на мёртвое тело и вызовут милицию. Не хотелось доставлять проблем своим уходом ни в чем не повинным людям. Я уже доставила множество хлопот всем, кого знала. Край крыши в очередной раз оказался недосягаем: я споткнулась об что-то большое и шерстяное, и проехалась коленями и ладонями по каменной поверхности. Колготки разорвались в хлам, содранная кожа заныла. Я обернулась, разглядывая виновника: жирного чёрного кота. — А ну пошел прочь, чёртов гадёныш! — раздосадовано завопила я, сняв туфлю и запустив ею в сторону наглого животного. Кот злобно зашипел и бросился к незнакомцу, попутно кидая на меня недобрые взгляды. — Что я вам говорил? Это случится не сегодня, — незнакомец звонко засмеялся, демонстрируя золотые зубы. Мой жалкий вид смог позабавить его. У меня возникло острое желание кинуть вторую туфлю уже в него. — Что вам от меня нужно? Или неужто только погадать на смерть пришли? Он достал из кармана пальто четыре знакомых тетради, испачканных в чернилах. Желание вести диалог дальше у меня как отрезало. — Я не хочу об этом говорить. Я пошла за валяющейся неподалеку туфлей, демонстративно изображая безразличие к происходящему. Внутри всё похолодело. Незнакомец заметил, как мои пальцы предательски тряслись, когда я обувалась. — А жаль! Я хочу много о чём спросить. Я торопливо вышла на лестничную площадку. Думать о том, откуда у незнакомца вдруг оказались мои черновики не хотелось из-за банального отсутствия адекватного объяснения. Я не намерена жить дальше, потому ломать голову над подобными сложными вещами не имело смысла. Проблемы решаться сами собой во время полёта с крыши. Я собиралась подняться сюда снова, как незнакомец оставит меня в покое. Пусть сочтет отступление за то, что я внезапно передумала умирать. Спуск по лестнице казался неприлично долгим. Изрядно запыхавшись, я преодолевала этаж за этажом, а расстояние меньше не становилось. Взгляд упал на многочисленные лестничные пролёты: они слились в одну сюрреалистичную картину. Казалось, дом внезапно обрел большое количество этажей, превратившись в сказочную башню, не имевшую конца. В душе зародилась тревога. По ощущениям я ходила кругами всё это время. Двери квартир выглядели пластмассовыми и ненастоящими, как в кукольном домике. Я спустилась на два этажа ниже — ничего не изменилось, оказалась на том же месте, откуда ушла. Ладони вспотели от страха, и раны на них заболели с новой силой. Не желая паниковать раньше времени, я повторно пробежалась по этажам. Я раз за разом возвращалась к исходной точке. Замкнутый круг. Я метнулась к первой попавшейся двери и забарабанила по ней кулаками. Перспектива приезда милиции меня не пугала. Хотелось услышать и увидеть подтверждение наличия здесь живых людей. Никто не открыл и не ответил. Я подёргала ручку, оказалось заперто. С другими квартирами та же ситуация. Я металась между этажами, ломясь в двери как сумасшедшая. Прекратить заставила усталость. Ноги болели от беготни по лестницам, разбитые колени ныли, и я, прежде чем обессилено сесть на ступеньки, в порыве злости пнула одну из дверей. Эхо от удара разнеслось по подъезду. День оказался отвратительным от начала и до конца. Сердце бешено колотилось, выпрыгивая из груди. Я почувствовала прилив дурноты. — Невежливо уходить не попрощавшись, — раздался знакомый голос, и я побежала вниз, не желая встречаться с этим странным человеком снова. Спастись бегством не удалось из-за необъяснимой мёртвой петли, и я снова оказалась в том же месте, откуда сбежала. — Оставьте меня в покое! Я хочу уйти! — в отчаянии завопила я, краснея от злости. Незнакомец взглянул на меня с долей жалости, как обычно смотрят на побитую бездомную собаку. Я выглядела как сбежавшая пациентка психиатрической лечебницы: вся потная, с разорванным колготками и безумными напуганными глазами. При других обстоятельствах, я бы сгорела от стыда, если бы мужчина увидел меня в таком виде. — Вы явно не в себе, раз преследуете меня с какими-то бреднями про смерть и воруете личные вещи. Я позвоню в милицию, вас запрут в психушку, я вам это гарантирую. — Тогда я скажу, что попытался отговорить вас прыгать с крыши, а вы меня покусали и чуть не пришибли моего кота. Чья версия звучит правдоподобнее? Вас поместят в психиатрическую лечебницу, и тогда самостоятельно уйти из жизни вам никто не даст. Я же предлагаю простой разговор, и далее ни коим образом не собираюсь мешать вашим планам. — Я скажу, что вы на меня напали. Всё это действительно выглядит как будто иностранный шпион решил похитить меня. Так чья версия всё-таки правдоподобнее? На незнакомца слова подействовали, и он раздраженно вздохнул, потирая переносицу. Он знал, кто я, раз у него на руках мои ненавистные сердцу черновики. — Я не заинтересована в разговоре с вами. Отпустите меня. — Я вас отпущу только после того, как вы ответите на вопросы. Я молча села на ступеньки, развернувшись к незнакомцу спиной. Более он не услышит от меня ни слова. — Решили поиграть в молчанку? Я глядела на бесконечное количество лестничных пролётов, злясь от осознания своего безвыходного положения. Молчание не спасёт, лишь оттянет неизбежное. Мне придется заговорить с незнакомцем. Голос разума подсказывал перестать упираться и согласиться на условия, но гордость и упрямство велели сидеть до победного. — Я считаю нечестным, что на вопросы должны отвечать только вы. Может, я помогу вам найти ответы на интересующие вещи? Мужчина присел рядом со мной. Его цепкий взгляд ни на секунду не отрывался от моего лица. В голову закралось любопытство, и мне всё же захотелось задать ему пару вопросов, но я продолжала гордо молчать. — Молчите? Ладно, я всё равно знаю, что вас интересует. Вы умрёте через пятьдесят лет глубокой старухой. Во сне. Поэтому если вы хотите ярко и трагично уйти из жизни в свои двадцать пять, дабы после смерти ваши стихи обрели новую волну популярности, то я вас огорчу. Такого не случится. — Я этого и не хочу. Его слова не столько заинтересовали, сколько разозлили. Я не могла молчать, когда кто-то нёс про меня несусветный бред под соусом правды. — А чего вы хотите? Я делаю выводы по тому, что вижу. Объясните, в чём я не прав. — Когда меня не станет, то и мое творчество канет в небытие. Мне быстро найдут замену в лице другого писаки, готового клепать стишки во славу партии, ибо я не выдающийся поэт, а простой инструмент. Помнят и увековечивают произведения тех, кого в своё время не понимали и не ценили. Успех после смерти — это привилегия недопонятых гениев, а не удел бездарностей, пишущих ради славы и почёта. В будущем обо мне напишут как о продажной партийной дешёвке, закапывающей неугодных взамен на место под солнцем, а не как о талантливой поэтессе. Я прославилась благодаря направленности своих стихов, а не их качеству. Больная тема заставила заговорить. Я сыта по горло грязью, замешанной элитарным литературным сообществом. Я удивилась собственной откровенности. Видимо, дело в потребности выговориться кому-нибудь. — В вашей совместной с профессором Латунским статье вы говорили совсем по-другому. — Я не сказала ни слова правды ни в одном своём тексте. — Выходит, своей смертью вы просто хотите отмыться от всей грязи, которую совершали? Решили прибегнуть к самому легкому способу? Вместо ответа я стыдливо спрятала лицо в коленях. До этого мысль о суициде во имя освобождения не вызывала во мне таких чувств. Но стоило незнакомцу раскрыть мои карты и показать, как это выглядит на самом деле, мне стало не по себе. — Поэтому покоя вы не заслужили, милая Аннушка. Я подняла голову, собираясь спросить, ответила ли я на его вопросы, но замолчала, сталкиваясь с недобрым взглядом. Меня прошиб холодный пот. Незнакомец щёлкнул пальцами, и подъезд в одно мгновение превратился в комнату. Я обнаружила себя сидящей на ковре. — Что происходит? — я озиралась по сторонам, второй раз за день не понимая, как работают эти странные фокусы, — как я здесь оказалась? Вы же обещали отпустить меня! Разве вы не получили от меня ответов? Я вам во всем созналась! — Если я скажу вам, что это магия, вы мне поверите? — Нет. — Услышать что-то другое я и не ожидал. Мне надоели эти загадочные ответы, и я, поднявшись одним рывком, вцепилась в лацканы плаща незнакомца и прижала его к ближайшей стене. Он охнул от неожиданности, и я встряхнула его настолько сильно, насколько могла. Злость снова закипела во мне с новой силой, затмевая страх. — Вы мне сейчас же объясните, что тут твориться. То бесконечные лестницы, теперь это. Вы обещали отпустить меня после разговора, почему я здесь? — А кто вам сказал, что разговор закончен? Я перенёс нас в более удобное место. Прошу отпустить меня. Я не торопилась ослаблять хватку. — Что значит «перенесли»? — Магия. Я уже объяснил. — Это не объяснение, а бред сумасшедшего. — Если вас не устраивает моё объяснение, то это ваши проблемы. Я отпрянула, отпуская незнакомца. Он раздражённо оправил одежду. Внутренний голос подсказывал, что такая выходка может мне дорогого стоить. Я торопливо зашагала к двери, по наивности думая обнаружить её открытой. Ручка не поддавалась, но я как безумная дёргала за неё, надеясь на чудо. — Выпустите меня! — мой голос впервые за время происходящего безумия дрогнул. — Я же сказал, что разговор не окончен, — незнакомец опустился в кресло, наблюдая за моими тщетными попытками сбежать, — присядьте. — Нет! Я уже рассказала вам всё! Что ещё вы хотите услышать? Я ударила по двери кулаком в знак протеста, требуя отпустить меня. — Перестаньте кричать и крушить всё вокруг, я вас очень прошу! У меня от ваших воплей и непрекращающихся истерик скоро мигрень разыграется. Я перенёс нас сюда, чтобы мы смогли поболтать в более комфортной обстановке, и вы перестали так сильно нервничать. Или предпочитаете удобным креслам холодный бетон? Я занесла руку для очередного удара, но замерла, обессилев от злости и отчаяния. От меня не отстанут, пока я не выдам всю жалкую и оттого горячо ненавистную подноготную. Суровая правда гласила: никто не заинтересован слушать о том, как всё у вас хорошо, люди гораздо охотнее слушают, когда у вас всё плохо. И я сполна ощутила это на себе. — Я рад, что вы поняли, что дверь ни в чём не виновата и прекратили нещадно избивать её. Незнакомец в ожидании смотрел на меня, но я продолжала стоять как истукан. Эмоциональная перегрузка вызвала ступор, и мир замер вместе со мной. — Что с вами? Вы живы? Происходящее потеряло смысл, точнее я перестала его осознавать. Иностранец подошёл ко мне и аккуратно взял за руки, направляя к креслу. Я безвольно подалась за ним, как кукла. — Не стоило мне так сильно давить на вас. Присядьте, да, вот так! Он усадил меня на кресло, не отрывая взгляда от моего безжизненного лица. Он говорил с беспокойством в голосе, но искренности в нём я не почувствовала. Со мной игрались, как с добычей. Тонкая холодная рука коснулась моего лба, похлопала по щеке, желая привести в чувства. Я не реагировала, и тогда незнакомец протянул мне взявшийся из ниоткуда бокал вина. — Выпейте, вам полегчает, — стекло требовательно прижали к губам. Я машинально перехватила бокал, но он выпал из ослабевших пальцев. Вино залило и без того грязную одежду. В ушах зазвенело, и я не расслышала слов незнакомца перед тем, как мир перед глазами внезапно пропал. С того момента в памяти отпечатались лишь отголоски происходившего. Я на мгновение пришла в себя, когда рыжая девушка со шрамом на шее мыла меня в ванной. Я, пока находилась в сознании, попыталась разузнать о происходящем, но в ответ получила приторно-ласковое: «Спи». Возразить я не успела, потому как реальность снова покинула меня. Дальше всё как в тумане. До меня доносились мужские голоса, но слов я разобрать не могла. Чужие руки касались тела, растирали по коже что-то обжигающее, и я чувствовала, как плавилась. Я отрицала в своих стихах Рай и Ад, но ощутив распространяющийся повсюду жар, я в первую очередь подумала о себе как о грешнице в адском котле. Меня медленно варили, чтобы подать на ужин Сатане в лучшем виде. Фантазия разыгралась из-за лихорадки, и вот уже сам Дьявол улыбается мне во все тридцать два золотых зуба, отрезая самый лучший кусок. Когда я вновь очнулась, то обнаружила себя лежащей в кровати. Судя по затёкшим мышцам я спала в одной позе. Я надеялась проснуться у себя дома, забыв произошедшее как безумный сон. Досада вспыхнула во мне, когда перед глазами возникли незнакомые стены. Никого рядом не оказалось, и я, завидев дверь, поспешила к ней. Глупая надежда на спасение не оставила меня. Длинные юбки путались в ногах, отчего захотелось снять платье, в которое меня заботливо нарядили. Дверь на удивление оказалась открыта. Предполагаю, забыли запереть. Я ожидала увидеть за ней пустующую комнату. Тогда я, оставаясь незамеченной, пробралась бы к выходу. Но когда я вошла внутрь, то сразу же пожалела об этом. Там меня встретил уже успевший порядком надоесть незнакомец. Он намеренно оставил дверь открытой, желая в очередной раз поиздеваться надо мной. Мужчина смотрел на моё растерянное лицо с нескрываемым удовольствием и торжеством. — Аннушка! Рад, что вы наконец проснулись! Вам лучше? — он подал мне руку, но я не подошла ни на шаг, — вы упали в обморок, и мне пришлось отдать вас в заботливые руки моих верных слуг. К сожалению, старую одежду пришлось выкинуть из-за её плачевного состояния. Надеюсь, вам нравится новое платье? А макияж? Гелла и Азазелло очень старались, не обесценивайте их труды. — Я не ношу макияж, — я с трудом выдавила из себя слова, его улыбка пугала меня. — А зря! Вам идёт. Стоило подчеркнуть ваши достоинства, и вас уже можно назвать симпатичной женщиной. Я проигнорировала комплимент, потому как отвлеклась на движение в углу комнаты. На силуэт мужчины в кресле падала тень, и я не могла разглядеть его лицо. — Я с вами не согласен, профессор Воланд. Её гнилое нутро не скроет даже самый красивый макияж, — стоило мне услышать голос, флёр загадочности исчез, — у злых и отвратительных людей всё на лице написано. Я бросилась к двери, ощущая злые насмешливые взгляды, направленные мне в спину. Ручка не поддавалась, но я продолжала дёргать за неё, упрямством и глупостью напоминая муху, бьющуюся об стекло. От отчаяния к горлу подкатил ком. — Куда вы всё время пытаетесь сбежать? Знаете же, что бесполезно. Так к чему пытаться? Только глупее выглядите, — Воланд указал на свободное кресло, — присаживайтесь, выпейте с нами. Хотелось кричать, но я сдерживалась, ибо гораздо страшнее дать слабину перед Мастером. Я знала, как ненавистна ему, и он абсолютно прав в своей злости и неприязни. Он растопчет меня за малейший промах, и я не посмею осудить его. Так в своё время поступила с ним я. Но отдавать себя на растерзание я не собиралась даже под гнётом ощущения справедливости наказания. Я села в кресло, оказавшись в опасной близости от Мастера. Он с вызовом смотрел мне в глаза, и я отвечала ему тем же, пряча трясущиеся руки. На его щеках странные царапины. Свежие, судя по опухшим краям. — В прошлый раз вы так и не попробовали, — Воланд протянул мне бокал вина. Я выпила половину, дабы унять дрожь и расслабиться. От кислого вкуса свело скулы. — Вы хотели разговора со мной? — я старалась говорить увереннее при обращении к Мастеру. Воланд хмыкнул, заметив, как я осмелела. Но выдавать меня он не спешил. — Да, но не обольщайтесь. Вы мне по-прежнему омерзительны. Не воспринимайте этот разговор так, будто я предлагаю закопать топор войны. — Даже будь это так, я бы всё равно отказалась. К тому же, если вы хотели поговорить со мной, то зачем здесь профессор Воланд? Он ваш официальный представитель? Или вы боитесь разговаривать со мной без посторонних? — Будь мы наедине, я бы вас придушил. Он здесь для вашей безопасности. Я нервно усмехнулась. Ситуация буквально кричала о неблагоприятном исходе. Моя напускная смелость треснула по швам. Я отпила ещё вина в надежде залатать брешь. — Вы способны держать себя в руках только в присутствии профессора? Какие-то странные у вас отношения. Мастер залился краской, и я прыснула со смеху от одного взгляда на его нелепое лицо. — Вы бы хоть вид сделали, что к вам это не относится. Притворная жалость в моём голосе разозлила его ещё сильнее. — Это не ваше дело! С профессором Воландом у меня деловые отношения… — Это теперь так называется? — Мой дорогой, неужели вы меня стесняетесь? — наигранно оскорбился Воланд, чем окончательно добил несчастного Мастера. — Вы вообще на чьей стороне? — Я? Ни на чьей. Пусть мои слова об их странных отношениях банальная шутка, реакция Мастера заставляла думать о них не иначе, как о любовниках. Узнай я о подобной вещи пару месяцев назад, то сообщила бы куда следует. Сейчас же, я не совершу подобное под дулом пистолета. Хотелось съязвить, дескать вам повезло, что я больше не собираю компромат на коллег, но это означало лишний раз подставиться под удар и обрушить на себя шквал унижений. Я осушила бокал. Мышцы расслабились, по телу разлилось приятное тепло, и мне захотелось ещё. Воланд слишком занят Мастером, чтобы подлить мне ещё вина, поэтому я решила забрать себе бутылку. После второго бокала захотелось стащить с себя одежду. В комнате душно, а ткань платья довольно плотная. Я отодвинула воротник, приподняла прилипшие к потной коже юбки, обнажив бёдра. Стало легче. — Аннушка, неужели вам достаточного всего двух бокалов, чтобы начать раздеваться? — Воланд смотрел с улыбкой, без укора, — страшно представить, что случится, когда вы допьёте вино. — Я думаю, вам гораздо интереснее смотреть на раздетого Мастера. Алкоголь развязал язык и придал смелости, и мне уже сложнее удержаться от выпада в чью-то сторону. — Тут вы попали в точку! Мы рассмеялись, вогнав Мастера в ещё большую краску. Напряжение, витающее в комнате, немного рассеялось, стоило получить временного союзника в лице Воланда. Я наливала третий бокал, празднуя своё превосходство. Вино стремительно теряло кислый вкус, отчего пилось гораздо легче. Мне не хотелось налегать на алкоголь, но я не могла остановиться из-за приятного расслабляющего чувства, даримого опьянением. — Анна, я хочу поговорить с вами вот об этом, — Мастер держал в руках мои черновики, — как так получилось, что одна из главных пропагандисток атеизма, в тайне ото всех пишет о Боге и Дьяволе? Всё хорошее закончилось также быстро, как и началось. Я в два глотка допила вино, отступать и пытаться отрицать авторство стихов бессмысленно. Воланд, довольный накалившейся обстановкой, не сводил с меня жутких разноцветных глаз. — Откуда это у вас? — мой голос не дрогнул, но внутри зародилось неприятное горькое нечто. — Вы стремитесь быть выше меня, но пользуетесь теми же грязными методами. — Когда сталкиваешься с кем-то таким же отвратительным, как вы, действовать нужно также, иначе рискуешь проиграть. К тому же, нет ничего приятнее, чем уничтожить врага его же методами. Я закатила глаза. — Меньше пафоса, больше разговора по делу, товарищ. Я понимаю, что вам не терпится высказать всё мне в лицо, но вы же позвали меня, вернее, приволокли и разодели как буржуйку не для того, чтобы просто побрызгать на меня ядом. Вы хотите вывести меня на чистую воду, так давайте не будем уходить далеко от темы. Мне тоже, знаете ли, не совсем хочется с вами общаться. — Ваши работы принёс мне профессор Воланд. Я долго не мог поверить, что это действительно ваше. В вашей глупой головёнке попросту не могу зародиться что-то подобное. Анна, я считал вас просто набитой дурой, фанатично пляшущей под дудку партии, но судя по тому, что я вижу — вы вовсе не дура. Из уст Мастера это совсем не комплимент. Я видела закипающую злость в его взгляде. Каждое слово смочено ядом. — Вы двуличная сука, товарищ Селиванова. Короткий вердикт характеризовал меня как нельзя точно. Воланд, наблюдавший за представлением, не смог сдержать смеха. Похоже, он единственный, кто получал удовольствие от происходящего. — Лучше бы вы оказались простой партийной марионеткой, я на идиотов долго зла не держу, такова ваша убогая природа. Но вы гораздо хуже. Вы роетесь в грязном белье неугодных коллег, как правило, более талантливых и успешных, топите их за то, чем занимаетесь сами втайне ото всех. Это вверх скотства и лицемерия. Я обещала не отдавать себя на растерзание, но правда обезоружила меня, не давая и шанса защититься. Я смотрела своему палачу в глаза, пока он медленно разрубал меня на части на потеху нашему зрителю. Всё моё существо отказывалось сопротивляться, ибо я это заслужила. — Но, Анна, ваши стихи прекрасны, — Мастер раскрыл тетрадь, лицо его смягчилось, — вы с такой любовью пишите о Иисусе, Иуде, Боге и дьяволе, но при этом ненавидите моего Пилата. — Я его не ненавижу. Он удивлённо замолчал. — Профессор Воланд не так хорошо обшарил мою квартиру, раз не нашёл экземпляр Пилата. Вся моя подноготная распотрошена и раскидана по комнате всем на показ. Внутренний мазохизм вынуждал обличать себя пред злейшим врагом как перед Богом, но это не индульгенция, а публичная казнь. Терять мне нечего, я расскажу обо всём, не беря во внимание последствия, ибо не планирую жить дальше. — Я читала Пилата. И не единожды. Мастер рассмеялся без намёка на веселье в голосе. — И при этом всё равно писали обо мне всякую грязь вместе с Латунским? — Да. — Вы ужасны. — Я знаю. — И раз у вас на руках доказательства моего двуличия и неверности партии, то можете смело пойти куда следует и обелить своё честное имя. — Жертвуете собой ради меня? Не похоже на вас. Благородство не в вашем стиле, не прикидывайтесь. Я налила себе ещё вина. — Я не прикидываюсь. Это наш с вами последний разговор. Когда я выйду отсюда, то покончу с собой. Воланд оживился: — Не переживайте, этого не случится. — Вам не хватает смелости принять заслуженное наказание. Вы настолько трусиха, что предпочтёте этому сдохнуть. Благо этого не случится. — И вы туда же? Меня жутко раздражала тенденция всех подряд гадать, когда я умру. — Профессор Воланд знает, когда вы умрёте. — Это я уже слышала, — я бросила недовольный взгляд в его сторону, — может тогда профессор Всезнайка расскажет, откуда у него мои черновики? Он поджидал момента, когда к нему наконец обратятся. Мне захотелось ещё раз с силой встряхнуть его и приложить о стену, дабы раз и навсегда стереть с лица самодовольную ухмылку. — Я наблюдал за вами всё это время. Видел, как вы украдкой пишете стихи по ночам. В повседневной жизни вас улыбчивой не назвать, но в эти моменты улыбка не сходит с вашего лица. По коже пробежал холодок. Стало не по себе. — Конечно, я слукавлю, если скажу, что меня заинтересовал сугубо ваш талант. Талантливых поэтов и писателей на свете много, за каждым не уследишь. Скорее, меня интересовало наличие этого таланта при вашей деятельности. Меня удивляет, как в вас сочетается умение писать о Боге и атеизме одновременно. Мастер зовёт это лицемерием, но меня именно оно и привлекло. Не каждый лицемер так талантлив, как вы. Он оказался на коленях у моих ног и положил холодные руки мне на бёдра. Я с трудом удержалась от побега. Красивые мужчины никогда прежде не находились передо мной в таком положении. Щёки горели. Краем глаза я заметила, как нас буравил презрительный взгляд Мастера. Я собиралась бросить колкость про ревность, но меня перебили: — У вас особое отношение к дьяволу. Может вы поэтому так отрицаете Бога на публике? — Не думаю, что это связано. Это просто мой способ оставаться на плаву. Пальцы сжали кожу, вызывая у меня дрожь. Я закусила напомаженные губы. — Вы остаётесь на плаву, утаскивая других на дно. Я моргнула дважды, дабы убедиться, что мне не показалось: у Воланда на голове бараньи рога. Я заворожённая провела по ним кончиками пальцев, с трудом веря в происходящее. Он охотно подставлялся под прикосновения, прикрыв глаза, совсем как ласковый домашний кот. — Поэтому я жду вас в Аду с распростёртыми объятиями. Голова самого дьявола покоилась на моих коленях, совсем как в одном из первых стихов. — Жаль, что ещё не время. — Но ведь я всё равно здесь с вами. — Придёт время, и вы покинете меня. — Для того, чтобы встретиться снова. Вы никуда от меня не денетесь. — А как же ваш дорогой любовник? Я украдкой взглянула на Мастера, чьё лицо снова приобрело багровый оттенок. Воланд усмехнулся: — Уверяю, меня хватит на вас обоих. Я не знаю, какая сила сподвигла меня притянуть его за рога и поцеловать. Их острые концы царапали лицо, и я поняла, откуда у Мастера эти следы. Буря эмоций перекрывала жгучую боль. Я кусала губы, сжимала горло, с удовлетворением слушая задушенные стоны. На языке ощущался вкус вина и крови. Воланд, податливый как пластилин, легко сдался под моим напором. Руки забирались под платье, гладили спину и талию. Дышать стало тяжело. Мурашки побежали по коже, я забыла, когда в последний раз ко мне так прикасались. Уступать ведущую роль я не намерена, пусть и контролировать себя всё сложнее с каждой минутой. Волосы у Воланда гладкие и мягкие, и судя по сбившемуся дыханию, ему определённо нравилось, когда я с силой оттягивала их. Когда мы оторвались друг от друга, открылся крайне развратный вид — его бледное лицо оказалось испачкано в алой помаде, а губы искусаны до крови. — Могу и вас так разукрасить, если хотите, — грубо схватив Воланда за челюсть, я повернула его лицом к Мастеру, беспомощно лицезревшего всё это безобразие. — Воздержусь, спасибо, — он пытался придать голосу безразличный и небрежный оттенок, но в нём отчётливо звучала обида. Ощущение власти над двумя мужчинами, один из которых уже на коленях передо мной, распаляло во мне похоть и напрочь убивало самоконтроль. Я провела большим пальцем по припухшим губам Воланда, размазывая кровь и помаду. — Профессора хватит на нас обоих, вы же слышали. Мастер отвернулся, тоскливо глядя в сторону двери. Мы оба понимали, что ни он ни я отсюда не выйдем. — Отпустите меня. Слова звучали умоляюще. Я за рога подтащила Воланда к его ногам. Он не возражал такому обращению, даже наоборот, пытался вымученно улыбнуться: — Неужели вы позволите нам остаться наедине? Я отпустила его, позволяя улечься на колени Мастера. Руки без всякого стеснения легли на брючный ремень. — Как будто моё присутствие вас останавливает. — Ваше присутствие вынуждает меня желать, чтобы вы присоединились. Ловкие пальцы расстегнули ширинку, и Мастер сдался окончательно. Он закусил кисть, сдерживая стон, когда красный язык прошёлся по возбуждённому члену. Я, обойдя кресло, сжала его плечи и с силой прижала к спинке. То, как он вздрогнул то ли от испуга то ли от отвращения, принесло мне наслаждение. — Вы такой же жалкий обманщик как и я, вы в курсе? — Мастер сжался от ощущения моего горячего дыхания на шее. — Ломаетесь, изо всех сил делаете вид, что вам омерзительно происходящее... Только вот жаль, что пытаться казаться целомудренной девой здесь не перед кем. — Ведьма, — злобно выплюнул он, — не смейте сравнивать меня с собой. — Вы правы, в испорченности вам до меня ещё далеко. Наш поцелуй полон взаимной ненависти и страсти. Меня грубо притянули к себе за волосы, вынудив забраться на подлокотник. Я злобно хохотала в моментах между поцелуями. Он снова называл меня ведьмой, и я целовала его до трясущихся рук. Я чувствовала, как бешено колотились наши сердца. Мастер удерживал Воланда за рога, проталкивая член глубже ему в глотку, отчего он давился и кашлял. Слюна текла по подбородку, и он издавал до одури пошлые гортанные звуки. Я никак не ожидала увидеть дьявола таким, зрелище невероятно возбуждающее. Мне безумно хотелось получить от него внимание и ощутить его голову между ног. Язык Сатаны наверняка творит невообразимые вещи. Мастер прерывисто дышал, едва не теряя сознание от стыда и удовольствия. Я расстёгивала его рубашку, целовала обнажённые ключицы и грудь, с звериной похотью срываясь на укусы. Пара засосов уже красовалась на шее, и я оставила новые, как напоминание о себе, о мерзкой и злобной ведьме. — Я всё ещё вам противна? — язык коснулся щеки, оставив за собой мокрую дорожку. — Мне всё ещё хочется придушить вас. — Так чего же вы ждёте? Мастер отпустил Воланда, сжав мою шею. Я, не успевшая набрать побольше воздуха, беспомощно открыла рот, издав хрипящий звук. Он целовал открытые в немом крике губы, а у меня темнело перед глазами и разрывалась голова от давления. На секунду показалось, что Мастер собирался меня убить, но вместо этого он запустил руку мне под платье. Хватка на горле ослабла, и из меня вырвался мучительный вдох. Застонать от ощущения пальцев внутри мне не дали, снова перекрыв кислород. Я находилась на грани потери сознания от удовольствия и нехватки воздуха. Эти впечатления не сродни тем, что я испытала при поцелуе с дьяволом. Это чистой воды мазохизм. Наши нездоровые чувства наконец проявились, и даже здесь мы соперничали, стараясь взять вверх друг над другом. В этой войне я проиграла, унизительно насаживаясь на пальцы и безмолвно прося о большем, но победила в другой — Мастер хотел меня. Он поддался страсти, и наверняка никогда не признается, что мечтал об этом уже давно. Либо мне хотелось так думать. Пытка удушением продолжалась, и в один момент я перестала осознавать происходящее. Возможность дышать возвращалась ко мне, чтобы вновь покинуть, и весь мой мир сузился до этого порочного круга, пока сознание не покинуло меня окончательно. Когда я открыла глаза, то обнаружила себя посреди дворца. Окружение казалось удивительно знакомым, точно сбежавшим из моих снов или фантазий. У меня перехватило дыхание и защемило в груди. Рядом в белом плаще с кровавым подбоем стоял прокуратор Понтий Пилат. Я сразу узнала его, строки из романа непроизвольно всплывали в памяти при одном взгляде на него. Я оказалась в самом разгаре встречи с Иешуа Га-Ноцри, и даже зная, чем все закончится, я с восхищением наблюдала за происходящим. Стражник, словно почуяв незваного гостя, смерил недобрым взглядом. Я инстинктивно отшатнулась, и чья-то холодная ладонь сжала руку. Пара лукавых глаз сверкала в тени капюшона. Воланд. Он выглядел иначе, гораздо моложе себя нынешнего. Его присутствие подарило успокоение. Я не понимала местного языка, но помнила каждое слово, сказанное Пилатом и Иешуа. Солнце нещадно жарило, но я подставляла лицо под его лучи, и вдыхала пыльный раскалённый воздух, пребывая в полном восторге. Я поборола в себе желание прикоснуться к кому-нибудь, дабы в полной мере ощутить погружение в события романа. Когда всё закончилось, я едва не валилась с ног от жары и усталости, но при этом чувствовала себя абсолютно счастливой. Воланд увлёк меня в тень, где никто нас бы никто не увидел. Эмоции переполняли меня, и я прижимала его к колонне, целуя так, что у него подкашивались ноги. Он едва слышно стонал, когда дрожащие руки забирались под одежду и касались обнажённой кожи. Я ощутила соль на языке, и спустя секунду поняла, что это мои слёзы.