Жарким пламенем

      Матери всегда все не так. Учишься плохо, ведешь себя неподобающе, одеваешься как мальчишка. Высказывание своего мнения — дерзость, поиск себя — бред, обычное подростковое желание выделяться из толпы — глупость.       Вероятно, поэтому цвет волос Леры — самая непостоянная вещь в мире, она курит дешевые сигареты в сомнительных компаниях, грубит учителям, за что получает предвзятое отношение и заниженные оценки, домой возвращается ближе к полуночи в самых разных состояниях и расклеивает по комнате цветные флаги. Вся жизнь девушки — один сплошной протест.       По ее столу разбросаны рисунки, они же криво прилеплены на пластилин к стенам. В углу одной шаткой стопкой собраны учебники, к которым девушка почти не притрагивается. Кровать не бывает заправленной, в шкаф мать даже боится заглядывать. Лера — воплощение хаоса. В ее разноцветной голове порядком также не пахнет.       На первые заработанные и накопленные деньги, она покупает гитару, хотя мать всегда пыталась запихнуть дочь в музыкальную школу на совершенно другой профиль, а бабушка, держа в своих ладонях ее, не переставала приговаривать: «ну, какие пальцы, как у деда, тот всю жизнь на пианино играл.» На струнах играть сложнее, чем на клавишах. Струны грубее. Нежная кожа быстро покрывается мозолями, тонкие ногти постоянно ломаются и отслаиваются. Но Лера не останавливается, разучивая новые аккорды и мелодии.       — Слышишь, Лен? — сокрушается мать, обсуждая непутевую дочь с подругой детства. — Играет опять, надрывается. У нее же ручки нежные, ее бы из этих балахонов пацанских вытащить — она бы девочка девочкой была. Так нет.       Став случайной свидетельницей такого разговора, Лера уже даже не слушает. Раньше виновато опускала взгляд, а в голове каждый раз всплывала вместе с горечью на языке мысль: «я — разочарование.» Потом поняла, что не важно, какой она будет — все равно не дотянет до стандартов женщины, что должна принимать ее любой. Поэтому лучше быть собой, чем отчаянно биться за ее понимание.       Мать любит сравнивать.       — Вот какая Настенька хорошая девочка.       И Лера давится водой, едва удержав ее во рту и проглотив. Так и тянет съязвить что-то вроде: «ты даже не представляешь насколько.» Но она лишь молча забирает граненый стакан, сделав вид, что женщины обсуждают стороннего и незнакомого ей человека, и покидает кухню.       Она знает больше, чем они. Особенно о всеми любимой Насте.       У Насти выразительные серо-голубые глаза, будто смесь прибывающей и убывающей волны, бьющейся о песчаный берег, и бушующего шторма, что отправляет на темное дно корабли. Она любит дешевую бижутерию под жемчуг и дорогой скраб с морской солью одной и той же фирмы. Она играет на ненавистных Лерой клавишах синтезатора, касаясь их нежно и легко, пишет длинные стихи, и они снова звучат так, словно прикладываешь ребристую ракушку к уху, шумят по-морскому, плещутся водой и кричат чайками. Она постоянно цитирует известных философов, поэтов и писателей прошлых лет, рассуждает о литературе и имеет свое, непохожее на чье-либо еще, мнение на любую тему.       Лера не перестает корить себя за то, что поначалу отнеслась к ней, как к пустышке, бездушной машине, которая все делает лишь в угоду родителям и обществу. Завидовала, считала себя лучше и мечтала увидеть ее провал.       Возможно, влюбилась позже, возможно, была влюблена уже тогда, но это меняет немногое. В итоге множество выборов и стечений обстоятельств привели их в объятья друг друга.       Лера учила Настю курить. Та в первый раз затянулась слишком глубоко и, отойдя от приступа кашля, заявила, что больше в жизни не притронется к этой дряни. А потом пристрастилась, и они курили уже вместе, выпуская дым друг другу в губы.       Лера ругала Настю за лишние маты, скорее ради развлечения, но нецензурной брани больше слетало именно с языка той, кого всегда ставили в пример.       Лера видела Настю без одежды. Скользила пальцами по изгибам ее тела, целовала мягкие губы, срывая с них короткие стоны, непременно спускалась ниже. Позволяла проделывать те же манипуляции с собой, слушая горячий шепот в шею и сжимала простынь в отвратительный цветочек. А потом они помогали друг другу скрывать багровые пятна тональным кремом и удивлялись тому, что по цвету он подходит им обеим.       Лера знает Настю, как никто другой. И несомненно считает ее хорошей девочкой. Своей хорошей девочкой.       Вечером девушка уходит под предлогом «гулять с друзьями, вернусь, по возможности, завтра.» Мать крайне недовольным тоном реагирует на ее юмор, но Лера уже не слышит, с грохотом закрывая за собой дверь и сбегая вниз по лестнице.       Бодрым шагом добирается до дома Насти. Та выходит из подъезда, начиная извиняться за то, что заставила ждать, но ее сжимают в объятьях. К темноволосой макушке прикасаются губы, и девушка обвивает руки вокруг чужой талии, вдыхая аромат черной смородины вперемешку с запахом табачного дыма.       Они не целуются в открытую, хотя Лера страшно об этом мечтает. Как и стереть с ее и своей шеи слой тонального крема и пройтись по людной светлой улице, держась за руки. Чтобы все видели. Лера — это синоним слову «мятеж», но Настя — нет. И пока одна дорожит репутацией, другая тоже будет.       Девушки заходят в знакомый ларек — там, пожалуй, можно купить даже гранату — и скидываются на несколько сигарет поштучно и банку энергетика, перед этим долго споря над вкусом.       Потом они возвращаются к двору с множеством панельных домов, поднимаются на крышу одного из них и наблюдают за солнцем, что медленно пожирается красно-желтым горизонтом. Настя перебирает сухие вишневые волосы, пока Лера лежит головой на ее коленях, рассуждая о самом бессмысленном, на взгляд ее девушки, произведении Гоголя.       — Серьезно, тема лицемерия в истории о том, как чувак проснулся без носа, потом нашел его, а тот стал важным чиновником? — смеется Лера, приподнимаясь.       — Гоголь вообще носы не любил… — начинает Настя, затягивая девушку в биографию писателя и попутно объясняя свою точку зрения, изо всех сил стараясь материться не через каждое слово, а хотя бы через каждые три.       Они говорят, спорят, целуются, запивая все это энергетиком из одной жестяной банки и разделяя на двоих одну сигарету.       Они живут и любят, пока имеют такую возможность. Пока горят жарким пламенем два сердца и тела под прикосновениями друг друга.