Хороший гол!

Гул в раздевалке был не таким громким, как обычно. Хоккеисты разговаривали на отвлеченные темы и с беспокойством поглядывали на капитана. Галлямов резкими движениями зашнуровывал коньки, постоянно путаясь в них. За весь вечер он не сказал практически ни слова, только скрежетал зубами и постоянно обновлял новостную ленту. — Думаешь, матч отменят за полчаса до начала? — заглянул в его телефон Женя Семененко. — Нет, — Галлямов выдохнул и отвел взгляд в сторону. — Надеюсь, что хотя бы не все выйдут на поле. Женя сочувственно поджал губы и отошел к Пете Гуменнику. — М-да, похоже, сегодня игра будет держаться на нас, — прошептал Петя и протянул руку Жене. — Стопудово, — Семененко хлопнул по ладони Гуменника и снова обернулся на капитана. — Как его ещё не выгнали?! — Да ладно, игрок-то он толковый. Только эмоциональный слишком, так прет, что не проломить. — Ага… О-о, ещё один, — удрученно заметил Женя, переводя взгляд на Алиева, который печально смотрел в стену. — Охереть, мы сегодня 0:10 влетим без вратаря и центрального? — злобно пробурчал Петя и нахмурился. — Ага, а потом выйдем на Локомотив, который нас снесет 4:1, и пойдем по миру. Галлямов, конечно же, все слышал, однако желание всыпать товарищам по команде уступало его горю. «Андрей Мозалев и Дмитрий Козловский перешли из Петербургского СКА в Московский ЦСКА», — вот что не давало покоя хоккеисту последние две недели. Он слышал сплетни, но до последнего старался не верить в то, что лучший друг перешел в другую команду. В команду, с которой у СКА принципиальное противостояние. Самым удивительным было, что от Галлямова этот переход до последнего скрывали и товарищи по команде, и тренеры, и сам Андрей. На закономерное «Почему?» они все как один ответили: «Не хотели тебя расстраивать». Это ещё больше озадачило Александра: — В смысле? Я бы рано или поздно узнал! — Чем раньше ты бы узнал, тем сильнее обижался бы на всех и пытался бы повлиять на ситуацию. «Ага, а так — просто поставили перед фактом!». Но Галлямов, вопреки всеобщим ожиданиям, молча развернулся и ушел, вышагивая широко и быстро. Все видели, что его лицо пошло пунцовыми пятнами, как бывало всегда, когда он бесился. Андрея он заблокировал, посчитав предателем. Конечно, почти в конце сезона в другую команду можно перейти только за большие деньги. «Тебя перекупили?» «ты вообще видел как морошкин со мной обращается? он меня ни во что не ставит! конечно я ушел в другой клуб» «и да, там мне предложили неплохие деньги. но поверь, тут дело не в них совсем. я не хотел больше оставаться в этой команде» «да, в ска у меня есть вы, но в цска я чувствую себя свободнее, потому что не слышу постоянного «отомри!» от морошкина» Александр не знал, что на это ответить, поэтому написал простое «Как знаешь», хотя, конечно, не был согласен ни с одним аргументом. Эгоист. Конечно, Морошкин никого по голове не гладил, но надо же иметь хоть какой-то характер, думал Галлямов. Спорт есть спорт, здесь надо терпеть, иначе никакого результата не добиться. А этот неженка, значит, так и будет бегать не по льду, а по командам. Молча. Гнев не желал отступать. Но это была не спортивная злость, а обычная, та, которая затуманивает мозг и лишает воли. Ей Галлямов сопротивляться не умел. Именно по этой причине тренеры опасались его эмоциональных всплесков перед играми. Вся «бесовщина», как любил говорить Морошкин, выходила из него в неподходящее время: то в судью якобы случайно шайбу метнет, то на соперника набросится, то скандал на пустом месте устроит. Зато после этого весь стадион обычно слышал: «Внимание! Команда СКА, номер семнадцать, две минуты за *название любого нарушения*». У команды игра в меньшинстве почему-то никак не могла наладиться, поэтому за удалением Галлямова в девяноста процентах случаев следовал гол от соперника. Питерцы скрипели зубами, но против капитана ничего сказать не могли: боялись. У него были связи, и он ими пользовался: однажды один игрок объявил, что в проигрыше виноват Галлямов, потому что сначала тот плохо отдал пас, а потом не смог реализовать два момента. Через неделю этот игрок уехал покорять Куньлунь. Щеки Александра были настолько пунцовыми, что казалось, будто их намазали свеклой. Стоя перед выходом на лёд, он постоянно перебрасывал клюшку из одной руки в другую и разминал ноги. Сейчас всего лишь разминка, а эмоции разрывали изнутри так, будто Галлямов готовился к вбрасыванию в овертайме. Сзади слышался бубнеж Гуменника и Семененко, и это, пожалуй, единственное, что не давало полностью погрузиться в мысли. — Все, поехали, — наконец лезвия коснулись льда. Галлямов разогнался и два круга не сбавлял скорости. На другой половине арены разминались игроки ЦСКА. Александру хватило одного взгляда, чтобы выудить из толпы рослую фигуру Козловского. Рассекает, чертяка, как по маслу, даже не смотрит в сторону СКА. Галлямов вспомнил, как обычно на раскатке они с Козловским соревновались в количестве заброшенных шайб. Когда были в одной команде. Подумать только, и лучший друг, и заклятый враг перешли в другую команду почти одновременно. И, казалось бы, здорово, что главный претендент на капитанский пост Галлямова ушел, то есть опасность миновала, но какой-то неприятный осадок остался. На первых тренировках Александр по привычке озирался в поисках оппонента, желая сравнить его результат со своим, но брови хмурились сами собой, когда вместо высоченного Козловского около тренеров проезжал этот… как его… ну, кто-то, кого взяли из молодежки. Морошкин сбросил шайбы на лед. Галлямов тут же подхватил одну и понесся к воротам. Раз-два, щелчок по борту для проверки клюшки, разворот, выезд на буллит, бросок, шайба в верхнем правом углу ворот. Александр отъехал в сторону и посмотрел на вратаря ЦСКА. Мозалев в этот момент поймал шайбу от Букина, потом они перебросились какими-то фразами и Букин по-дружески хлопнул его по плечу. И этот не смотрит на бывший клуб. А ведь утверждал, что «в СКА у него есть они», то есть друзья. Быстро же забыл их. Кровь ещё сильнее ударила в голову. — Галлямов, отомри! — послышался голос Морошкина. Александр быстро посмотрел на табло со временем — да, оставалось ещё десять минут. Думать о соперниках не нужно, ну, или хотя бы не сейчас. Снова разгон, снова буллит, снова попадание, но уже в другой угол. Краем глаза Галлямов заметил, что вратарь СКА, Дима Алиев, слишком запоздало дернулся к шайбе. Что это с ним? Слишком уж сонный. Невдомек было капитану, что вратарь был далеко не сонный, а нервный. Ещё бы, ведь это его вторая игра в основном составе. Однако ничего хорошего не ожидалось: во-первых, за несколько тренировок он, естественно, ненамного улучшил свои навыки, во-вторых, прошлый матч СКА проиграл из-за этого, в-третьих, проиграл со счетом 0:5, в-четвертых, всех собак спустили на Диму, в-пятых, сегодняшний матч проходит на их домашней арене, в-шестых, за проигрыш такой важной игры его просто затравят. Страх парализовал и морально, и физически, что-то внутри будто скользкими щупальцами впилось в сердце и не отпускало. Как назло, ещё и никто из знакомых на матч не пришел. Лиза, правда, говорила что-то, но скорее всего даже не заглянет. Дима чувствовал на себе взгляды встревоженные сокомандников, но никак на них не отвечал. Такой внезапный приступ случился с ним впервые, и он совершенно не знал, как с этим справляться. «Как же не вовремя!» — подумал вратарь, поправляя шлем. Сейчас почему-то вся экипировка сидела чересчур неудобно: нагрудник натирал, ловушка переворачивалась, коньки жали. Даже прохладный воздух с арены не освежал. Дим смотрел на Андрея, стоящего в противоположных воротах, и надеялся, что сейчас он подъедет и скажет: «Ладно, давай, вижу, что ты устал уже». Они с Мозалевым общались как обычные знакомые, но на тренировках и играх периодически выручали друг друга. А теперь Дима внезапно остался без подмоги: весь матч ему предстояло играть без замен. — Алиев, ну! — раздался после щелчка голос Пети. Они с Женей отрабатывали фирменную распасовку. — Дим, надо просыпаться, — Семененко подъехал к воротам. — Нам нельзя проиграть. — Знаю, — ровным голосом ответил вратарь, хотя внутри все сжалось. Им нельзя проиграть. — Боюсь представить, что нас ждет сегодня, — покачал головой Гришин. — Вон, я даже дополнительную защиту надел. — Ладно вы молодые, меня-то куда затащили судить это побоище, — тяжело вздохнул Журанков. — Мне бы на Барыс — Сочи какой-нибудь, там спокойно. — Да какие молодые? — усмехнулся Траньков. — Из молодых только Мишаня, вон. — Ага, зато Галлямов меня ненавидит, — Коляда надел шлем. — Он на каждое мое замечание что-то возражать начинает. Хорошо, что я линейный. — Да Галлямов вообще всех судей ненавидит, так что мы в равных условиях, — Гришин похлопал по плечу младшего товарища. Прозвучал сигнал, который означал, что до начала матча осталось пять минут. — Ну все, мужики, удачи нам. Надеюсь, не придется колоть обезбол после первого периода, — Журанков, самый бывалый из судей, традиционно похлопал всех по плечу. — Придется: сейчас Галлямов с Козловским на вбрасывании поругаются, и на этом матч закончится, — фыркнул Коляда. Судьи дали друг другу пять и направились к выходу. Юбилейный был готов к игре.