***
Операция прошла безболезненно. Через полтора часа после выхода из наркоза, Йен самостоятельно прибыл на ресепшн, где получил копию договора, памятку донору после операции и расчетный лист, подтверждающий транзакцию. Сто тысяч, как и было обещано. МакГаррет несколько раз обновил банковское приложение, неверяще глядя на двоящиеся нули. — Теперь я могу огласить ваш размер ежемесячного отчисления, — доктор Кауфман всё так же сдержанно, вежливо улыбался во время диалога с Йеном. — Десять процентов, то есть, десять тысяч. — Лично мне пожизненно. — Верно. Лично вам, и никому другому. Никакой доверенности на получение этих средств для иных лиц нет. Горло перекрыл железистый ком. Йен отлично знал, что прибыль от его генома покроет «Беатуму» все расходы, они в любом случае останутся в плюсе. Всё было по справедливости. Но отчего-то невнятное чувство долга холодило кровь. Глупый страх, что всё это не по-настоящему, что всё изменится и его где-то обманули. До сих пор не веря в то, что бедной жизни настал конец, Йен спешно кивал и хотел быстрее сбежать, пока он не сотворил какую-нибудь глупость и не вздумал отказаться от ежемесячного процента. — Как вы себя чувствуете? — поинтересовался Кауфман. — Да как обычно… Как и до операции. Если бы я не был в курсе, я бы не догадался о каких-то переменах. — Это… хорошо, — доктор рассеянно кивнул, подвигая к Йену буклет из их клиники. — Вот, здесь рекомендации на первое время, если возникнут сложности, и все необходимые номера. — Спасибо. — Будьте на связи, мистер МакГарретт. Не забывайте о послеоперационных консультациях. — Непременно. Могу идти? — Идите. До свидания. Йен почти выбежал из клиники, забыв о всех мерах предосторожности после наркоза. Он ничего не стал сообщать родителям по телефону и сразу же направился в центр города, решив, что всё обсудится по возвращении домой. Явных изменений в себе он и правда не ощущал. Слегка кружилась голова и мышцы были ещё ватными, но к вечеру, как обещала мисс Халида, это должно было пройти. Лежать и отсыпаться совершенно не хотелось — нужно было много чего переделать. Сперва закрылись тяжеловесные долги: медицинские счета, заложенный дом, кредит, который родители взяли в прошлом году, чтобы кое-как залатать накопившиеся за три десятилетия изъяны их жилья. Как и планировал Йен, он купил всем подарки, хорошей еды и все лекарства из залежалого списка. С каждой зачеркнутой строкой в органайзере становилось легче. С плеч спадал груз, висевший на их семье годами. Наконец-то… можно было забыть об этом навсегда и смотреть в будущее, которое уж теперь точно было светлее, чем вчера. Вернувшись домой ближе к вечеру, Йен с удовольствием присоединился к приготовлению ужина. Все пять МакГарретов, мать и отец, двое братьев и сестра, уже собрались на кухне, дожидаясь старшего сына. Первым делом он, конечно же, вручил всем домочадцам подарки. — Красота, правда? — Амели с довольным видом крутилась, показывая себя в новой куртке и сапогах. — Такие тёплые! — Больше не заболеешь, — с улыбкой ответил Йен. — Хоть на Эверест взбирайся. — На Эверест рановато, а на завтрашний школьный фестиваль самое то! — отец, Эдриан МакГарретт, тоже хохотнул, осторожно выискивая на новой куртке бирку с ценником. — Дорого вышло? Его жена, Тереза МакГаррет шикнула на него. — Ну не приставай ты к нему с этими вопросами! Он и без того сегодня замучился, смотри, какой бледный! Садись, сынок… — В самый раз, пап. Теперь можем себе позволить. Ты свой-то подарок открой. Эдриан, неуверенно поглядывая на сына, медленно открыл свою небольшую, но увесистую коробочку. Увидев содержимое, мужчина всхлипнул, пряча свои чувства за усмешкой. Внутри лежали серебряные наручные часы. Точно такие же он заложил двенадцать лет назад, чтобы подарить Йену на день рождения синтезатор, о котором малыш болтал без умолку. Йен был счастлив, и только спустя годы понял, что отец отдал за его улыбку — семейную реликвию, полученную от дедушки. Незаменимую вещь. — Откуда… — Те самые часы мне уже не достать. Но я попросил хорошего мастера сделать что-то очень похожее. Кварцевые и механические часы уже давно не производились, уступив место современным гаджетам. Пришлось потратить немало времени, чтобы найти хорошего мастера, владеющего ремеслом. В качестве предоплаты Йен продал свою гитару. Но искренняя, почти детская радость отца того стоила. Эдриан порывисто обнял сына. — Это самый лучший подарок. — Я рад, что понравилось. Получив и распаковав свои подарки, семья ещё какое-то время обменивалась впечатлениями. Сразу после все уселись за ужин и переключились на самого Йена. Он со сдержанным оптимизмом отвечал на вопросы о процедуре, избегая подробностей, которые могли взволновать семью. — Больно было? — спросил Майк, самый младший из МакГарретов. — Нет, что ты… Вовсе нет. Я же был под наркозом. — Офкуда тогфа знаеф, фто не больно? — Майки, не болтай с набитым ртом, — Амели одёрнула малыша. — Йен же сказал, что ничего не почувствовал. Средний сын, Джоэл, меньше всех разделял восторги семьи. До этого он лишь поблагодарил брата за подарок, и всё оставшееся время молчал, наблюдая со стороны. Это не осталось незамеченным. — Джоэл? Что у тебя в коробке? — Ноутбук. — Тот, который ты хотел? — Да, мам. — Тебе нравится? — спросил Йен. Вместо ответа Джоэл задал свой вопрос. — И сколько тебе заплатили? — Достаточно, — ответил Йен. — Сто кусков, плюс проценты каждый месяц. Джоэла не слишком впечатлил ответ. Он лишь пожал плечами и продолжил вяло ковыряться в тарелке. Йен сглотнул вязкий ком в горле: снова ощущение, что он что-то сделал не так. — В чём дело? — Да ни в чём, — отмахнулся Джоэл. — Ещё предстоит привыкнуть к этой мысли. Столько денег… — К хорошому быстро привыкаешь. Мне нравится мысль о том, что мы теперь никому ничего не должны. Можно начать делать то, что хочется. — А как же музыка? — спросила Амели. — Разве ты не будешь скучать? — Музыка меньшее, что я могу получить в этом мире. В следующем году поступлю в колледж. Жизнь только начинается и подвернётся ещё куча возможностей. Семье вовсе не обязательно знать обо всех нюансах, и о том, что музыкальной карьерой теперь навсегда покончено. Йену не хотелось случайно навязать им чувство вины за то, что их благополучие стоило ему заветной мечты. Он говорил вполне убедительно, и родные, кажется, поверили ему. Лишь Джоэл не скрывал своё истинное отношение к его словам, но выражал лишь взглядом. — А если у меня есть какой-то талант, я могу сделать так как ты? — наивно поинтересовался Майк. — Зачем тебе это? — спросил отец. — Я тоже получу много-много денег. — И на что ты их потратишь? — Куплю зефир размером с Юпитер! — Не стоит, Майки, — усмехнулся Йен. — Лучше оставь свой талант у себя. А я тебе куплю зефир. Какой захочешь. — Да, Майки. Менять мечту на зефир идея паршивая, — мрачно хмыкнул Джоэл, не отрывая глаз от тарелки. — А если моя мечта — зефир? — Глупая мечта. Найди себе нормальную. — Это почему глупая-то? — обиделся малыш. — Ничего не глупая! А ты злой! — Джоэл, — Тереза пристально посмотрела на сына. — Что случилось? Ты сегодня сам не свой. — Устал, — фыркнул парень. — Спать пойду. Спасибо, всё вкусно. Бросив почти нетронутую порцию, Джоэл вскочил с места и убежал в свою комнату. Йен со вздохом проводил его взглядом. Он знал, что причина в нём. Это будет тяжелый, но неизбежный разговор. — Всё в порядке, я посмотрю как он там, — произнёс Йен, вставая и уходя следом на второй этаж. На правах старшего ребенка, он жил в своей крошечной, но всё же отдельной комнате на мансарде. Амели, как единственная дочка, тоже имела своё пространство. Джоэл и Майк жили вместе. Пока малыш не вернулся и не застал возможный скандал, нужно было начинать сейчас. Постучавшись в дверь, Йен решительно вошёл в спальню. — Джоэл… Эй, старик. Давай поговорим с глазу на глаз, а? Джоэл не ответил. Он сидел на подоконнике и, плотно закрыв уши наушниками, отвернулся к окну. Йен подсел за рабочий стол рядом и бросил взгляд на выключенный плеер. — Настолько не хочешь говорить, что готов делать вид, будто что-то слушаешь? — Да какой смысл уже о чём-то разговаривать? — раздраженно бросил Джоэл. — Опоздал ты, братишка. Раньше нужно было. — Что тебя так злит? Я не понимаю… — Это я не понимаю, как ты решился на такое. Оторвать от себя самое ценное, настоящее сокровище, и продать… за что? За жалкие сто штук! Йен тяжело выдохнул. Он не ошибся — это будет тяжело. Брат знал его как себя самого, и бил каждым словом точно в цель. — Ну во-первых, ценность таланта слишком преувеличена. Сам знаешь, решает другое… — Да? — Джоэл едко усмехнулся. — Ты себя так утешаешь? Или тебя там в мастерской Франкенштейна перепрошили как следует? — Не будь глупеньким ребенком. Ты давно должен был заметить, что не всё так просто. — И это мне говоришь ты! — Джоэл сорвал с головы наушники и швырнул в сторону. — Ты сам говорил, что нет в жизни ничего важнее! Ради мечты ты сворачивал горы! Ты не мог мне соврать, я же видел, как ты выступал перед публикой и как горели твои глаза! Ты верил, что у тебя всё получится, и я, мать твою, тоже в это верил! А теперь оказывается, что слова твои ничего не стоят! Так кто здесь глупенький ребёнок?! Джоэл кричал, не заботясь о том, что их услышат. Он хотел быть услышанным, и Йен старался терпеливо всё выслушать. Он не имел морального права на сожаление, он всё обдумал и принял решение. Пожалеть перед младшим братом вслух означало растереть свой авторитет в мелкое крошево. Он поймёт, примет, оценит то, что ему не придется столкнуться с таким же выбором. Нужно просто потерпеть… Ближе к концу, Йен фатально сорвался. — Если бы была возможность не делать выбор между мечтой и нуждой, я бы этого избежал, понимаешь! Да! Я выступал! Мне это нравилось, слышишь, нравилось! Я цеплялся за любую возможность, прыгал в неизвестность каждый раз, когда меня звали где-то играть! Мне платили гроши, и пока я был подростком, мне хватало их, чтобы поверить что я способен стать великим! — Так что же случилось теперь?! — Я жил этим, Джоэл, но я больше не могу стоять на месте! Очередной провал, ещё одно «ничего» бьёт меня больнее предыдущего, а время идёт! Мои усилия не окупаются, и тем временем моя семья едва закрывает потребности! Я не мог бы купить тебе компьютер, и все эти вещи, которых вы заслуживаете, на похвалы пятничных пьяниц в баре! Я устал, и мне надоело давиться стыдом за то, что я ничего не могу! И знаешь что, Джоэл, теперь, когда у нас наконец-то появился шанс выбиться в люди, ты пытаешься выставить меня предателем! — То есть… — Джоэл горько усмехнулся. — Проблема была только в деньгах? Мы бы вместе справились! — Братишка… Ты меня не слышишь. Горы, и мир, и возможности в нём принадлежат не всем поровну, а лишь тем, у кого есть деньги. А тем, у кого их нет, приходится занимать одну сторону, отказываясь от другой. Я сделал это, чтобы вам не пришлось. — Попросил бы меня, подождал бы ещё два года! Я бы продал свой геном, а ты бы продолжил писать музыку! Черт тебя подери, Йен, да ты хоть знаешь, на что ты себя обрёк? «Знаю, братишка. Но ради вас, я бы сделал это снова», — с грустью подумал Йен. Он не ждал что его благородную жертву оценят по-достоинству. Больно было от того, что Джоэл с такой силой давил на ещё свежую рану. — Не всё так страшно. С этим можно жить. — Я читал и спрашивал у тех, кто прошел процедуру! У тебя могут появиться проблемы со здоровьем! — Меня просветили в клинике. — И ты согласился? Чтобы все свои дивиденды потратить на восстановление? Ты идиот, Йен! — Хватит. Пожалуйста… — Йен кусал щёку, подавляя желание разрыдаться. — Всё не так… — Действительно, брат. Хватит. Тебе лучше уйти. Я не хочу разговаривать сейчас. Ответ Джоэла был исчерпывающим. Добавить было нечего. Помяв края своего свитера, Йен проглотил обиду, рвано кивнул и поднялся с места. — Спокойной ночи, братишка. Спешно вернувшись в свою комнату, Йен захлопнул дверь, сполз по ней на пол и дал волю слезам. В его скромном уголке не было света. Снаружи стемнело, и улицы с придорожными фонарями почти целиком поглотил густой туман. Вместе с ними, сизая дымка заволокла и голову Йена. Он снова ощутил чудовищную усталость. И первые отголоски своей потери. В эту минуту Йен МакГарретт и представить не мог, что это было лишь начало.***
Кабинет Кауфмана стерилен и бел. По-прежнему раздражал так, что хотелось разбить этот чёртов интерактивный экран. Доктор что-то говорил, но Йен пропускал всё мимо ушей, время от времени кивая невпопад. Ему совершенно не интересен предмет их беседы, и сюда он до сих пор приходил для отметки в своей медицинской карте. Так положено тем пациентам, у которых развились осложнения. — Йен. Вы меня слышите? — Кауфман окликнул парня, привлекая внимание. — Простите, что? — Вы слышали, что я сказал? Йен устало потёр глаза и встряхнул головой. — Боюсь, что нет. Из-за этого препарата у меня проблемы с вниманием. Оказалось, что антидепрессанты имеют много побочных эффектов. Йен столкнулся лишь с частью из них, но все ещё могло быть впереди. Это была лишь вторая схема, если она не поможет, то будет и третья, и четвертая, и так, пока не попробуется всё. Сама болезнь протекала не легче — что с лечением, что без него, было одинаково невыносимо. МакГарретт был предупреждён заранее. Так бывает, риски осложнений никогда не равны нулю. В его случае это было просто неудачное стечение обстоятельств, когда Йен лишился своих способностей на стадии активного развития. Музыка настолько сильно повлияла на его организм, что он физически не смог пережить эту потерю. — Попробуем изменить дозировку, — сказал доктор, делая пометки в карте. — Немного снизим. — Не надо, доктор Кауфман. Мне очень плохо от этого препарата. Я не ел два дня из-за тошноты. — Да, это проблема. Тогда, попробуем другой. И большой курс витаминов. Дефицит тоже может оказывать влияние на ваше состояние. Йен кивнул. Конечно, это началось не сразу. Постоянная усталость и апатия просочились в его жизнь постепенно, плавно выкачивая силы. Одно за другим, испарились желания, стремления идти дальше. Планы, которые Йен построил для своей счастливой, долгожданной жизни, покрылись слоем пыли. Мечтать о колледже и престижной работе не приходилось. Даже приготовить завтрак и съесть его теперь было подвигом. Тяжелее всего было по вечерам. Отвыкнуть от старой привычки играть незадолго до сна было непросто, но энтузиазм заметно спал, когда начал деградировать навык. Впервые после процедуры Йен осмелился сесть за фортепиано только через две недели. К тому времени, он уже начал подозревать у себя негативные перемены. Йен не смог выдавить из себя ни одной импровизации. Попытка сыграть что-то из старых мелодий привела лишь к полному осознанию. Музыка больше не принадлежит ему. Какое-то время хорошо работала мышечная память. На чистом упрямстве, едва понимая, что он делает, Йен играл заученные прежде композиции. Получалось неплохо, без фальши. И на этом всё заканчивалось. Как музыкант, он закончился в этом кабинете, и его место занял едва живой… существующий призрак. Чтобы не расстраиваться сильнее, Йен убрал инструмент в подвал. Продать пока не поднималась рука. За рутиной и лечением, он совсем перестал практиковаться. Спустя полгода, он всё позабыл. Новых желаний и интересов у него так и не появилось. — А мы можем сделать перерыв в лечении? — спросил МакГарретт, испытывающе глядя на доктора. Кауфман молча ответил таким же взглядом, постучав по столу ручкой. — Это может негативно сказаться на прогрессе. — Прогрессе? Он есть? — Обследование показывает, что динамика есть. — Доктор, я от лечения могу умереть раньше. Он думал о том, что для него это был бы лучший выход. Факт самоубийства разбил бы его семье сердце, но несчастный случай или врачебная ошибка — дело другое. Эти мысли посещали его слишком часто. Йен гнал их прочь по одной причине: пока он жив, ему платят. Его уход перечеркнёт все приложенные усилия, сделает его поступок бессмысленным. Сейчас… совершенно не время, чтобы так глупо уйти. Приходилось бороться, сжав зубы до хруста. — Боюсь, мы можем лишь уменьшить дозировку, чтобы снизить количество неприятных симптомов и плавно перевести вас на другую схему лечения. Через две недели мы вернёмся к этому вопросу. Кауфман выписал новые рецепты и инструкцию по употреблению. Назначил дату следующей консультации и напомнил о том, что Йену стоит звонить в случае критического состояния. Критическим состоянием в клинике называли близость к совершению непоправимых ошибок. Йен всё внёс в свой телефон и, не прощаясь, покинул кабинет доктора. — Ну как? — Джоэл, ожидавший брата в вестибюле, поднялся с дивана. — Что сказал? — Ничего нового. Ещё фунт таблеток вместо завтрака каждый день. — Мда, полная хрень. Нельзя сказать, что всё было плохо. МакГарретты вставали на ноги, это не могло не радовать. Состояние матери улучшилось благодаря своевременному лечению. Отец починил машину, и теперь они всей семьей ездили на пикники и прогулки. Джоэл начал готовиться к поступлению в колледж. Отношения с ним были натянутыми какое-то время. Но, к удивлению Йена, когда подтвердилось осложнение, Джоэл, не сказав ни слова, пришел к нему в комнату с молоком и печеньем, и всю ночь просидел рядом за просмотром веселых фильмов. В итоге лишь он один был рядом с Йеном почти всегда. Сопровождая на утренних прогулках с собакой, на консультациях в клинику, и просто в особо плохие дни. Йен не спрашивал, почему. Он просто был благодарен. Одного человека, чтобы пережить этот мрачный, вязкий, бесконечный ад, ему вполне хватало. — Сказал, что будет менять схему. Может, повезёт, и это поможет. — Поможет, — уверенно сказал Джоэл. — Что-нибудь обязательно сработает. А пока что я могу предложить только фисташковое мороженое с малиновым джемом. Хочешь? Йен пожал плечами. Он не знал, чего хотел ли на самом деле, но всё же кивнул. Нужно было бороться любыми методами, пусть даже такими примитивными. Его семья ещё нуждалась в нём. Джоэл и Амели должны получить образование. Родители с достоинством отметить двадцать пятую годовщину совместной жизни. Малыш Майки обязательно получит свой зефир размером с Юпитер. Йен слишком любил свою семью, чтобы лишить их всего этого. — Лучше ванильное. Натыкаем туда кучу шоколадок и печенья, годится? Когда-нибудь для него всё закончится. Когда-нибудь…