По-крупному

Самым правильным, здравым и, наверное, безопасным для жизни было бы проигнорировать сообщение. Прикинуться спящим, отписаться с утра, мол, извиняй, чувак, но ты меня прокатил, и я завалился дрыхнуть в девять вечера. Это, несомненно, было именно той стратегией, которую порекомендовал бы Гэвину Фаулер. Но Фаулера здесь не было. А вот Гэвин — был. И если существовала хоть малейшая вероятность того, что сраный Ричард Найнс допёр, кто именно спалил его трогательную прогулку с Майклом Томпсоном, совершенно точно, с-сука, не являвшимся его братом… …да при любом раскладе ситуация выходила дерьмище. Что его молчание, что его пиздёж с равным успехом могли означать, что Найнс насторожится и схватит его за яйца. Далеко не в том волнующем смысле, в котором Гэвин предпочёл бы, чтобы он это сделал. С другой стороны… Если Гэвин ответит, у него хотя бы будет шанс оправдаться. Типа, долететь до дома раньше Ричарда, отхватив пару штрафов за превышение скорости, и прикинуться сонным безобидным лапуликом, честно прокемарившим весь вечер на диване под «Золотых девочек» и проснувшимся от сообщения. Да. Да, пожалуй, это была мысль. Пальцы, когда Гэвин принялся набирать текст, дрожали как у бывалого алконавта вроде Андерсона. Кому: Вонючий ричи 22:23 бля чувак ну ты вовремя конечно Кому: Вонючий ричи 22:23 я тут уже отрубиться успел Кому: Вонючий ричи 22:24 если я скину адрес приедешь? Кому: Вонючий ричи 22:25 только предупреждаю у меня срач Выдохнул. Сердце бешено пульсировало где-то в горле. Вроде бы вышло беспалевно и даже вполне себе достоверно, позвони ему Ричард, и Гэвин ни за что не смог бы изобразить той ленивой расслабленности, которая получилась текстом. А так… — Ну пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, купись на эту туфту, — пробормотал он, напряжённо гипнотизируя взглядом экран. И издал глухой облегчённый стон, когда в чат пришло новое сообщение. От: Вонючий ричи 22:26 Приеду. — Отличненько, — прохрипел Гэвин, заводя машину. — Просто, блядь, супер. Адрес он скинул пару минут спустя, когда выехал из Полтауна. Стоило, к слову, переименовать абонента — он сменил имя контакта несколько часов назад, обозлившись на историю с братом. Хотя Ричард объективно заслуживал. Гнал Гэвин реально дай боже. Всего один раз отвлёкся от дороги на телефон: когда от Найнса звякнуло новое входящее, с коротким «буду через полчаса». Сам Гэвин домчался до своей хибары ровно за семнадцать минут — серьёзно, он считал. Взлетел по ступенькам, дыша как умирающий питбуль, ввалился в квартиру, скинул кроссовки, кожанку, содрал футболку, едва не запутавшись в вороте. Закинул шмотки в спальню, на стул. Отпихнул воодушевлённого кота, вздумавшего поточить когти об его щиколотку. Пушистого пидораса следовало покормить, но Гэвин мог заняться этим позже — после того, как обеспечил бы себе достойное алиби. …и не было алиби лучше, чем принятие душа, не так ли? Ну, по крайней мере, Гэвин очень надеялся на это. Может, у того, что он завалился в ванную, судорожно драя себя мочалкой, были и другие, куда меньше касающиеся расследования причины, но подсознание в кои-то веки молчало, так что Гэвин не собирался рефлексировать на этот счёт. Вымылся. Вылил на себя полфлакона геля для душа, не меньше, честное слово. Даже голову помыл, благо с его коротким ёжиком волос это было делом пары минут. Звонок в дверь раздался в аккурат тогда, когда Гэвин оборачивал вокруг бёдер полотенце. — Блядство! — глухо ругнулся он. Покосился было в сторону спортивок, оставленных на стиралке, подумал, что мог бы натянуть хотя бы их, ну, для приличия… …а впрочем, голый и мокрый детектив Рид однозначно мог избавить Ричарда скажи-что-ты-не-убийца Найнса от каких бы то ни было подозрений на его счёт. Хотя бы временно. Ну конечно. Именно такими соображениями ты и руководствуешься. А что? В любви и на войне, как известно, все средства хороши, а Гэвин не был уверен в том, какой именно из вариантов развития событий осуществится этим вечером. — Иду, иду! — проорал он, подтягивая сползающее полотенце, когда звонок повторился. Прошлёпал босыми ногами по полу, рывком распахнул дверь. — Приве… — начал было Ричард, стоявший на пороге: в грёбаном длинном плаще, который Гэвин заметил там, на улице перед домом Уорренов. И осёкся. Его взгляд — пронизывающий и тяжёлый, похожий на блядский рентгеновский луч — прошёлся по всему телу Гэвина, задержавшись в районе бёдер. Гэвин нервно сглотнул и рефлекторно поправил в очередной раз попытавшееся свалиться с него полотенце. Во рту у него пересохло. — Я тут немного не успел… — жалко проблеял он и замолчал: Ричард шагнул вперёд, переступив через порог. Гэвин попятился. Ричард захлопнул за собой дверь. Он всё ещё не произносил ни слова и пялился. Гэвин был не из стеснительных, но всё равно почему-то покраснел ушами и шеей — как ебучая восьмиклассница. Неловкая пауза затягивалась. — Значит, — мягко произнёс Ричард наконец, — ты подготовился. — Э-э-э, ну, я… Ответить ему не дали (хотя Гэвину, по существу, было нечего отвечать): его голые лопатки вдруг встретились со стеной, Ричард оказался совсем рядом, близко, вжимаясь вплотную и в то же время — не соприкасаясь с его влажной кожей ни единым дюймом своей. Чужие губы поцеловали воздух на расстоянии одного вздоха от дрогнувших губ Гэвина. Он не понял, как именно это произошло. В какой трагический момент грёбаное полотенце всё же упало на пол, оставив его абсолютно обнажённым и беззащитным — напротив полностью одетого Ричарда Найнса, не избавившегося даже от перчаток. — Это хорошо, — едва слышно прошелестел тот, вклинивая колено между его ног; Гэвину искренне хотелось верить в то, что задушенный всхлип, вышедший омерзительно громким в наступившей тишине, принадлежал не ему. — Потому что у меня очень мало времени. — Братишка ждёт? — ляпнул Гэвин и немедленно пожалел о сказанном: потемневшие глаза Ричарда сделались чистой безжалостной сталью. А потом взвыл — Найнс вдавил колено сильнее, практически до боли, Гэвин дёрнул бёдрами, пытаясь уйти от соприкосновения, а вышло — только потереться, в бесстыдном движении, которого он не планировал и из-за которого его собственный твердеющий член дрогнул и прижался к животу. — Ты в самом деле хочешь обсудить моего брата здесь и сейчас? — вкрадчиво осведомился Ричард. — Н-нет, — прохрипел Гэвин, запрокинув голову с такой силой, что впечатался в стену затылком. — Т-твою ма… — Моя мать здесь совершенно ни при чём. — Пошёл ты в жо… — Непременно. Чуть позже. Гэвин хотел сказать ему, что его сомнительные юморески были не к месту и что Ричард слишком много пиздел, как для того, кто претендовал его сегодня выебать, (ты серьёзно собираешься с ним потрахаться) но лишь поперхнулся оборвавшимся вздохом: тонкие пальцы, обтянутые чёрной кожей перчаток, легли на его горло, сжали, перекрыв ему кислород, Гэвин только теперь в полной мере осознал вдруг то, сколько в Ричарде Найнсе было физической силы и с какой лёгкостью тот мог бы попросту его задушить, возможно, он приехал сюда ради этого, возможно, он собирался устранить свидетеля, а Гэвин предлагал ему себя на блюдечке, даже не сопротивлялся, не рыпался, не… — Тише, — шепнул Ричард в его приоткрытые губы, когда Гэвин судорожно дёрнулся. — Я всё контролирую. Это-то, блядь, и пугало. Может, у Гэвина было не диагностированное слабоумие? Может, на последнем полевом задании ему отшибло мозги? Может, он окончательно ёбнулся в результате какого-нибудь трагического происшествия? Может, пора уже было взять себя в руки и начать поступать здра… …мысль оборвалась, когда чужая ладонь легла на его бедро, сместилась левее, по-хозяйски облапав его за задницу, надавила, вынудила прижаться своими бёдрами к чужим — к твёрдой и холодной пряжке ремня, которая определённо не должна была ощущаться на контрасте с его, Гэвина, кожей так волнующе. Нет. Дело было не в патологии развития. Дело было в сраном Ричарде Найнсе, читающем его реакции, его желания и его ебливые кинки как раскрытую книгу. То, что Гэвин мог определить корень проблемы, решению оной не способствовало никак. Где-то на периферии сознания промелькнуло нечто на грани с паникой, Гэвин даже попытался высвободиться, но Ричард не позволил — только прижал (или прижался) ближе, проурчал: — Разве ты не этого хотел? Не когда мне кажется, что ты вот-вот свернёшь мне шею, хотелось ответить Гэвину. А вышел — один сдавленный скулящий стон: губы Ричарда соскочили на его подбородок, на кадык, умостились над ладонью, не покидавшей горла Гэвина; с-сука, до чего же у него был блядский, горячий, жадный рот, душу таким нахер вынуть можно; за влажным движением языка последовал поцелуй, за поцелуем — жалящий укус, после которого наверняка остался след; и Гэвин позорно капитулировал практически без борьбы. — Вот так, — прошелестел Ричард, разжимая пальцы; и откуда только в нём бралась эта грязная болтливость, вне контекста траха ему не свойственная вообще? — Мне нравится то, какое у тебя искреннее и отзывчивое тело. Хоть что-то между нами должно оставаться искренним, подумалось Гэвину с горечью, за которую Фаулер непременно лишил бы его квартальной премии. А вслух вышло лишь хриплое, задыхающееся: — А мне… охренительно понравится, ес-сли ты… перестанешь трепаться. Ричард улыбнулся одними глазами. Отстранился. Небрежно стянул зубами перчатки — по очереди, медленно, неспешно. Отбросил куда-то в сторону, к полотенцу: потрясающая халатность, учитывая его ебанистическую одержимость своим образом нуарного детектива. Гэвин ещё успел подумать об этом и даже почти что хихикнуть, а потом ему резко сделалось не до смеха. Прохладная ласка обожгла внутреннюю сторону его бедра, кончики пальцев прошлись по контуру сухой дырки. Гэвин как никогда сильно жалел о том, что у него не было времени на предварительную растяжку; как если бы не он минуту назад переживал о том, что Ричард приехал сюда, чтобы открутить ему башку. Как если бы это не Ричард шлялся по дорожке перед местом преступления с единственным на настоящий момент подозреваемым по делу Уорренов. Как если бы это не Ричард был подозреваемым по другому делу. Ох, блядь, в каком же Гэвин был дерьме. — Сейчас, — чуть слышно выдохнул Найнс, вернув его в реальность — в ту самую, в которой у него предательски подкашивались ноги и звенели яйца, — ты развернёшься. Прижмёшься грудью к стене. И прогнёшься в пояснице. Ты меня понял? Гэвин подавился сдавленным «тыблядьчёвообщеудумал», подозрительно граничащим со всхлипом. Безжалостная ладонь вернулась на его член, пережала у основания, так сильно, что Гэвин взвыл. — Ты. Меня. Понял? — в глазах напротив стыло что-то похожее на требование подчиниться, нечто до того властное, что у Гэвина волосы на загривке дыбом встали, а в горле застрял ком, словно Ричард продолжал перекрывать ему воздух. — Д-да, — выхрипел он, отчаянно ненавидя блядского Найнса — за издёвку, читающуюся в тонкой полуулыбке, и себя — за то, с какой обидной, непростительной лёгкостью его тело велось на чужие провокации. И исправился, когда Ричард вскинул брови: — Да, с-сэр. — Очень хорошо, — и с каких пор Гэвин стал нуждаться в этом ебучем одобрении, делающем чужой голос глубже и бархатнее? А, да плевать. На всё плевать — даже на Грейвза и Уорренов. В конце концов, того, кого ты спалил на слежке, зажимать у стены не будешь; и нести всю эту околесицу, от которой (совсем немножечко) становится нечем дышать, тоже. Так ведь?.. Гэвин мог подумать об этом позже. Он сглотнул. Вывернулся из чужой хватки, сделавшейся почти неощутимой. Повернулся спиной к Ричарду, распластавшись по стене. Расставил ноги шире, неумолимо багровея — поза была из тех, во время которых следовало благодарить Господа Боженьку за то, что партнёр не видел его лица. Зато всё остальное видел, с-сука, прекрасно. Позади раздался шелест одежды. Гэвин прикусил изнанку щеки и перестал дышать на те долгие несколько секунд, которые потребовались Найнсу для того, чтобы избавиться от плаща. Хотел уже обернуться, поторопить, может, замаскировать своё смущение под едкой шуточкой — беспроигрышный вариант, который всегда прокатывал во время ебли, — но тот наконец перестал возиться со своими пижонскими шмотками: на бёдра Гэвина опустились прохладные ладони, быстро потеплевшие от контакта с его разгорячённой кожей, повели выше, к пояснице, надавили, вынуждая прогнуться сильнее, до лёгкого ощущения натяжения и запёкших щёк. — Красивый вид, — промурлыкал Ричард ему в ухо; Гэвина продрало дрожью. — Я хочу, чтобы ты оставался в этой позе и не двигался, пока я не дам разрешения на обратное. Это ясно? Гэвин рвано вздохнул и помянул недобрым словом всю его родню до десятого колена. — Ясно, — ответил он сквозь зубы, стоически игнорируя острое желание вильнуть бёдрами, когда пальцы Ричарда вновь перекочевали на них. — Но в твоих же интересах поторопиться, ковбой, иначе я финиширую раньше объявления старта. А что? Гэвин умел трезво оценивать свои возможности. Его шансы спустить за пару минут возрастали в геометрической прогрессии рядом с блядливым Ричардом Найнсом. Тот бархатно рассмеялся куда-то в его загривок. Одного этого было достаточно для того, чтобы член Гэвина покачнулся и влажно шлёпнул по подрагивающему от напряжения животу. — Не переживай, — с ласковостью акулы шепнул Найнс, — я обо всём позабочусь. И прихватил зубами кожу там, где её только что обжёг его выдох; Гэвина затрясло, влажная грудь проехалась по шершавой поверхности стены. Он ждал следующего движения, надеялся на него, хотел, сука, чтобы Ричард перешёл уже к делу, но всё равно оказался не готов, что это будет ощущаться так остро: прохладные мокрые мазки по не успевшей обсохнуть спине, цепочка поцелуевкасанийвылизыванийукусов вдоль позвонков, с задержкой на крупном розовом рубце под правой лопаткой, Гэвин даже не успел испугаться, придумать оправдание, причину, алиби для этого шрама, Ричард уже перешёл ниже, Ричард опалил дыханием ямочку на пояснице, Ричард оставил ноющую метку на левой ягодице и вдруг ударил — с размаху, во всю силу, не щадя, боль оказалась такой пронзительной, что Гэвин заорал и врезался многострадальной переносицей в стену, устояв в нужной позиции лишь на каких-то полуосознанных рефлексах, Ричард повторил удар ещё и ещё, а потом там, где ныла и наливалась краснотой раздражённая кожа, вновь очутился его ебучий грязный рот, изу-блядь-мительный, влажный, настолько… — Гэвин, — прошелестел Ричард, быть может, и не осознающий, как близок Гэвин был сейчас к тому, чтобы кончить, — раскройся для меня. Гэвин сдавленно всхлипнул. От нового надавливания на поясницу позвоночник продрало тупой болью, он не сомневался в том, что спина непременно напомнила бы о себе позже, в конце концов, он не был сраным йогом или гимнастом; и всё равно — поддался, развёл ноги, одна рука Ричарда прошлась по внутренней стороне его бедра, к истекающему предэякулятом члену, не обхватила, хотя Гэвин заскулил и чуть-не-толкнулся навстречу в ожидании ласки; только собрала смазку, размазала по коже, Гэвин и не думал о том, что когда-то его будут возбуждать такие штучки, с другой стороны, скажи ему кто, что подозреваемый в убийстве будет заставлять его вопить, скулить и канючить, выпрашивая наконец-то этот чудовищноблядьомерзительнонеповторимовосхитительный язык в заднице, и он заржал бы горе-шутнику в лицо. А теперь вот: дрожал, всхлипывал и сглатывал вязкую слюну, пока Ричард дразнил его рваными, беглыми, до боли недостаточными прикосновениями, не проникая внутрь. — Как давно у тебя никого не было? — спросил Ричард вдруг; та его рука, что ещё лежала у Гэвина на бедре, держала теперь мёртвой хваткой: единственное крошечное свидетельство того, что, может быть, и Найнс едва себя контролировал. — А?.. — Гэвин не сразу сумел осмыслить вопрос: голова была тяжёлая, а ноги ватные, ему так сильно хотелось себя потрогать, что от этого можно было ёбнуться. — Не з-знаю… ч-чёрт… типа, пару месяцев… И взвыл в голос: Ричард выбрал именно этот момент для того, чтобы дёрнуть его за бедро на себя, чтобы сплюнуть, чтобы ввинтить в пульсирующую дырку преступно влажный язык, Гэвин, наверное, сорвался на крик или на хрип, по крайней мере, горло засаднило; саднило и переносицу, которой он снова приложился об стену, и ноющую поясницу, и — там, внутри, где теперь было мокро и горячо, от коротких, резких, жарких толчков, которых было настолько много, что даже недостаточно. В этом оказалось легко потеряться, забыться, раствориться, Гэвин зажмурился до невольных слёз, пылающая щека и грудь елозили по стене, пальцы отчаянно искали на гладкой поверхности опору и не находили её, хотелось дёрнуться навстречу, хотелось отстраниться, хотелось, чтобы Ричард перестал тянуть и трахнул его наконец по-настоящему, но двигаться было нельзя, и Гэвин не шевелился, только скулилскулилскулил. Пока скулёж не перерос во всхлип — Ричард добавил к языку палец, сплюнул ещё раз, но этого, конечно, было мало; всё равно ощущались — жжение, наполненность, неприятное распирающее чувство; Гэвин ни за что не попросил бы его прекратить. Банально не смог бы. Всем, на что он оказался сейчас способен, были рычащие, воющие, скулящие звуки, была мелкая дрожь, угнездившаяся в бёдрах, была пульсация в паху. Было оглушительное желание кончить и, ещё более сильное, желание, чтобы кончил Найнс. И в какой-то момент он даже практически привык к языку, к пальцу, к тянущему ощущению заполненности. И ему стало этого мало. — З-знаешь, — губы тряслись, пальцы, рёбра, колени тоже, Гэвин удерживался на ногах только чудом, — ты мог бы уже… с-с-су-у-у-ука… вставить… в меня… хер. Вместо ответа Ричард чуть отстранился, добавил второй палец, обжёг поцелуем горящую ягодицу. И Гэвин прохрипел, изо всех сил удерживая себя от отчаянного порыва насадиться на эти охуительные пальцы сильнее, принять больше, глубже, больнее: — Я даже… разрешу тебе… кончить внутрь. А потом заорал, когда его вжали в стену с такой силой, что он врезался в неё лбом: Ричард, поднявшийся на ноги и вздёрнувший его выше за бедро, навалился сзади, его пальцы всё ещё были в Гэвине, теперь — на всю длину, его проклятый рот обрушился на шею и плечи Гэвина каскадом жалящих, злых, беспощадных поцелуев, в которых потерялось насмешливое: — Значит, разрешишь? Он удивительно хорошо контролировал дыхание и интонацию — учитывая стояк, вжимающийся Гэвину в поясницу. Гэвину так сильно, так невыносимо хотелось, чтобы Найнс перестал играть с ним, забавляться, дразнить, он больше не мог, его больше не хватало — выдержки не осталось, одно только тянущее, мучительное, граничащее со страданием удовольствие. Должно быть, и Ричард ощущал нечто подобное: по крайней мере, стоило его пальцам выскользнуть из растянутой дырки, пряжка его ремня звякнула. Вжикнула ширинка, тихо зашелестела приспускаемая ткань. — Крем, — пробормотал он глухо, только теперь, блядь, вспомнив об этом дерьме. — Там… на тумбочке… Ричард издал звук, похожий на смешок в той же мере, в которой он напоминал прерывистый выдох. — Вовремя, — дыхание обожгло Гэвину ухо, он подставился, запрокинул голову, а Ричард отстранился на мгновение. И, судя по всему, воспользовался советом: Гэвин определенно услышал, как тот отвинтил крышечку. Оставалось надеяться, что у него не отвалится жопа. Не то чтобы здравые опасения занимали Гэвина так уж долго: Ричард снова приник к нему сзади, притёрся в имитации толчка, он был таким изумительно твёрдым, и влажным, и господиблядьдатрахнитыменянаконец, что можно было ёбнуться. Гэвин прокусил нижнюю губу, сражаясь с порывом вскинуть бёдра, и оказался вознаграждён за свою стойкость тихим смешком и поцелуем куда-то в затылок вместе с глухим: — Уже можно. Боже, м-мать вашу. Его проклятое тело, подчиняющееся желаниям Ричарда куда охотнее, чем его собственным командам, так отчаянно нуждалось в этом грёбаном разрешении, что Гэвин устоял на ногах лишь благодаря сильной руке, перехватившей его поперёк живота; Ричард вжал его в стену сильнее, ближе, неудобнее, тонкая ткань рубашки дразнила голую спину, в дырку упёрлась охуительно влажная крупная головка… — Тебе будет больно, — предупредил Ричард так, будто бы это имело смысл. — Мне… похуй, — искренне проскрипел Гэвин. И заорал, срывая голос, когда Найнс толкнулся внутрь. Это не было больно, это было господиблядьиисусе как остро, и ярко, и неприятно, и сладко, и охуительно плохо, и невыносимо хорошо, Гэвин этим захлебнулся, нахлебался почти до отключки, пошатнулся и непременно упал бы, не придержи его Найнс; тот вылизал его загривок, прихватил, как ебучий волк, помечающий самку, хрипло спросил: — Норма? Гэвин не ответил — только дёрнул бёдрами, не от него, а к нему, вжался, насаживаясь на полную, от чего-то разительно отличающегося от боли перед глазами заплясали мушки, взбесившееся сердце перекрыло своим лихорадочным стуком все прочие звуки, Гэвин подумал, что сейчас, вот в эту самую секунду, непременно отрубится или сдохнет… И не сделал ни первого, ни второго, когда Ричард на пробу толкнулся глубже сам. Собственный вопль показался ему глухим и далёким, хотя Гэвин от него моментально осип. Ладонь Ричарда легла на его губы, в ней утонул новый сдавленный стон, и чужое имя, и мешанина матов, всё вместе, одним неразборчивым комом скулежа. Внутри всё горело, пульсировало и жгло, удовольствие плавило вены и выламывало кости, приноровившийся Ричард взял размеренный и быстрый темп, толчки выходили размашистыми, до звуков шлепков, до приступов боли каждый раз, когда чужие бёдра вколачивались в его, Гэвина, покрасневшую задницу, и он захлёбывался этим, и всхлипывал, и подвывал, и пачкал слюной чужие пальцы, лежащие на его губах, и пытался укуситьвылизатьпоцеловать их, что угодно, Ричи, чтоблядьугодно, ты только не прекращай. Чужие губы путешествовали по его плечам, повторяя рисунок родинок и шрамов, Гэвин никогда в жизни не думал, что ебучие плечи могут быть таким чувствительным участком, но здесь и сейчас, со злоебучим Ричардом Найнсом, вытрахивающим из него душу, был вынужден открыть в себе новую эрогенную зону. Голова шла кругом, во рту было сухо и солоно, в паху тянуло и поджимало, задница горела огнём, он вряд ли оказался бы в состоянии нормально сидеть на работе на следующий день, и знаете что? Гэвин пошёл бы на эту жертву при любом раскладе. — Ты такой узкий, — прошептал Ричард ему в самое ухо, как если бы Гэвину мало было поводов для того, чтобы сойти с ума. — Такой горячий. Тесный. Пульсирующий. — Су-у-у-мхм-ка… — невнятно взвыл Гэвин ему в ладонь, сжимаясь на твёрдом члене, и Ричард ругнулся ему в шею, и навалился на него всем весом, едва не лишив равновесия, и вбился в него на полную длину, и выдохнул изумительно блядским дрожащим тоном: — Давай. Сейчас. Гэвину не потребовалось даже прикасаться к себе для того, чтобы кончить: его скрутило в оргазме, настолько мощном, что ноги не удержали, они с Ричардом пошатнулись, вместе влетели плечами в дверной косяк, боль была оглушительной, но не шла ни в какое сравнение со звоном в яйцах, с благословенной слабостью в коленях, с горячей влагой внутри — когда Ричард выскользнул из него, по внутренней стороне бедра потянулась липкая струйка. — Б-б-бля, — прохрипел Гэвин сорванным к ебеням голосом. — Бля, — рвано согласился Ричард, первым оправившийся после разрядки. И поймал его, когда Гэвин бессильно сполз по стеночке вниз. Гэвин впал в астрал, в прострацию, в оцепенение. Сбрендившее сердце пыталось проломить рёбра; ладони, бёдра и живот были влажными; он наверняка заляпал спермой стену; поясницу и растраханную дырку жгло; горло болело так сильно, что едва ли он оказался бы способен на что-то громче шёпота в ближайшие дни. Ричард прижимал его к себе со спины, часто и неглубоко дыша куда-то ему в висок, это было приятно, настолько, что будто бы происходило не с ним, и, наверное, только этой нереальностью происходящего, этим ёбаным сюром объяснялось то, что Гэвин вдруг пробормотал: — Кажется, я запал на тебя, чувак. И немедленно пожалел об этом. Расслабленное тело позади него окаменело. Долгие секунды, в течение которых до Гэвина даже не доходил смысл собственных слов, Ричард не шевелился, а потом смазанно поцеловал его в плечо и шепнул: — Мне уже пора. Помог встать на ноги. Подтянул и застегнул собственные брюки, заправил рубашку в ремень. Поднял валявшееся неподалёку полотенце, обтёр бёдра Гэвина и — Господижбоже — ебучую стену. Лицо у него было непроницаемое. Гэвин, успевший к тому моменту осознать сказанное, отчаянно семафорил, то бледнея, то багровея. — С-слушай… — запинаясь, начал он, но Ричард коротко покачал головой, пресекая все его жалкие потуги на корню: — Мы обсудим это в другой раз. Сбегал, значит. Как полнейший уёбок. Как трус. Что ж, хоть кто-то из них соблюдал нарушенный Гэвином принцип никто никому ничего не должен. Впрочем, Гэвин и сам уже раскаивался в том, что озвучил: ну какого ж хера-то?! Всё ведь было так хорошо, Ричард ничего не заподозрил, Гэвину перепал, возможно, лучший в его жизни трах и — как бонус — неожиданный факт, соединявший два расследования воедино; и пусть факт этот мог означать нечто ужасное в отношении Найнса, нечто, что Гэвин не был готов сейчас обдумывать… Зачем, зачем, ну зачем? Почему ты всегда всё портишь? Мерзкий голосок подсознания отдавался мерным гудением в ушах. Ричард накинул плащ, нагнулся за перчатками. Гэвин хотел что-то сказать, может, остановить его, перевести своё внезапное даже для него самого откровение в шутку, но тот неожиданно бросил взгляд в сторону и дежурным тоном произнёс: — Тебе звонят. — А?.. — тупо переспросил Гэвин. Вместо ответа Ричард молча поднял с полки брошенный туда Гэвином в спешке телефон. Он только теперь осознал, что услышанное им гудение было вибрацией входящего вызова. На экране отображалось лаконичное «шеф». — Похоже, — шёлковым голосом заметил Найнс, — у персональных тренеров в самом деле куда более плотный график, чем я себе предполагал. Он хлопнул дверью раньше, чем Гэвин нашёлся бы с ответом.