Неслучайность

Всё началось с кровяного чая. Гониль преспокойно трапезничал в столовой под затухающее с каждым предложением бормотание коллеги — Ким Чонсу, такого же мелкого чиновничка, которого поглощала реформа образовательной системы. У бедняги не оставалось никаких сил видеть эти бесконечные обновляющиеся версии учебников, находящихся в запущенной стадии разработки, когда из-за одной точки с запятой приходилось скачивать файл на двадцать гигабайт заново. Потом вычитывать каждый символ, вручную измерять поля… В общем, сплошной геморрой. У Гониля, на самом-то деле, всё было и того хуже. Неурожай пшеницы, затопление полей риса, налёты саранчи — министерство сельского хозяйства било тревогу. Все носились с документами, обзванивали даже самые отдалённые деревни, приезжали с проверками в поля… Но был один такой — неприступный. Недвижимый. Мраморный. О Сынмин. Заместитель министра сельского хозяйства Республики Кореи. У него была белейшая кожа, словно у выглаженной утюгом древнегреческой статуи, острейшие черты лица, режущие даже без прикосновения, и ледяной взгляд, жалящий в самую душу. О Сынмин никогда не улыбался, говорил сквозь сжатые зубы и уничижительно прожигал сухим льдом острых глаз каждого прохожего. И Гониля этот энергетический вампир О Сынмин так ужалил и прожёг, что в сердце осталась огромная дыра, никак не желавшая затянуться. Гониль из кожи вон лез, чтобы угодить своему начальнику (который, на секундочку, выглядел на пару лет моложе самого Гониля), упахивался на работе допоздна и особенно наслаждался гипнотизирующими взглядами замминистра, которые тот, словно рыбак невод, закидывал на заседаниях. Опасность. Соблазнительная, влекущая, неизведанная опасность притягивала Гониля и заставляла его трепетать до такой степени, что тот еле сдерживался, чтобы не начать жевать галстук или карандаш с грифеля. Да, у Гониля была такая маленькая проблемка — впихивать в себя невпихуемое. Как бы компрометирующе это ни звучало. Он мог бездумно пережёвывать маленькие скрученные кусочки бумаги, умиротворённо облизывать ложку, даже когда на ней ничего из съестного не осталось, и по классике грызть ногти. И это его жутчайше раздражало. Ку Гониль — чиновник массивного государственного аппарата, из которого каждый день валит дым от кипящей работы — поглощает всё что ни попадя!.. Ах да, кровяной чай. Гонилю даже понравился необычный привкус. Он до последней капли выпил нестандартное детище министерской столовой, но, как только ощутил мороз по коже от ледяного взгляда исподлобья со стороны выхода, понял. Не всё так просто. С О Сынмином просто не бывает.

***

— Работать, работать и ещё раз работать! — брызжал слюной глава сельскохозяйственного министерства, выглядя так, словно саранча терроризировала не виноградные плантации, а его нервные клетки. Ну и забавную полулысину, сияющую кратером на извергающемся в отчаянной ярости вулкане. Гониль титаническими усилиями воздерживался от аппетитного колпачка ручки на закуску и вместо этого терзал губы, неистово дёргая ногой под столом. И нет, дело было даже не в орущем министре. Не в его лысине или в чересчур тугом галстуке. Дело было в этом сгустке тёмной материи напротив — О Сынмин нещадно буравил Гониля взглядом, от которого кости вымораживались в хрупкие веточки, поражённые инеем, и крошились, оставляя тело без опоры. От одного вида мраморного силуэта О Сынмина ноги подкашивались, руки безвольными гадюками ползли к ширинке и мозг совершено отключался. Гонилю казалось — им в такие моменты управляли извне. Кто-то очень самодовольный и потрясающий. Словно по каналу космической связи в голову кочевали сексуальные фантазии, где Гониль подчинялся режущему льдом голосу, хватким рукам из белоснежного камня и насмешливым глазам, горящим адским огнём. — А теперь быстро по кабинетам! Поднимаем производительность! — рявкнул напоследок глава министерства, когтями выдрав Гониля из сладких мечтаний. Ну вот. И опять, и снова. Стоило ему хоть мельком встретиться взглядом с проклятым (ударение варьируется) О Сынмином, и нерадивую голову заполняли непотребные мысли. И аппетитный колпачок от шариковой ручки оказывался в едва заметной щёлке меж зубов. Чёрт. Это до добра не доведёт — только до ручки. Той самой, шариковой, чтоб её. Гониль на ватных ногах вышел из-за стола заседания и поплёлся к двери из зала, пока перед глазами сновали размазанные кляксы чужих силуэтов, неприкаянно торопящихся работать. Примкнув к отупевшей до односложных задач толпе, Гониль такой же амёбой вяло прорывался к невыразительному коридору, просчитывая, за что стоит приняться сначала. Наверное, нужно связаться с пресс-центром… — Гониль-щи, мне нужно обговорить кое-какие детали с Вами. Остановка. Разворот на сто восемьдесят и мороз по коже на минус триста шестьдесят градусов. Прямиком в душу впивались два прожектора тёмных немигающих глаз. Вблизи О Сынмин ещё хуже. Отвратительнее. Намного ужаснее возбуждал. Гониль был готов разбиться головой об пол, лишь бы размазаться ничтожной лужей крови у остроносых лакированных туфель. Делать это будет не больно — с мозгами и так не порядок, значит, болеть нечему. — Пройдёте со мной? — не отрывая липкого уничижительно-насмешливого взора, О Сынмин указал невесомым жестом руки на соседний кабинет. Гониль бездумно кивнул и, смирившись с судьбой, ступил на эту кривую дорожку. Всё. Теперь он точно будет изъеден хуже, чем виноградные плантации в этом году. Зачем же ещё самому замминистра вызывать его, мелкого чиновничка, в отдельный кабинет? Только чтобы втоптать в грязь тонким каблуком, оставив чёрный след прямо на лбу. Щёлк. Стук. Цок. О Сынмин, заперев дверь изнутри, прокрутился на пятках и по струнке вытянулся перед несчастным дрожащим Гонилем, ещё сильнее возвышаясь над ним недвижимой идеальной скульптурой. Молчание. Мурыжащее, терзающее, сдавливающее грудную клетку. У Гониля дрожали даже стенки кишков и аппендикс трясся в нескончаемом треморе. Вдруг прозвучала воздушная усмешка: — Ты забавный. Так боишься… словно уже что-то знаешь. Но ты просто не можешь скрыть от самого себя этих постыдных картинок в голове, — О Сынмин ядовитой змеёй шептал и гипнотизировал. Раздувал метафоричный воротник кобры, угрожая немигающим взором отливающих алым глаз. Гониль и так захлёбывался в ядрёной смеси смущения и страха, но неподражаемый О Сынмин решил окончательно размозжить его, как мизерную букашку: — И давай уже без фамилии. Как будто я чужой, — цыркнул спичкой едкий цок, — хотя мы оба знаем, что я занимаю твои мысли каждые сутки. Гониля десятибалльно тряхнуло вдоль позвоночника. Откуда?.. Как?.. Сынмин — просто не человек какой-то! Его дыхание участилось, галстук удушающим питоном сдавливал шею, потому Гонилю хотелось сорвать его с себя и убежать из этой маленькой аудитории с вытянутым столом, рассчитанным на двенадцать человек. И пусть сейчас здесь не было никого, кроме них двоих, Гонилю казалось, что к нему прикованы тысячи въедливых глаз. Возможно, откуда-то из иного мира. — Ну-ну, чего так нервничать? — резво среагировал Сынмин и приподнял правый уголок губ в обворожительной усмешке. Маска мраморного изваяния треснула, разверзлась и осыпалась ничего не стоящей штукатуркой, ведь под ней скрывались настоящие эмоции Сынмина. И подозрительно длинный клык, оставляющий мелкую ямку в мягкой нижней губе. Гониль загипнотизированно смотрел в то место, где призрачно мелькнул необычный зуб. Дыхание спёрло совсем. В груди жгло непонятное чувство, смешивающееся из ледяного ужаса и раздирающего когтями соблазнительного любопытства. — Ах, это? — на выдохе протянул Сынмин, ощущая пробуренную в собственной губе дыру от пристального взгляда. — Ну, любуйся. И тут Сынмин во всём белоснежном великолепии открыл придирчивому взору свои острые клыки. Улыбка у него была нечеловечески прекрасна — двулична и обманчива — и одурманивала хлеще любых препаратов. — Вы… ты… Что это? — поражённо промямлил Гониль, пошатываясь на ногах, потерявших всякую опору после такого поворота событий. — Что, сказки про вампиров ни разу не читал? — насмешливо поддразнил Сынмин, изогнув бровь в жалящей издёвке. — Впрочем, так даже лучше. У тебя нет в голове этих глупых стереотипов и предубеждений… Уже не слушая ворчание Сынмина, Гониль пытался осмыслить эту престранную ситуацию. Во-первых, замминистра сельского хозяйства Республики Кореи — вампир, которому Дракула знает, сколько лет. Во-вторых, этого вампира зовут О Сынмин, на которого Гониль безвозвратно запал. В-третьих, Сынмин сам всяческими способами пытался привлечь его внимание и задеть за живое. И наконец, Гонилю нравилось чувствовать себя загнанной в угол антилопой, из которой вот-вот хищник высосет всю кровь. Причём в прямом смысле. — Так ты вампир? — заторможенно переспросил Гониль с глазами-банками. — Какой ты догадливый, — опять издёвка гадюкой прошипела изнутри вампирского тела. — Да, я самый настоящий вампир. И снова да — именно я приворожил тебя тем мерзким чаем. Хотя, похоже, тебе даже понравилось. Самодовольная улыбка ядовитым мёдом растеклась по идеально ровному лицу, однако Гониль бы поспорил — может, он сам соблазнился. Сложно устоять, когда перед тобой такой (в прямом смысле) нечеловечески прекрасный мужчина, похожий на ожившее древнегреческое изваяние. — Ну что, Гониль-щи, не против покутить? Горячий шёпот мертвенно холодных губ окутал разум Гониля, тут же безвольно оперевшегося на вытянутый стол. Тон у Сынмина был проникновенным, расслабляющим и услаждающим падкое на вот такие двузначные фразы глупое человеческое сердце. Выдох. Зуд в груди. И едва слышимый шёпот: «прошу». Сынмин ухмыльнулся, вновь обнажив угрожающие клыки, и первым приник к чужим губам. В то же мгновение Гониль задохнулся. Слишком приятна была раздирающая грубость, наполненная блаженным восхищением. Прижав сходящего с ума Гониля к столу так, что у того заболела поясница, Сынмин сжал его бёдра через тёмно-синие брюки. Гониль закончился совсем. Пока клыки дразняще жалили язык и трещинки на губах, а неожиданно сильные руки мяли сверхчувствительные бёдра, Гониль словно парил в небесах. Хотя, скорее, падал прямиком в адскую бездну Тартара. Вряд ли после секса с вампиром можно было попасть в Рай… А во время — пожалуйста, милости просим. Гониль позорно заскулил, как мелкая шавка в брендовой сумке, чем вызвал очередную самолюбивую усмешку у Сынмина. — Милый мальчишка, — промурлыкал он с блестящими и алыми от поцелуев губами. В следующее мгновение этими же блядскими губами Сынмин потёк по жилистой шее. — Играться с тобой — сущее наслаждение… Гониль совсем слегка ощутил острые лезвия клыков на шее и закатил глаза от удовольствия, чувствуя внутри волнение и невыносимое желание быть безвольной игрушкой в руках Сынмина, шумно дышащего в его потную кожу. — Хочешь, я укушу тебя? — тот дрожаще шепнул, влажно целуя истерично трепыхающуюся сонную артерию. — Да, да, что угодно… — Гониль был готов согласиться с абсолютно любой идеей Сынмина: от открытия магазина приколов до парного суицида цианистым калием. Сынмин же посмеялся, вкрадчиво и умильно, тут же мотая головой: — Шучу. Это адски больно, — твёрдый голос в мгновение ока очутился около ушной раковины, — во время укуса кажется, что ты горишь заживо, пока вокруг минус двести градусов. Хочется блевать, кричать и драть кожу. Не шибко романтично, не так ли? Гониль бездумно кивнул и скользнул на столешницу, крепко сжав Сынмина между ног. Мозги уже слиплись в мутное серое варенье, и, притираясь к чужому паху, Гониль не сразу обратил внимание на одну деталь. — Ты… тебе не нравится? — запыханно и несчастно спросил Гониль с осоловевшими глазами, не чувствуя чужую эрекцию. В ответ последовало невнятное мычание и печальное возражение: — Всё замечательно. Не обращай внимания, мальчишка, сосредоточься на другом. Последние более-менее адекватно сформулированные мысли, промелькнувшие у Гониля в голове перед полной отключкой, были о загадке вампирской эрекции и загадке возраста Сынмина. А потом — расстёгнутая ширинка, влажные поцелуи и голые бёдра. Сынмин осел на пол, раздвинув мощные ноги Гониля без усилий, словно тренажёрный зал по средам и субботам не играл никакой роли, и прижался губами к смугловатой коже. Целовал, кусал, метил, вылизывал, присваивал — Сынмин вытворял нечто абсолютно магическое с Гонилем и его жутчайшей эрогенной зоной. Гониль беспомощно стонал и скулил, жмурясь и смаргивая едкие слёзы, ёрзал на скользкой лакированной поверхности стола, не в силах контролировать хоть мизерную клеточку собственного неповиновенного тела. Сынмин поднял на него властный взгляд и убедительно произнёс: — Возьми свой милый галстук в рот и не будь слишком громким. Мы по-прежнему в главном здании министерства, — сердце Гониля пропустило три удара за раз. — К тому же, тебе вроде нравится жевать галстуки. А от последнего замечания щёки Гониля зарделись спелой малиной смущения. Он послушно схватил кончик голубого галстука, перед этим расслабив его убийственную хватку, и затолкнул поглубже в пересохший рот. К собственному стыду, Гониль тут же почувствовал удовлетворение — и от факта вкуса ткани на языке, и от этой прескверной услады для ушей: — Хороший мальчишка. Заслуживаешь награды за подчинение. Широко лизнув внутреннюю сторону бедра в опасной близости к кромке нижнего белья, Сынмин стянул его к щиколоткам и холодными руками покойника коснулся горячей головки. Гониль несдержанно всхлипнул и нетерпеливо подмахнул бёдрами, чем вызвал лишь снисходительную улыбку и мелкие царапины от ногтей. — Спокойно, — шикнул Сынмин и обхватил чужой член, размазывая капли предэякулята скорее не для комфорта, а для насмешки над извивающимся в агонии Гонилем. Мурашки мигрировали от макушки до пят, позвоночник скручивался морскими узлами, перед глазами взрывались кровавыми пятнами далёкие галактики — Гонилю было настолько хорошо, что тело стало гиперчувствительной оболочкой, а душа оторвалась от раздробленных пороком рёбер. Растворяясь под грубовато-собственническими поцелуями и укусами и рвано-дразнящими движениями, Гониль молил Бога о помиловании после такого страшного греха, со сжатыми зубами умоляя Сынмина не останавливаться. Тот усмехался, бормоча в истерзанную кожу похвалу вперемешку с восхитительной грязью и кидая тягучие взоры из-под длинных ресниц. Его идеальная причёска сбилась, пара пуговиц, словно по волшебству, расстегнулась, а клыки двумя белоснежными сталактитами сияли на фоне гранатовых губ. Последний поцелуй, последнее движение ловких рук, последняя насмешка — и Гониль, содрогаясь всем телом, кончил. Его покрывшаяся гарью грешная душа камнем сорвалась в зияющие пропасти алых, налитых кровью глаз О Сынмина и разбилась о пронзительные лезвия клыков.