***
Тридцатое июня. Клуб "Садом". 21:35. Впервые услышав весть о смерти Психеи, Гермиона даже расстроилась. За этот год она успела познакомиться с идолом развратной жизни нижнего Лондона, и та ей показалась очень приятной женщиной, что дала ей ценный совет. Сейчас же смотря на то, как специализированные люди уносят её тело, стало не по себе. Отлично, у нее ещё остались человеческие эмоции. Фильтр скрутки зажёгся под лязг закрытой крышки зажигалки. — Я хочу, чтобы ты заняла её место. Не уловив, что это адресовывалось Гермионе, она продолжала стоять, смотря на кровать, где некогда лежала её знакомая, пока Дилан не дёрнул её за плечо. — Что? — Ты займёшь её место, — сухие слова, что кольнули где-то под рёбрами, ушли вместе со своим хозяином, что даже не обернулся на неё. Тогда, осев на на край кровати и до боли сжав волосы, Гермиона впервые задумалась о словах пожилой сутенерши. <i>Запомни, мужчина — голова, а женщина — шея. Куда шея повернёт, туда голова и будет смотреть. Не допускай, чтобы тобой крутил мужчина, на то ты и женщина. Сдавленно выдохнув, Гермиона прикрыла глаза. — А если ты не можешь помешать его решению, то оберни его в свою пользу. Вот же старая кошёлка, — усмехнулась, она потянувшись к комоду, где бывшая владелица хранила дневник. — Знала, что скоро помрёт.</i>***
Пиджак на кружевной топ-лифчик свободно принимал изгибы её тела, но мужчины в баре не смели поднимать на неё и взгляду. Лишь с уважением, зная её характер и что вскоре придётся сотрудничать. Но везде есть своя свинья, что найдёт грязь, обдолбит свой нос и будет кричать: — Эй, сука, я сказал развернись! — Что тут происходит? — подойдя к охране, Гермиона протиснулась сквозь толпу, наблюдая, как охрана пытается выбить дверь приватной комнаты. — Мисс Грейнджер, клиент заперся с Лимой. Не можем открыть дверь. Она подала сигнал помощи, — помощница пропустила ее вперёд, в тот момент когда охрана расколдовала дверь, но замок заел. Раздражённо выдохнув, Гермиона чуть отошла, чтобы занести ногу вверх и сорвать ручку с двери, открывая дверь с хлопком об стену под косые взгляды, и прошла внутрь. — Дин Дон. Обернувшаяся девушка смотрела на нее заплаканными глазами. Её тушь растеклась кругами от слёз, помада размазана по лицу, и на теле нет ни единого живого места. Искусанная грудь учащённо вздымалась от толчков мужчины, что под кайфом не обращал ни на кого внимания, вбиваясь в неё словно обезумевший. — Мисс… — всхлипнула девушка, до боли закусывая губу. Мерзко. Очередное животное. Едва скривившись от увиденного, Гермиона направила на мужчину палочку, и тот потерял сознание, упав на Лиму. Рвано задышав, девушка, как обезумевшая, начала вырываться из-под него, но упала, не сумев сделать и шага. Подойдя к ней, Гермиона накрыла её плечи, что уже покрылись синяками, своим пиджаком, крепче укутывая и помогая подняться, передала в руки помощницы и других девушек, что вышли из гримерки. Обернувшись на охрану, что держала тело мужчины со скрученными руками, Грейнджер почти прорычала: — Кто он? — Один из новых торговцев, судя по пакету это не Джокера, может пытался сделать свой, — пожал плечами мужчина, передавая ей пакет. Блядство. Просто блядство. Шумно вздохнув, стоявшая к мужчине спиной Гермиона резко развернулась, шумно ударив человека ногой по лицу. — Круцио, — лёгкий взмах руки заставил мужчину проснуться, утопая в агонии крика, что не слишком перебивал шум музыки. Пусть остальные слышат. Пусть знаю. Будет уроком. Опустив руку, Грейнджер почувствовала прохладу на плечах. — Спасибо, Карл, — пробормотала она, надевая пиджак охранника. — Свяжите и отправьте в таком виде родственникам с нашей открыткой, — бросила она напоследок, покидая комнату, зная, что домой он вернётся без члена и желания жить дальше, если не сдохнет от потери крови. Просто блядство. Чёртов день. — Как она? — Пережила сильный стресс, какое-то время не сможет работать, есть разрывы. Он оплатил стандарт, но перешёл выше без доплаты, и, соответственно, девочка была не готова — белокурая помощница встала напротив хозяйки, ожидая дальнейших указаний. — Покрой больничные счета, выплати за моральный ущерб и дай оплачиваемый отдых, — Гермиона устало прикрыла глаза, зажмурив до бликов. — Почему она не использовала кнопку? — Боялась, что убьет его. Ну конечно. Человек, что никогда не убивал невинных, не сможет это сделать так просто. Даже ради собственной безопасности. — Объясни ей после достаточно доходчиво, что если на не будет думать о себе, то она потеряет работу. Утвердительно кивнув, Кора собралась покинуть кабинет, но замешкалась у двери, не решаясь говорить. Гермиона это видела, но упорно продолжала копаться в документах, выжидая, пока девушка наберётся смелости. Даже интересно, Каролина, что на всём её пути становления всегда брала на себя бразды тяжёлой ноши помощника, сейчас стоит у двери, не решаясь обернуться. Лёгкая улыбка легла на медовые губы. — Мисс Грейнджер, мистер Форт просил передать, — тонкая рука с алым маникюром протянула ей бархатную коробочку с вырезным орнаментом. — Я не сказала, где вы сегодня были. Кротко кивнув, Гермиона не посмотрела на помощницу, за спиной которой закрылась дверь с глухим стуком. Тихо взвыв от безысходности, она откинулась на спинку кресла, грубо откинув кольцо, что проехало через весь стол к краю. Алмаз и сапфиры переливались при тусклом свете. Боже, убереги её. Словно туман, что окутал её жизнь всё сгущается и сгущается. Она не видит света. Хотя бы глоток воздуха. Свобода. Совсем глоток. Гермиона срывается с места, едва не опрокидывая кресло, и направляется к выходу из борделя. Ей нужно покаяние. Нужен увидеть свет, нужен воздух, нужно найти того, с кем легко, просто поговорить. Исповедаться. Она найдёт его. Церквей в Лондоне не так много. Всего-то раз, два, три. Четыре. Пять. Нет, наверное восемь. Глубокая заполночь. Церкви закрываются для посетителей. Гермиона осела на скамью для молитвы, зарываясь в волосы и оттягивая их назад. Это последняя. Последние стены церкви святой Марии в её грешном Лондоне. Люди потихоньку покидали церковь, наполненные разными эмоциями. Гермиона их чувствовала, словно проживала. Всю ауру, что грузом опустилась на её плечи. Кажется непосильный ношей. Священники тушили свечи, чтобы утром зажечь надежды и молитвы людей вновь, но это будет завтра. Кажется, ей пора уходить. — Братья его пошли пасти скот отца своего в сихем и сказал Израиль Иосифу: братья твои не пасут ли в сихеме? Пойди, посмотри, здоровы ли братья твои цел ли скот, и принеси мне ответ. И пошёл Иосиф за братьями своими и нашёл их в Дофане, и увидели они его издали и прежде нежели он приблизился к ним, стали умышлять против него чтобы убить его, — томный голос в тишине церкви эхом отражался от стен в её сознании. — Пойдём теперь, и убьём его, и бросим его в какой-нибудь ров, и скажем, что хищный зверь съел его, — Гермиона спиной чувствовала, как длинные пальцы прошлись сзади по спинке лавочки, едва проходясь по её спине. Табун мурашек, вызванный мнимым прикосновением, заставил её вздрогнуть, что не укрылось от чужих глаз. — Когда Иосиф пришёл к братьям своим, они сняли с Иосифа одежду его, которая была на нём, и взяли его да бросили в ров. Ров же тот был буст. Воды в нём не было. — Иуда же потом предложил вытащить Иосифа изо рва и продать его Измаильтянам за двадцать серебряников. Всё было из зависти, — подытожила Гермиона, смотря подсевшему рядом Малфою в глаза, что в свете оставшихся свечей выглядели невероятно притягательными. Как и он сам. Весь такой чистый и набожный. Её глоток свежего воздуха. Понимающе усмехнувшись, Малфой отвёл глаза, а Гермиона отметила для себя кое-что новое. Когда он ухмыляется, его ямки на щеке выделяются лучше, чем при лёгкой улыбке. — Что тебя сюда привело? — его холод больно кольнул где-то под сердцем. А может это прогрессирует её болезнь, но Гермионе не до этого, пока она сидит здесь. — Просто, я искала тебя, — пожала она плечами, непроизвольно нагнув голову вбок, стараясь заглянуть в его глаза, но он вновь увёл взгляд. — Зачем? — Как это зачем, Малфой, — нервно усмехнулась она, — Ты — мой святой, а я — твоя грешница. Пришла исповедаться, — нервно закусив губу, она продолжала глупо улыбаться, смотря на него, но ничего, кроме холода профиля не видела сквозь дым свечей. — Я не твой святой, Грейнджер, — наконец-то он посмотрел на неё, но не так, как она ожидала, на что надеялась. Холод. Люто. Холодно. До ожога. — В мире тысячи священников, ты можешь обратиться к каждому, — встав с лавочки, он возвышался над ней. Вновь сломанной и опущенной на землю, маленькой Грейнджер, молясь, чтобы она не смотрела на него так, словно о единственное её спасение. — Не ищи меня больше. Меня переводят. Подол его одеяния шумно развернулся, ударив полотном по лавочке, удаляясь вслед. Драко знает, что сейчас Грейнджер смотрит в его спину и ком в её горле растёт всё больше от безысходности и обиды. Он не хотел выходить к ней вообще, не должен был, но Боже, он не сдержался. Выходя за пределы церкви, через чёрный вход он аппарировал в кабинет Мэнора, устраиваясь в широком кресле с бокалом бурбона, что предательски обожгло его горло. Дым из самокрутки испарился вверх с тяжёлым выдохом. Тео рассказал всю информацию, что нашёл начиная от её знакомства с Фортом до становления третьей в их иерархии. Сумасшествие. Его не было всего год, но он пропустил самое важное — становление Гермионы, но оно не закончилось. Она не сможет бесследно уйти из этого мира, а значит должна продолжать жить по правилам и вводить свои, а для этого Гермиона должна стать сильной. Должна сломаться, как когда-то сломался он. Она отдохнет, он обещает, но не сейчас. Ещё чуть-чуть, Гермиона. Дай набрать в себя былой ненависти, чтобы вернуться в этот гнилой мир и облегчить твою участь. Покажи, на что ты способна, ведь тайпан спасает себя сама.***
Подонок. Просто гнилое яблоко, каким был чёртов Малфой, таким и остался. — Какой ты к чёртовой матери святой, если не помогаешь заблудшей душе? — крик с надрывом, что почти срывает её голос в звенящей тишине церкви. Дрожащие руки тянутся к карману, но тот оказывается пуст. Её сигарета пропала. Просто блядский день. Подняв голову, всё, что она сейчас могла, смотреть на вырезную фреску зеркал с изображением святой девы и молиться, чтобы всё это закончилось как можно быстрее. Чтобы люди, которых она ненавидит, исчезли быстрее, чем она. Так хочется почувствовать себя свободной. Но вместо этого, аппарируя домой, её встречает букет алых роз и бархатная коробочка с кольцом, что она вновь сжигает, а цветы кладёт под соседнюю дверь старушки. Напоминание. Тик-так, Грейнджер. Пора.