***
– Проснись, золотце. – Н..? Мягкий стон слетел с потрескавшихся губ, а бордовые глаза начали пытаться сфокусироваться на голубом носе под ними. Сквильям моргнул и ему предстал полный вид на лицо Сквидварда. Доброе лицо. Улыбающееся. Фэнсисон огрызнулся и напряг руки в попытке вмазать Сквидварду. Но путы болезненно напомнили о себе. Сквильяму было некуда сдвинуться. И теперь о себе напоминало остальное. О Боже, остальное... Поцелуй, пустой взгляд... Нож. Он сжал веки в отчаянной надежде сбежать от ситуации. Открыв глаза, оказаться в безопасности атласа покрывал, укутанным в тепле и роскоши. Под защитой. ...Веки распахнулись, а надежды рухнули. Нет, всë ещё привязан к кровати Сквидварда без понятия о сути его намерений. – Что... Он в кои-то веки колебался. Мудро ли выуживать его планы? Стоило. – Что ты собрался, э, делать со мной, Сквидди? Тот поднял бровь, немного удивившись. – Не очевидно? – Нет, вообще-то! Блять! Неразумно срываться на сумасшедшего! Сквильям задержал дыхание, ожидая расплаты за выброс эмоций. Но Сквидвард просто улыбнулся. – Что ж, Сквильям, я тебя изнасилую. Воздух встал костью поперëк горла Сквильяма, и он с трудом выдавил нечто чуть громче лепета. – И-зн...? – О, да. В смысле, мы все знаем, что ты всегда сверху, да? Сквильям медленно кивнул. – Значит твоя жопа абсолютно девственная. И это всë, что важно. Ответ задержался от потрясения такой откровенностью. – Но... Было бы бессмысленно спрашивать зачем и почему, так ведь? Чëрт, Сквильям превратил жизнь Сквидварда в старшей школе в ад. Это просто конченая месть? Осьминог с монобровью всегда знал, что тот обидчив и злопамятен, но не ожидал такой степени. Это было чем-то за пределами злопамятности. Безумием. – Ты любишь меня, Сквильям? Повязанный головоногий без тени сомнения закивал. – Да. Да, Сквидди, я тебя обожаю! Он бы чувствовал что тому угодно. Что угодно, чтобы выбраться отсюда. Сквидвард посмеялся. – Ну ты и враль, Сквильям. Иногда мне кажется, что ты даже не знаешь правды. Он ухмыльнулся, потерев левой ладонью впадину чужого правого бедра. – Н-нет, я не вру. Я правда люблю тебя. – Ты просто не хочешь, чтоб тебе вставили. Сквидвард усилил хватку на ногу и опустил вниз руку с ножом. – Ну да ладно. Скоро влюбишься. Я буду твоим всем. Сквильям было открыл рот, чтобы ответить, возразить, задобрить, сказать что угодно, вообще что угодно, но слова его покинули, а их место занял обжигающий укус острого зуба из железа. Он ахнул и скользнул взглядом вниз на Сквидварда, давящего своим лезвием между его бедром и ногой. – С-сквидди! Ты что делаешь?! – Отрезаю ноги. Опять эта абсолютная честность пустым бесстрастным голосом под аккомпанемент улыбки до ушей. – Я вполне буквально уже сбиваю тебя с ног. Он посмеялся над собственной шуточкой, находя происходящее комедией. – Зачем?! Я думал ты просто... меня... Глаза Сквильяма залили слëзы, которыми он начал давиться. – Давай, плачь, Сквильям. Ты просто прекрасен, когда тебе разбивают сердце. Сквидвард надавил на нож сильнее, начав резать и измерять это давление и мягкость плоти. – Но я тебя всë равно трахну, не волнуйся. – Ты больной ублюдок! Он больше не мог скидывать с лица потоки слëз. Сквильям стал икать вперемешку с рыданиями. – Ëбаный некрофил... – Я не говорил, что убью тебя. Лежи смирно. Было легко резать безкостные конечности. – О Боже, Сквидди, нет! Не надо, пожалуйста! Он теперь пресмыкался. Нахуй честь, что угодно, но не ноги. Господи, только не ноги. Крики последовали за протыканием его кожи и ледяными, острыми, пилящими движениями внутри мышц. – О БОЖЕ ХВАТИТ! Сквидвард не ответил, продолжая резать туда-сюда, разрывая вены с лëгкостью, если не с аккуратностью. Сквильям извивался на постели, стискивая зубы. Где же этот выброс адреналина? Какая-то помощь в побеге? Он чувствовал лишь усталость и удушье от верёвок, пока нож то нырял в него, то выныривал. Он сжал веки, но деваться было некуда. Голубая (но синяя) кровь запятнала (то есть благословила собой) дешманское покрывало. Видимо, весь адреналин покидал Сквильяма через его ужасную рану, заметную лишь в упор. Лезвие было очень тонким. – Не так уж плохо, да, милый? Сквидвард вытащил нож и вытер о верхнюю одежду милого. А потом всадил обратно в хрящ и отделил ногу от тела окончательно. Он аккуратно столкнул её с кровати и достал зажигалку. Вскоре её пламя облизнуло кровавую дыру внизу бедра Сквильяма. Для его же блага. Кровь начала сворачиваться. О, Сквидвард задумал много занятий со своим соперником. Он склонился над его лицом и поцеловал в лоб. – Осталось всего три.***
Правая рука присоединилась к левой на полу, а свет огонька заплясал в полумраке кельи. И всë же Сквильям плакал, сам не понимая почему, а его сознание то ныряло, то выныривало из пустоты. – Сквидди... Его голос скрипел сухо, как песок, и он поднял свои выпученные глаза на Сквидварда. – Сквидди, я хочу пить. Ему ответили поцелуем. Теперь уже нежным и греющим губы и изучающим ротовую полость инвалида. Отпрянув, маньяк убрал нож подальше и огладил его лицо. – Ты прекрасен, – промурчал Сквидвард, опускаясь к чужой шее. Он остановился на синем и промокшем насквозь пиджаке и расслабил узел пояса. – Ты должен увидеть себя. Такой ты просто поразителен. Судорога агонии пронзила Сквильяма и сошла на нет меньше чем за секунду. Он отвернул лицо от Сквидварда. Руки того избавились от пояса и нежно обернулись вокруг ткани. – Ты теперь мой, – сказал он с восторгом ребёнка, получившего на Рождество щенка. Безногого щенка. – Ты не уйдёшь. Сквидвард распахнул полы чужого пиджака, сбросив его с хрупкого тела Сквильяма. Хрупкость. Никогда он не думал, что свяжет это слово со своим бывшим врагом. Но теперь, без конечостей, в слезах, крови и без памяти, Сквильям выглядел почти слишком слабым, сломленным. Его дрожь почти что внушало Сквидварду чувство вины. Не вину. Любовь. Он смягчился в лице и, искренне улыбаясь, стал гладить грудь любимого. Тот вздрогнул и вспомнил страх. – Сквидди, пожалуйста- – Не бойся. Сквидвард убаюкивающе обнял голову Сквильяма и любяще поцеловал его монобровь. – Я буду нежным. И он был, когда содрал с себя одежду и гладко проник в Сквильяма, не нуждаясь в смазке за имением почти литра горячей крови. Он нежно вцепился в его плечи, не затронув кровоточащие дыры на месте рук. Но всë же первый нежный толчок вырвал пассива из небытия и воскресил уже убитые нервные окончания. Сквильям едва ли мог дышать, пока в него врывались, растерзывая его изуродованное туловище изнутри каменным стояком. Он попробовал стонать, за неумением кричать несмотря на разрывы его кипящей плоти, тонущей в собственной синей крови, как и всë его видимое окружение. Покрывало, его кожа, Сквидвард. Пот и кровь омывали его синие щёки беспрепятственно. сквильям попытался сжать руки в кулаки, но вспомнил, что у него больше нет рук. И погрузился глубже в пучину отчаяния, боли и горя. Он больше никогда не сможет ходить. Он больше никогда не... Нужда. Он погрузился в нужду. Ему стал нужен тот, кто позаботится о нём. А ещё круговые движения бëдрами при толчках показались ему осторожными. Даже добрыми. – С-Сквидди! Он выгнул спину, его мозги ебали жëще, чем бывшее ещё сегодня девственным отверстие. А толкались в него со свирепой нежностью. И Сквидвард поднял на него взгляд. Смахнул его слëзы. И навис над лицом, чтобы снова поцеловать сломанного осьминога. Даже он удивился взаимности. Пыхтя и хватая чужие бëдра, тот стал толкаться глубже, до упора, и с хриплым острым вдохом сквозь сжатые челюсти наконец кульминировал. Его семя свободно стекло по краям рваной раны посреди четырëх других. Сквидвард поднялся и обнял Сквильяма. – Я люблю тебя, Сквильям. Больше не нужно жестокости. Награда получена. Пауза перед ответом длилась ничтожно мало. И он был честнее и болезненнее всего, что Сквильям когда-либо признавал в жизни. Чувствовал. – Я тоже люблю тебя, Сквидди.