***
У самого злого человека расцветает лицо, когда ему говорят, что его любят. Стало быть, в этом счастье… Л.Н Толстой.
В помещении не было душно, но какое-то непонятное напряжение бродило по воздуху, поникало в лёгкие каждого из присутствующих и оседало тонким слоем сожаления. Никто не мог понять, к чему относится это чувство, все просто старались отвлечься на музыку, извлекаемую Королём. Его толстые, несколько безобразные, украшенные перстнями без драгоценных камней пальцы «скользили» по клавишам. Они прогибались под тяжестью и жалобно так «попискивали», будто умоляя прекратить. Атаманша слушала музыку, поджимала губы и смотрела на голубое платье. Оно сидело идеально на её фигуре, но всё равно ощущалось чужим, украденным и лишним. Женщина женщиной, но было в этом наряде что-то не так. Возможно, то, что он не был предназначен для таких вольнолюбивых дам, как Атаманша. А, возможно, проблема заключалась в одиночестве, терзавшем сердце. У всех присутствующих имелись «свои» люди, те, к чьему плечу можно прильнуть в моменты, когда горечь жизни делалась невыносимой. «Одиночками» оставались Король, продолжавший скорбеть по умершей супруге, и Атаманша, полюбившая за свой век лишь одного человека по-настоящему сильно — Сыщика, младшего брата короля, что отказался от бремени «помощника» правителя и ушёл в вольную жизнь. Он не присутствовал на балу: исчез, просто испарился в воздухе и не оставил за собой никаких следов, кроме пепла и отпечатка на сердце Атаманши. Она слушала музыку Короля, готовилась выйти и волновалась лишь о том, что произошло с Сыщиком. «Он вечно исчезает, появляется, когда и где хочет. Он своего рода кошка — бродит сам по себе и ни от кого не зависит» — говорил Король, когда Атаманша вскользь поинтересовалась судьбой его брата. Безразличие к нему со стороны Короля отвращало, пугало и злило. Атаманша не могла понять, как можно оставаться настолько спокойным, когда твой родной человек исчез, буквально растворился в воздухе, став с ним единым целым. Наверное, Король просто привык, смирился и приучил себя смиренно ждать возвращения брата-кошки. Он будто присутствовал где-то рядом, но увидеть его Атаманша не могла, пусть и пристально вглядывалась в каждый угол, искала в тенях черты «кота», но ничего не находила. Она слепо надеялась, что среди присутствующих обязательно будет Сыщик, нацепивший на себя один из нелепых париков и напудривший лицо до неестественный белизны. Но его там быть не могло: он глубоко презирал напыщенную роскошь, обходил её стороной и предпочитал строгие, простые и комфортные наряды. Одетых в такое среди толпы людей не было. Сыщик бы сразу выделился, дал бы знак, что он рядом. Глупо было думать о том, кто когда-то давно послужил причиной твоего изгнания, кто засадил твоего приёмного сына в темницу. Но сердце, наивное и искреннее, напоминало, что Сыщик всегда давал шанс уйти и сбежать, будто и не хотел ловить и наказывать. Даже в тот день перед изгнанием Сыщик слишком долго говорил, держал и лениво звал стражу. Его словно не интересовало ничего, кроме Атаманши. Она мало говорила с этим мужчиной, но этого хватило, чтобы влюбиться и думать о нём преступно много. Она не отпускала от себя этим мысли и тогда, когда вышла к остальным, к знати, что «пожирала» своими любопытными глазами «дикарку», одевшую красивый наряд. Даже Король глядел с лёгкой добродушной насмешкой. Сыщик бы не стал смеяться или потешаться, он бы продолжил смотреть с интересом и обожанием. Атаманша убедилась в этом в ту секунду, когда Сыщик возник из ниоткуда, встал перед ней, поклонился, улыбнулся по-кошачьему и жестом пригласил на танец, ничего не говоря. Атаманша подняла рассеянный взгляд на Короля, тот пожал плечами и кивнул, мол, я же говорил тебе, что он вернётся. — Я оторву тебе голову, если снова так исчезнешь, — прошептала Атаманша на ухо Сыщику, пока они танцевали. Он хитро хихикнул и пообещал больше никогда не исчезать в одиночку, поклялся в следующий раз взять с собой Атаманшу. Она согласилась.***