А кровь помнит всё

Баам целует так неловко, но с такими медовыми эмоциями, что Куну прилично было бы растаять и поддаться этому порыву светлых чувств, ощутить эту тягучую нежность. Да только в его груди никогда и не было ничего подобного. Это всегда заострённые края — эгоистичное обладание и повышенный контроль — до нервного тика рычащая забота, выраженная через крики отчаяния в моменты своеволия Баама. Они всегда выглядели вместе до ужаса поломанными и совершенно не соединяющимися в общий пазл — разные до мозга и состава сердца — рубящие льдины и пустота мёртвого младенца совершенно не уживутся вместе. И Агеро мог бы это предвидеть, если бы не поддался глупому порыву чувств с самого начала. Я думал, ты меня поймёшь. У тебя был такой же взгляд. В этом и была самая большая надежда Агеро — отчаяние, сквозящее во внимательном прищуре глаз. Но она не оправдалась. И самое иронично-смертельное, что Кун даже этого не понял, продолжая следовать за этим странным мальчишкой — глухое и рычащее в мозгу, что говорит о привязанности. Можно я вздохну полной грудью, а ты подождёшь меня? Ты же подождёшь? Агеро уже начал забывать, как он жил до появления Баама в его жизни. Какого это было не заботиться о том, что подумает о тебе человек? Куна это никогда не волновало, сколько себя помнил. В той жизни ему необходимо было показывать зубы, чтобы в семье тебя хоть на йоту стали воспринимать серьёзнее, а не лишь очередного отпрыска Эдвана Куна от какой-то жалкой женщины. Внутри чудовище, что жаждало быть увиденным многими. Ведь только так можно было заслужить авторитет в его прошлом мире. Мне нравится моё чудовище. Оно устало прятаться, поэтому сейчас от злости оно разъедает мне сердце. Ты же подождёшь меня, Баам? Но он не ждал. И даже и не подозревал, как сильно всё это время болело его жалкое сердце. Целуя сейчас, Баам лишь слышит своё учащённое сердцебиение, чувствует, как подкашиваются ноги, и он держится лишь на крепких руках Агеро, зная, что тот всегда его будет держать, чтобы не произошло, и при всём этом Баам никогда не слышал, как же громко и надрывно кричит сердце Куна, умоляя подождать, пока его родное чудовище прекратит медленно снедать его изнутри. И это правда. Ужасная, смертельная, срывающаяся в крик правда. Баам его никогда не ждал. Баам… Твой свет больно режет глаза. Мне не угнаться за тобой. Кун чувствует ядовитую горечь на губах. Это не его поцелуи. Это не его любовь. Его настоящие поцелуи неразлучны с укусами. Его настоящая любовь резкая и удушающе страстная, абсолютно не щадящая и своевольная. С Баамом так не получается. Чудовище в его груди умеет любить, ведь это сам Агнис, просто его настоящую любовь нужно выдерживать, и он отдаст всего себя, он мир положит под ноги своему избраннику. Его просто нужно понять. Пусть меня снесёт волной и смоет временем из твоей жизни, я всё равно никогда не догоню тебя. Кун готов кричать и ломать себе кости, лишь бы Баам его подождал и понял, что он смертельно устал так жить. Каждую ночь забиваясь в отдалённые места, Агеро тихо умирал — предательские слёзы душили, а в груди слишком сильно что-то болело, ведь от сердца и кусочка не осталось — он готов уже молить о смерти у самого Баама, подставляясь под лезвие ножа в руке. Я сорвал голос, Баам, и не хочу больше гнаться за тобой. — Нам столько раз приходилось находиться порознь. Сейчас даже не верится, что мы наконец будем вместе, — тихо шепчет Баам, заглядывая в холодные глаза Агеро. А Кун молчит, потому что краешком сознания ловит правдивую мысль — без Баама он чувствовал себя лучше. Ему не приходилось постоянно следить за своими поступками, ему не приходилось прятать свою настоящую натуру. Он был спокоен всё это время. Он был самим собой. Ты меня не услышишь, Баам, ведь между нами пропасть. Но, к сожалению, кровь в его жилах помнила слишком многое.

***

— Эдван, прошу тебя, не вступай в битвы почём зря, — недовольно фыркает Ви, но всё же аккуратно перевязывает повреждённое плечо Эдвана. — Когда ты так говоришь, мне хочется назло тебе ещё раз ввязаться в сражение, — ухмыляется Эдван, не сводя внимательного взгляда с такого заботливого Ви. На самом деле он готов снова и снова сражаться, лишь бы потом Ви снова и снова его так перевязывал — та самая сокровенная тайна его пылкого сердца. — Ещё одно слово, и я тебе завяжу рот, — ворчит в ответ Ви, а Эдван так искренне смеётся. Он никогда прежде не ощущал себя таким живым, как в эту минуту — по крайней мере он так думал. И таким до глупого счастливым. — Хочешь поиграть, Ви? — Эдван слишком неожиданно оказывается близко к лицу Ви — ещё немного и носом коснётся — тот поражённо застыл, а Кун так сладко улыбается — сахарная виноградина и то будет не такой сладкой. — Эдван, — тут же отстраняется Ви, но не может скрывать улыбку, что хитро затаилась в уголках губ. Эдвану всегда казалось, что они будут вместе до скончания времён — 13 Великих Воинов, друзья, узы которых заковала не одна совместная битва в Башне. Он никогда не признается, но без них его мир рухнет. Без них всех. А без Ви он умрёт, ведь уже давно отдал ему своё сердце — так тихо и аккуратно, столь не похоже на свою привычную смелость. А он даже и не знает об этом. Но годы шли, и маленькая семья Эдвана стала разламываться на части — время всё же унесло их юношеские нотки, где каждая крупица чувств делилась между ними поровну. И его забытое сердце всё сильнее наполнялось болью, когда украдкой Эдван замечал, как Ви смотрел на Арлен, как брал её за руку и как ей улыбался. Всё дружеское внимание превратилась в настоящую любовь, а Эдван всё никак не мог принять правду — он был лишь другом, вся забота была до смешного простой крупицей внимания, не таящая за собой никаких глубинных чувств, а все сказанные слова были блажью. — Я так рад, что ты рядом, Эдван. — Эдван, ты невыносим, но без тебя было бы ужасно. — Я скучал. И однажды его сердце окончательно разорвалось. — Эдван, я сделал ей предложение! Ты не представляешь, как я её люблю. В тот день разразилась ужасная гроза — в тот день Эдван Кун умер. Он бежал всё дальше и дальше, пока слёзы сжигали его лицо и душу, а потом раздался неистовый крик боли, который никто так и не услышал. Упади на колени, искрясь молниевыми разрядами. Задыхайся своими осколками умершего сердца и смотри как рушится твой мир. Ты не успеешь его спасти, поэтому отчаянно кричи, кричи, кричи. Лишь одинокая фигура в белом тенью прячется за твоей спиной. Прячется и всегда следует за тобой, куда бы ты ни пошёл. Он слышал твою боль, Эдван.

***

Агеро кровью ощущает призрачные разряды тока рядом с Баамом, но никогда на них не фокусировался, продолжая обнимать его — так устало, но в надежде найти рядом с ним покой. Сердце уже перестало так болезненно дрожать, руки скорее по инерции раскрываются для объятий, а губы привычкой отвечают на поцелуй. Больно, да, но уже настолько въелось до костей, что стало всё равно. А потом настало время вторжения в Гнездо, где Кун смог жадно вдохнуть минуты полной свободы рядом с Уайтом. Нельзя сказать, что Агнис удивился такому раскладу событий — всё же он сам предложил ему помощь. Скорее он не ожидал, что именно рядом с Уайтом так естественно почувствует себя самим собой и даже поймает настойчивую нотку наслаждения. — Вот уж не думал, что ты предложишь Нам помощь. — Я из тех, кто готов ради победы на всё. Куну даже показалось, что боль утихла после этих слов, а в груди перестало кровоточить — забвенный момент забытья. Но в миг всё это исчезло, когда он подумал про Баама. — Только Бааму не говори, окей? — Не волнуйся. Мы не скажем ему, «что его ближайший друг пожертвовал душами мёртвых солдат, чтобы воскресить худшего из Убийц». Ухмылка на его губах была слишком издевательской, что раздражение запенилось в уголке рта, потому что Агнис понимал, что Уайт безусловно прав в своих издёвках. Они, Кун и Баам, всё равно будут на разных сторонах баррикад, как бы Агеро ни хотел нагнать Незаконного. — Только что же просил не говорить этого. Звучит так, будто я чудовище какое-то. — Ха! Мы думали ты и есть чудовище. Да, он такое же чудовище. И как же приятно говорить об этом вслух. Дышится легче, и прочие беспокойные мысли меркнут. Теперь Агнис может наиграться вдоволь, раскрыв свою дьявольскую натуру без опасений. Агнис облокачивается спиной о стену, и его оскал заставляет Уайта задуматься о многом под его речи о манипуляциях толпой. Убийца явно недооценивал Куна. Даже удивительно, как Баам держал подле себя такой прекрасный ледяной лотос, не подозревая насколько он смертоносный, если раскроется. Возможно, окажись Агнис на месте Уайта в той знаменитой бойне, которую Убийца устроил, Кун бы в конце своими руками всех смёл, оставив лишь реки крови — он бы контролировал даже момент смерти этих людей вплоть до мелочей, а не только её зарождение. — А тебе в голову не приходило, что, когда Мы вернём былые силы, ты уже не сможешь взять Нас под свой контроль? — Уайт приближается к Агнису слишком неожиданно — слишком близко, обжигая своим дыханием — и зажимает у стены, выставив левую руку около его виска. Наклоняет голову чуть в бок — как же ему интересно, что творится в этой голубовласой голове — и ухмылка тонкой ниточкой медленно ползёт вверх по губам. Но Агнис даже не дёрнулся — кровь по жилам тут же взорвалась электрическим разрядом, смешавшись со льдом — сапфировые глаза на миг сверкнули чем-то потаённым, отчего интерес Уайта ещё сильнее загорелся. — В подобном сражении тебе нет резона предавать нас лишь потому, что ты вернул силу, — самодовольно парирует Агнис, не сводя глаз с Уайта — они как будто пропали из этого мира, укрываемые серебристыми волосами Убийцы, зациклившись лишь друг на друге. — К тому же, у меня есть связи с главами моей семьи. Поэтому я не боюсь. — Хорошо. Не знаем, осознаёшь ли ты, насколько могущественными Мы были на пике своей силы, — Уайт наклонился ещё ближе, соприкоснувшись носами с Куном. — Но, когда ты увидишь Нас в полном расцвете Наших сил… Надеюсь, ты не струсишь, Избранный. — Жду с нетерпением. Уайт целует резко, тут же закусывая нижнюю губу, отчего Агнис перестаёт дышать, переполняемый наслаждением — кровь лишь сильнее забурлила электрическими потоками, выбиваясь из общего льда, будто настойчиво напоминала о чём-то своему обладателю. Но Кун уже ничего не чувствовал кроме губ Уайта и его рук — яда и в помине не было, лишь ментоловый привкус на разбавку с неожиданно вспыхнувшей страстью. Я чувствую, как начал снова жить. А кровь настойчиво щёлкает электрическими разрядами — забытое когда-то, но проснувшееся вновь.

***

— Ты всю погоду испортил, Угорь. Слышит за спиной Эдван и тут же подрывается, приставив копьё к шее этого человека. Руки била мелкая дрожь, на щеках всё ещё виден проблеск соленых дорожек, но Эдван сейчас готов был при любом раскладе отсечь Арье Хону голову, чья ледяная насмешка издевалась над Куном. Как же он был зол, ведь совершенно не успел спрятаться за своей ложью и бесконечными масками — а Хон ждал лишь этого момента. — Ты плохо меня слышал, Хон? Я убью любого, кто назовёт меня Угрём. — Хорошо, я повторю ещё раз, Угорь. С трудом переводя дыхание от переполняемого гнева напополам с ещё не утихшей болью, Эдван опасно надавил лезвием своего копья на мерно движущуюся жилку на шее Хона. — Если ты не достанешь свой меч, я убью тебя прямо сейчас, — шепчет Эдван, не ослабляя давление копья, пока вокруг него уже потрескивала молния. Хон же был леденяще спокоен, словно этого и ожидал от Эдвана — словно специально довёл — лишь ухмылка затаилась в уголках губ. — Смотрю, ты прямо жаждешь снова подраться. — Доставай свой меч, Хон, — практически рыча, прикрикнул Эдван. И Кун наконец увидел знакомый блеск клинка, но всего лишь на одну секунду. Он не успел и дёрнуться, как уже оказался на земле, прижатый остриём меча Арье — Эдван так и не научился видеть движения его оружия. — Мы устроим поединок, но только на моих условиях, Угорь, — царственно глядя на Эдвана сверху, ответил Хон, медленно ведя остриём меча от его груди вверх по горлу и останавливаясь на краешке подбородка. — Мы устроим небольшое испытание, чтобы тебе не было так скучно. Ты же любишь развлечения. Если сможешь удержать меня на земле 10 секунд, победишь и получишь «неизвестную награду» от меня. Если же я удержу тебя 10 секунд, выиграю я и получу гарантированное желание, которое выполнит для меня сам Великий Марлин. Эдван со скрежетом металла вырвался из-под меча Арье, скрестившись с ним копьём. Бешенный блеск в его глазах и трескающая молния вокруг была чётким ответом для Хона. — Будем считать это «да». Арье Хон всегда был слишком надменным и холодным, что немногие из 13 Воинов могли найти с ним общий язык, пусть и был он в беседах довольно учтив. Он как будто намеренно отталкивал от себя всех, не подпускал, не давал залезть в душу никому, отрезая любые попытки наладить с ним связь своим острым взглядом. Лишь Хоарду он мог изредка хитро улыбнуться и вновь окликнуть его «Угрём», ведь именно Хон и является автором этого прозвища, которое невозможно выводило Эдвана. И было всем удивительно, как такой человек смог поладить с таким электрически льдистым и праздным Эдваном. Эти двое не раз устраивали дружественные поединки, хотя со стороны эти битвы выглядели уж слишком жестокие — как будто они ставят свои жизни на кон. Они постоянно выводили друг друга на азарт, открыто манипулируя друг другом, однако никто из них двоих и против не был — карты, поединки, даже Эдван смог уговорить его на выпивку на скорость, бесчисленные интеллектуальные споры по любому вопросу, ставки в настоящих битвах, где нужен план, а где лучше импровизация. Густанг однажды предположил, что секрет их непонятной всем связи заключался в притяжении подобного к подобному — всё же холод — неизменный спутник льда. Видимо он был прав. Их взаимоотношения всегда строились по весьма жестоким для многих меркам. Как будто их заветная цель была в проверке на прочность друг друга, и каждый раз они выглядели до невозможного живыми вместе. На самом деле им нужно было выпустить своих демонов, чтобы легче стало дышать, чтобы почувствовать себя такими чудовищно сильными. Больше всего Хон не терпел лжи, наверное, поэтому Эдван рядом с ним становился совершенно другим — самим собой — нежели чем когда он был подле остальных. Для Хона Эдван никогда не являлся праздным и великодушным — Его Хоард был резок, холоден, любил до удушья контроль и не терпел уступать — Его Хоард был ледяным лотосом цвета индиго — Электрическим Угрём, который от природы является хищником и у которого от природы практически нет врагов. Украдкой наблюдая, как Эдван пытался сблизиться с Ви, Хон всегда забавлялся с этой картины и ждал, когда же до Куна дойдёт, что он слишком отличается от Ви, чтобы стать ему парой — хищник не может долго прятаться в шкуре безобидной жертвы — Угорь не выживет, лёжа неподвижно на дне — чудовище не сможет ужиться с добряком. Да, Хон забавлялся, но ждал, когда вернётся Его Хоард — а он несомненно вернётся. Рано или поздно. — Сколько же ты себя держал, Хоард, — вновь скрещиваясь оружием в разгаре битвы, говорит Арье, не спуская глаз с Эдвана — поломанного, уставшего и практически умершего Хоарда. — Ты действительно поражаешь своей тягой к саморазрушению. И мне так было непонятно. Зачем же ты это делал? — Заткнись, Хон! — срываясь на крик, яростно нападал Эдван. И было ему ужасно больно, ведь он так устал играть в милого Эдвана, который жаждет заполучить улыбку Ви, устал от собственных лживых улыбок без передышки, когда ему в пору умереть от боли — он просто устал. — Правда режет глаза, Хоард, поэтому я ненавижу ложь — после неё всегда приходит боль. Ты должен был это понять и прочувствовать на своей шкуре. И после этих слов Хон намерено пропустил удар Хоарда, оказавшись тут же прижатым к земле. — Вставай! Ты поддался, Хон! Сбрось моё копьё, ты можешь, мы оба это знаем, — надрывно кричал Эдван, пока тело била мелкая дрожь, а Арье лишь ухмылялся, отсчитывая заветные 10 секунд. — Ты выиграл, Хоард, — прошептал Хон. — Теперь ты получишь от меня заслуженный подарок. Эдван успевает только моргнуть и уже чувствует вкус чужих губ. Хон целует резко, прокусывая нижнюю губу до тонкой струйки крови, и его хитрая улыбка тает в страстных поцелуях, когда воздух наполняется новой волной щелчков электричества. Хоард словно наконец вырвался на волю и ожил — кровь взорвалась электрической волной наперебой со льдом. Хон всегда хотел быть Богом, а Хоард жить не мог без контроля — несомненные чудовища во плоти, но всё же холод — неизменный спутник льда. Проигрыш Арье — лишь подаяние Бога — необходимый элемент для воскрешения Его Хоарда. Пожалуй, именно такая цель оправдала все средства. В конечном итоге Хон всё равно выиграл. Через некоторое время они оказались в комнате Хона. Эдван совершенно не помнил, как они добрались до неё, находясь в туманном забытье бешенных эмоций, что нещадно мутили рассудок лучше любого алкоголя. Он лишь помнил, как Хон до ужаса властно повалил его на кровать, как сам рефлекторно схватился за его талию, как резвым движением Арье прижал его левую руку, которая до этого нахально стягивала белоснежные одежды, к холодной простыне, пока губами зацеловывал шею, заставив Эдвана захлёбываться в собственном дыхании. — Наконец ты вернулся, Хоард. Прошептал Хон, сбавив темп их страсти, и внимательно посмотрел в глаза Куну, положив прохладную ладонь на крепкую грудь в области сердца Эдвана, кожа которого была такой же холодной. — Теперь ты полностью мой, Хоард. И Хон несильно надавил ногтями на его грудь, ведя пять тонких полос красного цвета от сердца вниз. Эдван, не в силах справиться с возбуждением, протяжно застонал, запрокинув голову и сильнее сжав тонкую ладонь Хона, которая всё ещё прижимала его руку.

***

Ладонь Уайта оказалась на груди Агниса прямо в области сердца, и Убийца чувствовал, насколько оно неистово живое, пока они разрывали друг друга в страстных поцелуях. — Твоя тяга к саморазрушению Нас действительно поражает. Насмешливо заметил Уайт, разорвав очередной поцелуй. Он прекрасно видел все эмоции Агниса в момент, когда тот обнимал Баама после победы в битве за первую стену Гнезда — в каждом движении рук Куна сквозила боль — он снова пытался запереть своё чудовище — он снова хотел запереть себя и спрятать подальше от Баама, предоставив ему фальшивку-Агеро. А потом они пересеклись глазами — подобное тянется к подобному — и Уайт забавлялся, ожидая, когда же этот юноша осознает свою несовместимость с чудовищем, которое выращивает FUG, постоянно пряча себя настоящего, чтобы не впасть в немилость. — Твоё чудовище Нам по душе. Твоё мне тоже. И сейчас находясь в кровати Уайта, Агнис наконец до эгоистичного чувствует себя на своём месте — он чувствует себя живым и свободным. Уайт несильно надавливает ногтями на его грудь, ведя пять тонких полос красного цвета от сердца вниз. Агнис, не в силах справиться с возбуждением, протяжно стонет, запрокинув голову и сильнее сжав тонкую ладонь Уайта, которая прижимала его руку к шёлковым простыням. Арье всё же забрали души Кунов.