*
Три дня тому назад они тоже возвращались поздно, только не с собрания единомышленников, а из джаз-кафе. Сакура давно мечтала послушать эту новую музыку в исполнении настоящих музыкантов из Америки, и, наконец, ее желание сбылось. Впрочем, музыканты были не темнокожими африканцами, а филиппинцами, но это сути не меняло: Сакура была в восторге, да и Какаши тоже здорово провел время. Они танцевали весь вечер, пока она не попросила присесть — устала. Стакан ледяной пепси-колы взбодрил обоих супругов, но желания танцевать больше не прибавил. Разгоряченная, она выбежала на улицу, утянув с собой и Какаши. Раскрасневшиеся щеки, блестящий взгляд и обкусанные губы его супруги говорили об одном: она желает чего-то большего, нежели просто танцы. Может быть, поцелуев? Джаз-кафе было напротив небольшого парка, весной там расцветала сакура, было людно, но в начале осени здесь никого не было кроме них двоих. Молодая жена дернула его за руку и увлекла в поцелуй. Касалась его губ жадно, порывисто, будто никогда в жизни не пробовала ничего слаще, будто ей было мало всех ночей, проведенных с ним, и его ласк. Ее страсть не могла оставить его равнодушным. — Я хочу большего, — быстро шепнула ему и скользнула ладошками по шее, вниз к плечам, оглаживая его сквозь тонкую рубашку. — Может, доберемся до дома? — Хочу тебя прямо сейчас. — А если нас увидят? — К черту! — Так нельзя! — Почему? — прошептала, когда почувствовала, как он пробирается рукой через ее одежду. Даже если на ней был тонкий плащ и укороченное платье под ним, это еще не отменяло замысловатого нижнего белья. Он любил ее раздевать медленно, в кровати, рассматривая каждую деталь гардероба, но не здесь посреди улицы. Сакура была не против. Каждый ее вздох, каждый стон распаляли в нем дикое желание. Надо было держать себя в руках, но с каждой секундой становилось сложнее. Стоило закрыть глаза, в сознании яркими образами всплывал ее взгляд, улыбка, маленькая обнаженная грудь, белая кожа и округлые бедра. Она имела над ним безграничную власть в постели, а он над ней. Оставаясь наедине с ней, готов был полностью подчиниться и принять любое предложение, даже самое безумное. Но только не здесь и не сейчас. Так нельзя. С досадой сжал изгиб ее бедра и быстро отпустил. — Прости, я так не могу, — сказал ей, но тело говорило об обратном. Обнял еще сильнее, почти вжимая в себя. Слышал, как она раздраженно выдохнула и поцеловал в макушку, надеясь, что касание губ успокоит ее. Не помогло. Сакура вынырнула из его объятий и отошла в сторону, пряча руки в карманах. Какаши остался стоять на том же месте, прикурил — нужно было привести чувства в порядок. Он точно так же хотел ее взять прямо сейчас, но с детства знал, что любовь в публичном месте — это проявление неуважения к женщине. В их отношениях он был старше, а значит, должен быть направляющим, а не тянуть вниз. Можно быть хоть тысячу раз современным и свободным от стереотипов, но не таким образом. Скорее всего, Сакура посчитает его старомодным, однако то, что она предложила, не смог принять. — Пойдем домой. Сакура ничего не ответила ему. Шла рядом, но всем видом показывала свое отношение. И зачем только отказал ей? Возможно, все было не так страшно, как ему казалось? Время близилось к полуночи, улица была пуста. Затушил и выбросил окурок, осторожно положил ладонь на ее плечо, намекая, чтобы она подошла ближе. Ее молчание затягивалось, это начинало напрягать. Надо было подобрать какие-то слова, но все провалилось в бездну сожалений. Так тоже нельзя. — Послушай, если бы нас кто-нибудь застукал в самый неподходящий момент? — Я устала, пойдем скорее домой, — сказала настолько отчужденно, насколько могла. Даже если позволила себя приобнять, попыталась ускорить шаг, но Какаши быстро догнал ее. Совсем скоро они оказались на своей улице. Еще немножко, и он сможет поговорить с женой напрямую. Это одновременно и радовало, и вселяло неслабую нервозность. В последнее время она стала чаще жаловаться на усталость, появилась любовь к острой пище. Он постарался вымести все домыслы из головы и нащупал ключи в кармане, чтобы открыть дверной замок. Сакура опередила его и открыла первой. Не успела вскрикнуть, как на нее набросился некто. Какаши мгновенно оттолкнул ее в сторону и одним ударом сбил с ног нападавшего. Тот споткнулся и упал с высокого порога энгавы. — Да чтоб тебя! «Мужчина, ростом ниже меня, узкий в плечах, но хорошо сложен» — пронеслось в голове. Нападавший быстро поднялся и снова полез в драку. Какаши дернул ручку выключателя, яркий свет ударил по глазам всех присутствующих. «Странно, что он только один. На вора не похож — тот бы постарался сразу скрыться или затаиться в комнатах». Быстро ввалился в гэнкан вместе с Сакурой и закрыл дверь. — Включи везде свет! Она пробежала по комнатам и понажимала на выключатели. Какаши одним огромным прыжком добрался к токономе и снял со стены фамильную катану. Оружие не точено с тех пор, как мать передала ему в день совершеннолетия, но чтобы отпугнуть незваного гостя, сгодится. С опаской осмотрел комнаты: вроде никого. Из комнаты вышел старый Паккун и сонно щурил глаза на свету. «Тогда какой смысл незваному гостю в открытую нападать?» Не успел додумать, как в дверь что-то ударило. Большое, крупное. Раз и еще раз. Собака почуяла чужого и зарычала. — Спрячься здесь, — быстро сказал и указал катаной на нишу для одежды. Сакура с опаской посмотрела на него, и вжалась в деревянную створку, но не скрылась внутри. «Впустить или дождаться, пока снесет дверь?» Нет времени на сомнения. После очередного удара дверные пазы угрожающе треснули. Потянулся к дверной ручке, но остановился. «А если у врага огнестрельное оружие? Будь хоть самым лучшим фехтовальщиком, против пули никакой меч не спасет» Резко дернул дверь и замахнулся мечом. Косой удар пришелся по плечу врагу. Если бы меч был острым, отрубил руку на раз-два, а так даже крови не заметил. Гость оскалился и зыркнул на Какаши злобным взглядом, одновременно вскидывая руку с револьвером. Момент истины. — Тебе конец! — прошипел Какаши. Один нечистый прием, и гость опрокинулся на деревянный пол. Послышался треск костей. Паккун заливисто залаял. Револьвер со звоном отлетел в сторону. Какаши не дал подняться. Пнул ногой под ребра и прижал его всем телом к полу. «Разговоры потом. Надо его обезопасить». Враг не хотел просто так сдаваться — выгнулся изо всех сил и лягнул головой в нос. Внезапная боль обожгла, но не лишила способности атаковать. Из носа тоненькой струйкой потекло что-то теплое. С силой заломил ему руки, надеясь, что издаст хоть один звук. Сакура протянула мужу пояс-оби, чтобы связать незваного гостя. Какаши обмотал его руки вместе с ногами, чтобы не было возможности подняться. — Кто тебя послал? В ответ было только мычание. Какаши снова пнул его. И снова мычание. — Кончай придуриваться! — проорал ему и дернул за волосы так, что голова опасно оттянулась назад. — Говори все, что знаешь! Вместо ответа гость широко открыл рот и с вызовом посмотрел на Какаши. Стоило заглянуть внутрь, стало все ясно: у его не было языка. Какаши метнулся к столу, где лежала вчерашняя газета с огромной статьей и фотографиями семьи члена Совета Старейшин. Уважаемый господин и его жена красовались на первой полосе, а ниже была обличительная статья о них. Несколько месяцев тому назад этот господин подал жалобу на Какаши, после чего ему пришлось уйти из полиции. Рано или поздно он бы ушел, но не таким способом. Впрочем, сейчас уже не важно. Какаши сунул под нос гостю фотографию в газете, спрашивая, кто его послал. Надеяться, что тот согласно закивает головой или замычит в ответ, было бесполезно — он молчал. Если бы повезло, тогда бы сложилась общая картинка происходящего… — Надо вызвать полицию. Прибывший молодой человек и его помощник долго удивлялись, как Какаши смог самостоятельно обезвредить незваного гостя. Потом сомневались в том, что гость пришел явно не с целью ограбления. Замок на входной двери не взломан, а вот окно в додзе было приоткрыто. Долго осматривали все комнаты и в итоге на неизвестного надели наручники и вывели. Когда они остались вдвоем, Сакура окликнула его: — У тебя кровь. — Да, знаю, — ответил ей и вытер лицо рукавом. — Уже перестала, наверное? — Подсохла. Какаши поднял меч с пола, осмотрел, вытер и вставил обратно в ножны. Подошел к Сакуре, обнял ее и, наконец, извинился за случай в парке. Не важно, был он прав или виноват, после всего случившегося нужные слова нашлись сами по себе. — Знаешь, у меня уже из головы вылетело, а ты снова напомнил. Теперь мне стыдно. — Тогда давай просто забудем об этом? — Какаши смахнул пряди волос с ее лица и заглянул в глаза. — Меня больше беспокоит другое. — Ты боишься, что пришли мстить за то, что ты не согласился работать на Шикамару? — Я не боюсь, Сакура. Просто хочу добиться правды. — Может быть, не надо? Я не хочу, чтобы такое повторилось, или в тебя стреляли, как в Мадару. — Не повторится, — постарался успокоить ее, но сам был не совсем уверен в том, что говорит. Когда Шикамару явился в корейскую столовую его отца и попросил сыграть роль посыльного, он отказался. Несмотря на свой отказ, Какаши получил заказное письмо прямо на рабочем месте: думал, что пишут мать с отцом, а получил совсем другое. В письме шла речь о взаимоотношениях клана Учиха с внутриполитическими течениями более чем двадцатилетней давности. Написано было много, однако главная суть состояла в том, что некоторые из Учиха на протяжении многих лет финансировали деятельность политического кружка под названием «Рассвет». Все бы ничего: подобные кружки действовали во все времена в разных странах. Опасность была в том, что его участники замахнулись ни много ни мало — свергнуть императора Мэйдзи и восстановить власть сегуна. Даже спустя много лет после Реставрации в стране витали подобные настроения. Денежные вливания поступали регулярно и за несколько лет существования «Рассвета» выросли в сумму, равную бюджету небольшой страны. Этого было бы достаточно для финансирования повстанческой армии. Махинации проводили с помощью одного из членов Совета Старейшин при императоре. Этот человек был женат на госпоже Като Шицуне, а ее семья была главным идейным вдохновителем будущего восстания. Какаши слышал об этом кружке от Цунаде, она часто предостерегала его от посещения единомышленников именно так: запугивала, что все может обернуться для него не лучшим образом. Через несколько дней в столичной газете вышла разоблачительная статья про «Рассвет», его вдохновителях и меценатах. А в следующем выпуске — короткая заметка о том, что уважаемый член Совета Старейшин слег с болезнью. Когда заходил к Мадаре, чтобы проверить его здоровье, рана от пули затянулась, но боли иногда беспокоили его — он пил шампанское, празднуя свою победу над остальным кланом. Смерть младшего брата наконец отмщена, враги получили по заслугам, а он снова стал главой клана. Первым приказом Мадары был запрет на родственные браки. Какаши упомянул вслух, что мать была бы рада его победе, ведь она тоже в какой-то степени пострадала от действий «Рассвета»: семья Като очень хотела, чтобы та в свое время породнилась с ними. Оказалось, что Мадара не знал таких подробностей и даже обмолвился, что послал специально обученного человека, чтобы тот разузнал все. Потом обмолвился, что его человек не справился с заданием и попал в тюрьму. Узнав от Какаши о причастности Цунаде, он буквально просиял и спросил, не скоро ли она вернется? Он хотел знать больше о ее отношениях с кружком, и Какаши зачем-то проговорился, что о кружке должен знать Орочимару. — Тот патологоанатом, который проводил вскрытие Итачи? — лениво поинтересовался Мадара. — Именно, — подтвердил он и покинул дом Учихи. На обратном пути Какаши сильно пожалел о том, что проговорился Мадаре об Орочимару. Почему он заинтересовался участием Цунаде? Разве за столько лет их тесного знакомства он так и не узнал? Помня о приступах ярости у представителей клана Учиха, следовало бы держать язык за зубами. Но ведь Мадара создавал впечатление вменяемого человека и всегда был на их стороне, сомнений быть не может. Однако интуиция подсказывала обратное. Какаши хотел отправить отцу телеграмму, чтобы они оставались в Хакодатэ как можно дольше — пусть уляжется истерика с заговором. Знать бы еще их адрес…*
Осторожно оттеснил Сакуру назад и сам подошел к двери. Внимательно прислушался, а потом облегченно улыбнулся, слыша с порога возмущенный крик Цунаде. Отец отвечал ей в том же духе. — Видишь, ты переживала, когда у нас вышла недомолвка, — тихо проговорил Сакуре и открыл дверь. Когда вошли в дом, лица родителей были настолько удивленными, будто они отвлекли их от чего-то более важного, чем простой разговор на повышенных тонах. За столько времени отвыкли от него? Какаши быстро подошел к Цунаде и крепко обнял. Помнил, как в детстве, обнимая ее, упирался носом в плечо. Теперь наоборот. — Мой мальчик! Слов не нашел, но остро почувствовал, что сейчас должен ее защищать, как никогда прежде. Считал Цунаде ближе и роднее, чем настоящую мать. Нехотя выпустил из объятий и подошел к отцу. — Вот и расцвела наша Сакура! — Цунаде взяла ее за обе руки и заглянула в лицо. — Ты хорошеешь изо дня в день! Не особо задумался над ее странными словами вместо приветствия, но на следующий день в аудитории вспомнил, как она говорила, что у беременной женщины лицо слегка меняется: глаза становятся более выразительными, губы слегка полными. Всегда считал это выдумкой и даже сейчас решил еще раз опровергнуть ее слова. Пока девушки писали самостоятельную работу, скользил взглядом по их лицам. Вот Наоки, которая, по словам Сакуры, замужем — девушка всегда была круглолицей с близко посаженными маленькими глазами, — вряд ли была в положении. Миюки была с заметной округлостью в области живота, здесь даже не надо всматриваться в лицо. Мичико всегда ходила с надменно-кислым выражением лица, что и смотреть на нее лишний раз не хотелось. Прошмыгнул взглядом по остальным и не заметил ничего особенного. Вернулся и посмотрел на Миюки. И в самом деле, ее глаза казались больше обычного, губы пухлее, а на носу появилась россыпь веснушек. Оглядел Сакуру и резко отвернулся. Неужели она тоже в интересном положении? Дышать стало трудно, пришлось ослабить галстук. Закрыл глаза ладонями и провел вверх к волосам, еще больше взлохмачивая непослушные пряди. Сильно захотелось курить. Решил ненадолго выбежать на улицу, но потом вспомнил, что стоит ему выйти, студентки начнут списывать друг у друга. Посмотрел на часы: до конца еще сорок минут. Это была самая длинная пара в его жизни.