looking for silver found gold.

Когда Гэвину отказывает Коннор, планеты не сходят с орбит, не случается погодный катаклизм, не начинается ураган, лесной пожар не задевает жилые участки, урожайность не терпит убытки. Не случается ничего, кроме его точного нет. Когда Ричард просто шутит, что Гэвину стоит просто не влюбляться, кажется, что что-то точно случилось. Типа, он ведь не плохой парень? Плохие парни нравятся девушкам, а искать их интерес Рид перестал к девятнадцати. Тина иногда называет его куском дерьма, но это настолько дружелюбный её жест, что Гэвин, типа, перестал воспринимать его буквально? Когда Гэвину отказывает Коннор, кажется, что ничего нового он не узнает. Будто решение задачи подтверждает калькулятор и ответы задачника. Будто его убеждение, что Коннор скажет нет на всякий случай написано карандашом. Когда его блядский близнец говорит нет, оно ощущается тяжёлым грузом, который почему-то носить тяжелее бремени. Просто не влюбляться в просто брата человека, который в курсе слишком многого. Будь Рид по другую сторону закона, Декарта нашли бы на дне болота. Или не нашли бы вообще. Обоих. Но он не плохой парень. Если клятва и профессия имеют отношение к его личности, то утверждать можно уверенно, но как будто это не так. Доказательств, что Гэвин не кусок дерьма, оказывается мало. Типа, он достаточно взрослый, чтобы пытаться в самоанализ, и узнать, что ты чешешь ноги на социальном дне — не лучшая перспектива. Ричард Декарт заедает у него в голове, как свежий хит, как рингтон будильника, как, блять, мысль, не дающая уснуть в два часа ночи, что — просто не надо влюбляться. Коннор — кусок дерьма? Если его брат в курсе его слабости к своему брату, то, должно быть, да? Он крыса, крот и всё такое, но вряд ли кусок дерьма. Здесь такой один, и, типа, остался только Гэвин. Просто не влюбляться. Звучит, как хороший план на ближайшие пару жизней, если верить в карму и перерождение в камень. Может быть, это будет полезным на мировом масштабе или типа того. Когда Гэвину отказывает Ричард, причин мусолить произошедшее оказывается больше, чем поводов. Если знает Коннор, то знает Ричард. Если знает Ричард, возможно, знает ещё кто-то? В пределах восьми миллиардов. Он пишет вечером в конце рабочего дня Тине, действительно ли он такой — кусок дерьма и, типа, плохой парень? Она отвечает «хаха, да», и закрыться дома без выхода в социальную жизнь хочется в пару раз сильнее. Будто батарейка, обычно заряженная, доработала свои два процента и даёт полминуты до выключения. Ни Ричарда, ни Конора не хочется видеть в ближайшее пару жизней, даже если он станет камнем. Если бы у них была тяга к их коллекционированию, то попасть в неё — самая настоящая карма. Хотя, будем честны, они бы оба сказали нет. Они оба сказали нет. Второго Гэвин как-то не спрашивал, но перед фактом его всё равно поставили. И Тина. Она тоже поставила его перед фактом. Какая же она искренняя и честная. Когда Гэвину отказывает Коннор, то как будто он сторожил его у шкафчика, чтобы передать любовное письмо, как в школьных сериалах нулевых. И были ли они вообще? Он не застал. Коннор говорит, что Гэвин не плохой парень, но — нет. Потому что дело не в Гэвине, Коннор просто должен подумать и всё такое. Гэвин не уверен, что в сериалах были подобные способы отшить, но уверен, что именно такими пользуются, чтобы не говорить «ты кусок дерьма». Тина не нуждается в альтернативах; это у неё в менталитете или генах. Когда Гэвину отказывает Ричард, создаётся ощущение, будто он нахуй никому не нужен, и будь у всех восьми миллиардов время, они бы потратили его, чтобы сказать это лично. Рид не думал, что какие-то слова заставят его быть тронутым, кроме видео с котятами. Рид вообще не думал, что какое-то «нет» станет причиной маленького эмоционального раздрая. Можно подумать, ему ни разу не отказывали. Когда Ричард говорит «просто не влюбляйся», ничего простого Рид не видит. Начинается хронологическая лента, поиск виноватых и только один подозреваемый. Возможно, ему стоит меньше отдаваться работе, но вне ему делать нечего. Тина пишет на следующее утро, что если что-то не так, то пусть он скажет прямо, а не ебёт мозг, и как-то отвечать не хочется. Это не что-то публичное, чем можно делиться с каждым. Да, Кон? Так что он пишет, что всё нормально, и отправляет утреннюю открытку. Тина отстаёт, и почему-то хочется зацепиться за спасательный круг, хотя бы за ноги спасателя, случайно проплывающего мимо, но ко дну его тянет целая скала и осознание, что ему там место. И было на протяжении всей жизни. Когда прямая Гэвин снова пересекается с прямой Ричард, вспоминается вообще всё, что хотелось забыть. Рабочий темп сбивается, происходит беспричинная амнезия, и продолжать окружать себя делами становится затруднительно. Хотя бы делать вид, что он не просто пялит в точку на сайте. Он внутренне дрожит, чувствуя на себе лёд пары глаз. От страха, от презрения, от отвращения — концентрация пропадает со всего, до чего Гэвин пытается дотянуться. Может, он надумал себе этот взгляд, но присутствие обоих Декартов, типа, давит на него. Он не уверен, что причина этому лишняя информация, возможный шантаж или дополнительный повод для троллинга, но оба они сказали нет, так что он тоже говорит нет. Нет всему, что успел сложить про них: уважение, почтение и где-то повод быть профессиональнее. Нет всему, что, казалось, их связывало. Работа из этого списка не выйдет, по крайней мере, до первого увольнения. Когда Фаулер предлагает детективу Риду содействие в деле, где вообще-то числится Ричард Декарт, хочется сказать нет тоже. Капитан сначала не понимает, потом вообще не понимает, потом делает вид, что ему важно мнение каждого работника и соглашается. Нет, значит нет, помимо Рида есть дохуя детективов, которые тоже могут в работу. Когда Гэвин отказывает Ричарду, тому самому Ричарду Декарту, направленным хуй знает откуда для хуй знает чего, создаётся слишком много вопросов. Его замена, новый детектив, радуется, ещё больше боготворит очищенный путь к двум крутым братьям и бесконечно спрашивает у Рида, что нужно делать. Из Гэвина плохой учитель, ещё он плохой парень и кусок дерьма, так что объясняет он комками, что-то делает сам, что-то долго мусолит на примере и не жалеет, что отказался. Лучше так, чем постоянный контакт с Декартами. Лучше, блять, так, чем. Чем что? Декарты разделяют профессиональные обязанности от эмпатии и личных отношений, и риск попасть под советы типа «просто не влюбляйся» мал. Но собственную безопасность Рид ценит выше. Не в его репертуаре просчитывать риски. Когда вместо нового детектива к нему подходит Ричард, Гэвин думает слишком много. Что ошибся, оступился, просчитался. Ричард спрашивает что-то по делу, и из Гэвина всё ещё плохой учитель. Он говорит так, как сказал бы любому другому (имеющему доступ и право знать), то, что считает нужным. Ричард такой: вау, ты крут. Рабочий день заканчивается, когда звенит будильник, который Рид вчера вечером поставил, чтобы не забыть выключить духовку. Вчера в это время он был уже дома и в паре минут до горячей лазаньи. В голове просто не влюбляйся сменяется на вау, ты крут. Сданный пост радует ещё меньше, потому что это ебаный Ричард сука Декарт. Мистер непостоянство. Мистер иди нахуй от меня и моего брата. Мистер отъебись. С ожидания по актуальному делу все переключаются на ожидание по другому, сидят за своими столами, как никогда в колледжах. Тина иногда пишет в личку, что хочет курить, и это самое срочное и актуальное, что может быть. Она начинает расспрашивать про Декартов, как только они покидают зону не-курилки. Типа, все шепчутся, что предлагали тебя, советовали тебя, были за тебя, кроме тебя самого. Он такой: ха-ха, меня бы не советовали. И всё же? Но Рид говорит нет. Нет, Тина, это без меня. Вечером Рид замечает пропущенный получасом ранее, и пару сообщений, что ей он может доверять. И то, что она будет знать правду, никак не скажется ни на его работе, должности, отношении и отношениях. Через многое прошли, во многом бывали, так что. Что? Гэвин бы сказал, но что говорить? Коннор Декарт вызывал сильные эмоции всегда, и проработанная ненависть быстро стала симпатией. В смысле, источник вызванного резкого отторжения был вызван завистью или отказом принимать положительную реакцию наровне с остальными. Коннор Декарт хороший парень, хороший человек, хороший работник, хороший специалист и, возможно, личность, раз остальные пункты положительные. Симпатия к его личности появилась после признания качеств, притом всех, и как-то сложилась с мыслью, что как партнёр он может быть так же хорошим. Тот самый домашний мальчик, возвращающийся после работы с пакетом продуктов и любящий свою семью, решающий конфликты без манипуляций и всё такое. Возможно, идеальная картинка только в глазах Гэвина, как и красота в глазах смотрящего. Но необходимость в стабильности без эмоциональных качелей и резкого графика спадов и роста как-то. Была необходима? Любить и быть любимым для галочки, возвращаться домой, потому что ждут или ожидают там увидеть. Просто потому что ты существуешь. В стабильности и балансе. Проблема в том, что баланс для Гэвина невозможен без эмоциональных качелей, и стабильность для его типа привязанности как день сурка. Самый эмоционально нестабильный в их паре будет он, и дать нечто, подходящее Коннору Декарту, он не может. Так что — просто нравится. Нравится, потому что чтит профессиональные обязанности, уважает окружающих и не омрачает образ, который создаёт. Нравится, потому что не может не нравиться. Хороший, что даже противно. Сладкий, что даже горький. Ричард Декарт просто идёт с ним в комплекте. Наверное, такой же, как брат. Может, имеет склонность к насилию и убийствам, как обычно имеют младшие братья идеальных старших. Ричард Декарт просто работник, который просто есть. Иногда наводит суету в рабочем чате, становится центром обсуждений за радикальные методы и суждения. Гэвин настолько мало интересовался им, что. Что не знает практически ничего? Ричард Декарт, который просит просто не влюбляться, поскольку всё в его жизни просто. И сам он оттого таким кажется: простым и. Идущим по умолчанию? Обязательным? Когда он появляется во время телефонного звонка, суть и повод который детектив Рид забывает мгновенно, встаёт в мнимую очередь и ждёт. Звонок Гэвин вешает после просьбы перезвонить завтра до обеда, поскольку рабочий день у нормальных людей закончился уже несколько часов как. Когда Ричард заполняет собой всё пространство и как в мюзиклах спрашивает, не хочет ли Рид помочь, кажется, что всё просто только у Ричарда. Потому что детектив Рид задыхается от трудности простой коммуникации с простым коллегой. Детектив Рид хочет сказать нет. Потому что он это уже делал, он умеет это делать, потому что выбор был сделан достаточно давно, чтобы подавать апелляцию. Он не будет помогать, просто потому что сам мистер Декарт попросил его лично. Так что он говорит: нет, лол; и потом добавляет: а в чём? И лучше бы, блять, не добавлял. — Во всём. — Прости, но на моих условиях: заместителем правой руки не буду, прошу переложить эту ответственность на левую. Ричард смеётся. Сначала улыбается, корчит лицо от неожиданности и смеётся. Подаётся вперёд, наклоняется. Такой естественный и правильный в каждой мелочи. Говорит: слышешь, сука. Говорит: ты отказываешься от такой возможности. Когда Гэвин соглашается, Ричард задаёт так много вопросов, что хватает на неделю вперёд. Они сидят на соседних креслах, будто не избегали друг друга всё это время, будто Ричард Декарт не слал его нахуй, будто между ними не было ничего, кроме просьбы помощи. Когда Гэвин соглашается, кажется, что он визирует смертный приговор, даёт разрешение на каждый пункт и делает первый шаг из холодной войны на поле боя. Быть ближе к врагу — стратегия, но не подходящая в его случае. Ричард просил его просто не влюбляться, а не обходить за километр, так что, типа, Гэвин всё ещё в игре? Не нарушает ни единого правила. Вряд ли он понимает хоть одно. Ричард просил его помочь, и Гэвин, ну, помогает? Делает так, как ему говорят. Собачка-поводырь в мир кипящего департамента. Ричард Декарт просто мистер хуй-пойми-что. И это не так просто, как кажется. Работать с ним — минное поле, шагать по которому не столько боязно, сколько странно. Наполовину разминированное, имеющее четкую границу, практически огороженную. Ричард любит забивать пустыми разговорами обеденный перерыв, желать всем подавиться и отправлять черновые файлы с именами типа «бросай курить (без меня) и проверь». Гэвин привык. Тина спрашивала что-то по этому поводу, и ответ, ну, всегда один. Он привык, что мистер Декарт такой. С ебанцой, но проще цента. Тина много спрашивала, но, заметив, что ситуация себя изжила, перестала. Да, ощущение, что что-то, блять, не так, крепло буквально посекундно, но становилось неактуальным с такой же скоростью. Возможно, она надумала. Возможно, между ней и мистером Ридом пропасть достаточно глубокая, чтобы называть его мистер. Для неё детектив Гэвин эта-блюющая-кошка-похожа-на-тебя Рид стал обжитым, понятным. Как тема, которую проходят сразу на нескольких дисциплинах. В её глазах он был обычным, не таким заебистым. Возможно, она тоже надумала, что разбирается в людях, а не анализирует маски, но. Может, несколько лет бок о бок дало хоть что-то, кроме маски? К примеру, часть его настоящего? Настоящий Гэвин Рид был как восемь миллиардов других. За исключением эмоционально нестабильных, психически больных, физически ограниченных и так далее. И даже так, они всё ещё люди, входящие в это число. Тина спрашивает его, в конце рабочего дня, всё ли у него хорошо, и есть ли что-то, что необходимо обсудить за литровым бокалом вина. Потому что они обсуждают её проблемы чаще и больше (поскольку больше нуля абсолютно всё неотрицательное). И как-то сложились карты так, что слова нашлись. И типа, он плохой парень, кусок дерьма и хочет быть лучше, но не знает, куда пустить силы. Тянущее на дно препятствие для него невидимо, и это усложняет задачу вдвое. Тина говорит, что если это кризис среднего возраста, то стоит поставить точки над «и» и всё такое. И, лол, ты не кусок дерьма, ты человек, который где-то мне не нравится, но это мои проблемы, а не твои. И ничего из себя не представлять за такой долгий срок нужно ещё постараться. В смысле, знать все ремиксы из тиктока наизусть или зачитать парты Ники Минаж — тоже достижение. Для кого-то почистить зубы — достижение. Становится легче настолько, что он вкратце рассказывает ситуацию с Декартами. Зря рассказывает. Поскольку вкратце не получается, наводящих вопросов так много, что задавать несколько приходится себе. Если бы с Коннором получилось, он бы был доволен полученным? Нет. А если бы с Ричардом? — Вы хорошо сработались. — То, что мы сработались, не значит, что он был бы рад перспективе быть со мной. Его минусы и плюсы я принимаю так же, как он мои, и мы просто хорошо держимся вместе. Тина такая: окей. Такая: что для тебя вообще, блять, отношения? Точно не то, что происходит, когда вы успешно срабатываетесь, имеете общие мемесы, расписываетесь друг за друга, знаете пароли от почты. Когда тратите выходные, чтобы что-то сделать, что нужно только вам двоим, или когда блять, хочу слегка сладкий кофе, только не как в тот раз, а где есть сиропы, и что-то такое, что мне понравится. Тина не знает, какой кофе понравился бы Риду. И теперь Гэвин наступает на грабли, какие были до Ричарда с его братом, поскольку не учится на своих ошибках, а Тина слишком доебистая, чтобы остановиться на «ты такое пережил, мне жаль». Гэвин не видел во всём хотя бы часть, которая тянула на «ты такое пережил», и хуже явно не стало, так что, возможно, его эмоциональный дисбаланс мог закончиться уже давно. Просто отвергнутая симпатия, которую восприняли за сильные взрослые чувства, и брат, который любит сувать нос не туда, куда, ну, стоило бы. Рид не знает, куда стоило бы, но. Коннор просто рассказал брату что-то достаточно личное, касающееся не только его. Это, ну. Это было лишним, окей? Всё. На этом ситуация себя изжила. Больше воротить её не стоит. Когда Тина предложила обсудить отношения с Ричардом Декартом, как всегда предлагают просто поговорить, как раньше советовали кровопускание, Рид почему-то сливается. Не будет ли это лишним? Может, для Ричарда та ситуация тоже уже зажившая рана, которую в лишний раз тревожить только мешать процессу заживления? Он не знает. Тина предлагает проверить. Так что, ну, стоит послушать её мнение? Когда Гэвин садится в одну машину с Ричардом и несётся на адрес просто на пару минут, и по всем законам подлости задерживается на час с лишним, вспоминает этот совет так чётко и ясно, какой никогда не была погода в Детройте. И, ну, подходящее время, наверное? Пару минут позора, единственное плохое, что может случиться — угрозы или ухудшение отношений, которое вряд ли сильно повлияет на работу. Жертва невелика. Наверное. По факту, мистер Ричард минное-поле Декарт способен отреагировать как угодно. Предсказать его трудно. — Слушай, по поводу твоего брата, — Ричард отвлекается и поднимает брови. Смотрит прямо в глаза, уверенно, хотя совершенно не понимая, о чём речь. — Как он? — Он? Нормально. Недавно засшиб лоб, пока вылезал из такси. — Нет. В смысле, круто, спасибо за информацию. Все гадали, кто его так уложил. — Он гетеро, но я тебя понял. Долгие секунды, за которые сердце Рида останавливается, чтобы слышать каждый шорох, и чтобы Ричард повернулся обратно. Он понял? Потому что Гэвин думает, что понял. Видимо, окно не такое интересное. Видимо, в механизме его логических связей пошёл процесс. — Понял. Ты не об этом. — Да. Так, как он? — Недолго метался в выборе, больше винил себя, что поставил тебя в неловкое положение или типа того. Но он гетеро, так что… — Окей, просто чтобы ты знал: он мне симпатизировал. Что-то требовать с него я не стал бы и не хочу. И ты, — Гэвин делает небольшой вдох. Что он? Что говорить? Блять, ну. — Не влюбляться — отличный совет, и если тебе важно, я ему следую. Чтобы не возникало недопонимания или вроде того. — Ну, технически, я говорил это только про Коннора. Гэвин думает: окей? Думает: как реагировать на эту информацию? Ричард смотрит достаточно долго, чтобы понять — разговор не закончен. Но что говорить, и как это сказать, Рид не имеет понятия. Поэтому прекращает разговор сам. Технически, значит, он попросил малознакомого человека отъебаться от брата, а потом предложить сотрудничество? Он вообще вынес из их серьёзного разговора хоть что-то? Он стоил моральной подготовки и сеанса у мисс Чен, чтобы мистер Декарт ничего не понял? Хотя то, что неловкого положения нет и не было? Гэвин смиряется с этим. В тот день они почему-то больше ничего, кроме работы, не обсуждают. Ричард из числа тех, кто комментирует каждый прогноз погоды, рекламу и фальшиво подпевает своему плейлисту. Когда Ричард предлагает выйти скромной компанией на весь департамент попить пива и насладиться пиццей с пепперони или чем угодно другим, у Гэвина не остаётся выбора, потому что Ричард не даёт ему право выбора. С этим Гэвин смиряется тоже. И со слегка сладким кофе с сиропом — тоже. Ричард проще цента, требовательный ровно настолько, насколько Гэвин готов его терпеть и принимать таким, какой он есть. А есть он обязательный. Без него будет уже как-то бессвязно. Ричард хороший парень. Не то что Гэвин. Ему следовало бы поучиться у него быть плохим в той мере, чтобы всем нравиться. Когда Ричард говорит, что Гэвин ему нравится, почему-то уходит земля из-под ног, кафель разъезжается, как тектонические плиты, а фотоны света устраивают марафон. Между ними не больше двух метров, Гэвин видит его виски и снова не взятую пенкой прядку на пересечении прямого пробора и лба, видит его глаза, стальные и твердые в своём нравится. Капитан Фаулер задаёт что-то про кооперацию на базе, про фикс на объёмы, на которые итак есть рабочие руки и всё такое. Наводит порядки, какие приемлет в департаменте, и Ричард блять Декарт говорит, что забирает детектива Рида себе. Потому что он ему нравится. Гэвин слушает их краем уха и задаётся резонным вопросом: а почему, блять, так? Вот так — он сидит, скорчившись над своим терминалом с делами, и один человек на весь штат, сказавший «нравится» в его адрес, становится причиной эмоциональной отдачи. Отдачи, которая отталкивает его от дел, от работы, от всего дерьма, к чему он был прилеплен. Они не обсуждали свои отношения, Гэвин не обдумывал своё отношение к нему, и всё, в чём можно оставаться уверенным — позиция Коннора не встречаться с мужчинами. Это вообще не касается ни Ричарда, ни Гэвина, ни их отношений. И что мистеру Декарту нравится с ним работать. Нравится с ним советоваться, нравится спорить, нравиться брать ему кофе в той забегаловке с сиропами. И Гэвину, наверное, это нравится тоже. Он может считать его другом? Тине он доверяет душу, свои мысли (некоторую часть), свободное время и выходные, на которых они выбираются в пивные и боулинг. Тина — подруга. Ричарду он не доверяет только подавать себе полотенце в душ. Просто потому что он ни разу не был у него дома. Значит, да? Они, вроде бы, спелись действительно хорошо, чтобы даже поддерживать коммуникацию вне работы. Это важно. Но уравнение не сходится так легко, пусть с Ричардом в принципе легко; в их уравнении котангенсы и проценты, а Гэвин не силён ни в математике, ни в статистике, ни в расчётах. Ричард простой, непредсказуемый и такой, какой есть — без него невозможно. И с ним тоже невозможно, да. Когда Гэвин говорит об этом вслух, то Рич реагирует как-то смешанно. Улыбается, но язык тела говорит нет. Как и он однажды сказал нет. Нет, Гэвин. Это не твоя волна, переключи на другую станцию, потому что здесь ничего, кроме помех, не будет. Когда Гэвин говорит, что с Ричардом не всегда просто, Ричард чувствует себя нестабильностью на морской глади, глади мирового океана, всей воды вселенной; главной ошибкой кода, которая портит весь алгоритм. Ричарду важно, чтобы Гэвин блять Рид не считал его сложным, чтобы между ними не было никаких препятствий, и, типа, он считал, что их нет. Гэвин спрашивает: всё ли нормально? Гэвину важно, чтобы всё было нормально, потому что нормально стало приблизительно недавно, и тот факт, что такого, как он, пустили в общество крутых девчонок школы, добавляет соли в капкейки. Ему же не место тут. Типа, он на социальном дне. Как мало нужно, чтобы это забыть. Ричард говорит: да, всё ок. Говорит: извиняй, если сделал что-то не так. Гэвин толкается кулаком в чужое напряжённое плечо и старается передать свои чувства тактильно. Старается передать невербально всё ок. Действительно ок. Но ничего не ок. Ричард хочет сказать что-то ещё, но не уверен, что стоит, что находится на конкретном этапе, когда стоило бы, что их взаимосвязь на том же этапе, о котором он иногда думает. В смысле, Гэвин как минимум бисексуален, и в его вкусе Коннор. Поскольку их в детстве путали и путают до сих пор, может, ну, он имеет хотя бы право предположить, что нравится кому-то так же часто и стабильно, как Коннор? Поэтому Ричард больше ничего не говорит. Гэвин не спрашивает. Когда на соседнем столе поступает звонок на мобильный, начинает играть порядком надоевший рингтон, и не напевать его уже странно, чем напевать. Переключиться на что-то другое критически необходимо. Не думать ни над чем — тоже. Но Гэвин возвращается к этому со временем, поскольку тоже не может не вернуться, и задаётся таким резонным вопросом, что не удивляется сам. Почему? И что за хуйня случилась в тот день? Почему Ричард так отреагировал, почему они не способны просто поговорить, почему каждый раз что-то идёт вразрез с ожиданием? Ричард хороший парень, хороший работник и специалист своего дела. Хороший друг, хороший коллега и хороший советчик, хороший водитель и просто хороший человек. И Гэвин испытывает блядское дежавю, когда осознаёт это. Вечером он получает фотографию смешной фамилии на двери кабинета от него в личку, и не улыбнуться он не может. От фамилии? Точно нет. И это, блять, проблема. Он пишет Тине Чен, поскольку остальные его знакомые попросту не поймут, о ком он. Он пишет Тине Чен: я улыбаюсь от его грёбаных сообщений. Пишет: это конец. Пишет и выключает телефон, стараясь уснуть, потому что выслушивать голосовые сообщения мисс Чен нет ни сил, ни времени, ни запаса эмоций, чтобы всё это хавать. Тина не прислала ничего, кроме смайлика черепа. Потому что она, ввиду своей настойчивости и слабости Рида перед друзьями, знает глубину болота. И туда точно не стоило наступать. Ричард сказал нет. И это просто нет, которое просто необходимо было запомнить, вытатуировать на внутренней поверхности глаз и жить с этим дальше. Ричард бы повторил нет, если бы знал, что тот самый детектив Гэвин Рид ловит бабочки от его имени в ленте уведомлений. Когда Ричард звонит ему поздним днём, просит забрать его на служебной машине и добраться до одного адреса, Гэвин подрывается не думая. Добирается быстро и уступает водительское, как любит Ричард. Привычка контролировать и вести то, что он способен — какой-то из способов демонстрации доминирования. Но Гэвин, типа, давно смирился со всем, что любит Ричард, из того, в чём приходится уступать. Да и, если честно, скроллить ленту приятнее наблюдения за трафиком. Рич проводит ритуал по адаптации транспорта под себя, включает свою музыку и на первом повороте попадает в пробку. Говорит: сама судьба жаждет сплетен и скандалов у селебрити. Говорит: доставай свой острый язык. Детектив Рид настраивается быстрее, чем за минуту, и выясняется, что тот бывший реальный мудак, а новый альбом многообещающий настолько, что обязан стать лучшим, иначе рекламная кампания — пыль в глаза, не более. Когда Ричард говорит, что, кстати, Коннор начинает налаживать личную жизнь с какой-то девушкой, похожей на кого-то, кого они обсудили, Гэвин думает: круто. Думает: охуеть, как быстро мы перескочили. Думает: какое счастье, что домашнего щенка взяли в хорошие руки. Ричард спрашивает: всё в порядке? Бубнит что-то про неразделённые чувства и разбитое сердце, будто им снова по семнадцать, а Рида отшила самая красивая девочка в школе. — Мы это уже обсудили. Просто симпатия. Коннор хороший человек, не более. Я за него рад, но если честно, мне даже похуй. Ричард такой: о, круто. Ричард такой неловкий и не способный подбирать слова, хотя демонстрировал обратное на протяжении всего дня. По крайней мере, последнего часа с лишним. — Всё в порядке? — Да. Наверное. Возможно, — уверенность его словам добавляет язык тела, именно такой, какой детектив Рид имеет считывать. Ричард закусывает губу так, будто на ней вся правда. И явно не подтверждающая его слова. — Просто забей. Просто. У Ричарда всегда всё просто, особенно в тех делах, которые простыми быть не могут. — Просто не думай, просто забудь, просто не влюбляйся, просто забей. Ты мастер в советах. Вероятно, стоило бы не говорить ничего из этого. Вероятно, для Ричарда это действительно раживающая рана. Если бы эта тема была мизинцем, Гэвин был бы тумбочкой. Просто блять. Блять. Когда Ричард оживает, проходит несколько часов, за которые меняется только время. И музыка в его плейлисте. И движение дела, поскольку им выдают новую информацию, в мессенджерах высылают доки и бесконечно интересуются по архивным выпискам. Когда Ричард оживает, он первый предлагает поговорить по душам, может, пропустить по бутылочке, может, покидаться друг в друга тарелками или что-то типа того. Он говорит: мне важно обсудить с тобой всё, и мне важно знать, что ты думаешь, потому что твоё мнение и мысли для меня не пустой звук. Слова Ричарда тоже не пустой звук. За исключением тех, где он коверкает стихотворения, желает не проснуться завтрашним утром и накуриться химией вечером, чтобы хватило до конца жизни. Они договориваются уехать с работы без задержек, встретиться дома у Декарта, потому что у него крутой инновационный чайник и диффузор с запахом пирога с подгоревшей корочкой. Гэвин просто обязан их заценить. Решать тут особо нечего. Вечерний разговор Рид решает не взвешивать в своей голове и никому не говорить, потому что, ну. Тина настрочит поэму об их непонятных передружеских отношениях, друзья с колледжа не вникнут, поскольку пересказывать второй сезон без первого бессмысленно, а остальных это не касается. И если бы касалось, просьба интимнее секса. О таком не говорят, это личное. Когда Ричард оказывается не в том месте не в то время, их серьёзный разговор начинается в департаменте. Гэвин говорит, что не уверен, друзья ли они. И у него есть причины на это, окей? Ричард застывает между ним и дисфорией, в омуте недовольства всем, до чего мог додумать. Блядский день, блядская работа, блядская жизнь, блядский Гэвин Рид, на котором он застрял, как на том самом сложном уровне в мобилках. Типа переливания разноцветной жидкости или маджонга. Ричард застывает на мгновение, и оно тянется так долго, что, блять, он тонет. Хочет всплыть, и поверхность воды что-то там из курса физики не даёт даже вздохнуть. Что-то из курса магии, может быть. Одно мгновение, за которое зрительный контакт сказал много. Сообщение ватсапа, которое нужно несколько раз раскрыть, и Ричард сам уже теряется, что именно там писал. Гэвин допивает свой чай и говорит, что они обсудят это вечером. Тина представляет на их месте престарелую женатую пару. Когда они пересекаются и никого больше нет, только они, и ситуация такая трагичная, словно по прогнозам ливень и сюжет клише для мелодрамы, Ричард хочет спросить: почему не друг? Хочет пошутить: может, больше чем друг? Хочет так много сказать, но уверен, что снова скажет что-то не то. Ричард спрашивает: кто я для тебя? Гэвин думает: вау. Думает: из всех формулировок этого мира ты выбрал самое гейское. Кто он для Гэвина? Хороший человек, хороший коллега, хороший парень. Но это ведь не тот ответ, который Ричарду нужен? Дома у Декарта кухонная гарнитура, занимающая четверть гостиной, неприбранная спальня и всегда горячий термопот. Дома у Декарта куча грязного белья, запах пирога с ванилью и разноцветный электронный календарь. Мир неприлично тесно сузился до напряжённого Ричарда, включающего термопот. Ричарда, который легко выходит из себя на работе, сейчас замкнутый в границах своего разума. Ричарда, который просто сидит напротив кухонной гарнитуры и вряд ли думает о чём-то важном. В смысле, рабочем важном. Сейчас он думает о Гэвине, и это, чёрт. Рид не зря детектив, хоть читать мысли не способен даже искусственный интеллект. Хотя казалось бы, пора уже. — Кем ты хочешь быть? Ричард давится слюной от возмущения, думает злой ответ и перебирает варианты, кем он хочет быть, но. Он хочет просто быть. Там, где Гэв, чтобы послушать его, чтобы он слушал, чтобы гарант стабильности и безопасности был на том месте, где детектив Рид. Кем он хочет быть Гэвину? Кем угодно. Ему действительно не важно, как его назовут, но важно, что между ними будет. Четкая позиция быть конкретно другом со всеми вытекающими — не мейнстрим и старая практика, но «не друг» звучит, как отрицание даже этой позиции и всех её вытекающих. Необходимость как-то назвать их отношения, а не обозначить их территориально или, ну, границы допустимого, к примеру, затрудняет. Коллегами им быть достаточно, чтобы сосуществовать на той территории, где у них есть что-то общее. Потому что они просто познакомились на работе, как Гэвин познакомился с лейтенантом Андерсом или тем же самым ебучим Коннором. Как Ричард познакомился с детективом Ридом. Ричард хочет спросить ещё раз: кто он для него? Возможно, это ответ не односложный, и распространять его придётся всеми литературными приёмами, но это важно — знать свою позицию, знать своё место, знать свои права и обязанности. Ричард не может не контролировать ситуацию. Ричард чувствует себя скованно, когда его сковывают, и это, вроде бы, логично. Но всё так сложно. Когда они открывают рты, становится ещё сложнее, потому что понять друг друга в остальное время почему-то было проще, чем сейчас. Всё остальное время они синхронизировали свои «хочу» и «надо», но не сейчас. Когда они начинают тот самый разговор, то идея кидаться тарелками выглядит уместной, и не быть тяжёлым этот вечер не мог. Они всё ещё говорят об одном и том же. Они всё ещё делают одну работу. Они общаются на одном языке. Но просто быть не этому не получается, какое всё обычно с Ричардом. Когда Ричард говорит нет, после того, как Коннор говорит нет, начинается дикий флоу, включающий в себя всех и всё, к чему прикоснется. Как снежный ком, набирающий массу посекундно. Как действие, имеющее весомые последствия. Когда Ричард говорит просто не влюбляйся, когда ему, вероятно, палит кантору Коннор, становится, блять, хуже. И его совет, по всей видимости, не помогает. Гэвин бы сам сказал нет, если бы у него спросили. Но ни Гэвина, ни Коннора, ни Ричарда не спрашивали. Гэвин просит дать время, такую малость; потому что иди нахуй, Ричард, я не уверен, потому что мы, блять, это не можем обсудить. Иди нахуй, потому что мы коллеги, а ещё потому что ты сам поставил точку между нами. Жирную, которая отпечаталась на всей стопке. Которая придавила бумагу насквозь. И где-то здесь их серьёзный разговор останавливается. По крайней мере, берёт антракт, потому что Ричард встаёт и выходит. Гэвин думает, что это отличный способ поставить на паузу что угодно, где кнопка паузы не предусмотрена. Ещё он думает о последствиях, за редким исключением, как этот. Он же вернётся? Конечно вернётся, это же его дом. Запах диффузора касается его только сейчас. Сейчас — в пустоте чужой квартиры, закрытой от внешнего мира. Запах пирога, сладкого теста на ванильном сахаре или жвачки. И набор детских столовых приборов с грибами, какие он дарил мистеру Декарту на день рождения. Всё такое графично монохромное и сбалансированное, выжатое насухо и по делу, простое до жути. Только не ситуация, блять. Однозначно не она. Гэвин делает слишком глубокий вздох. Даже работа не занимала так много моральных сил, как обычный разговор по душам на кухне. Возвращается Ричард спустя пару минут. Каких-то пару минут, за которые успел выкурить всё раздражение и, ну. Сброситься до заводских настроек? От прежнего дай-мне-конкретный-ответ Ричарда не осталось даже напоминания. Обновленный Ричард начал с простого: — Коннор тебя не интересует. Это я понял. Почему? Окей. — Потому что я не могу ничего ему дать. И вряд ли возьму у него то, что нужно мне. Я не вижу в твоём брате своего потенциального партнёра, — легко и просто. Может, хотя бы этот раз станет финальным, когда его перестанут заебывать Коннором? — На этом закончили? — Да. То, что нужно тебе, есть во мне? Окей? Гэвин морщится. Перебирает в голове все обстоятельства, при которых этот вопрос звучал бы уместно. И их, блять, не так много. Минное поле и всё такое, да? Вариантов ответа два: да или нет. Если Ричард имеет в виду то, что не имеет, и типа, не должен иметь, точно и стопроцентно, то следует сказать «нет», чтобы вычеркнуть его из своего краш-списка. Чтобы облегчить жизнь себе, ему и паре десяток людей. Если говорить честно, подразумевая что угодно и исключая гейский подтекст, оставляя конкретику, которую с Рида трясут уже полчаса, то, ну. Да? Ричарду хочется дать и взять (и уже хуй знает, в каком смысле). Даже если, предположим, не исключать, то вывод такой же. Коннор и близко с ним не стоял. Но. Всегда это блядское «но». Ричард свою позицию высказал ещё в тот день. Ричард сказал нет. Сказал не влюбляйся. Сказал: это реально плохая идея. Гэвин уже говорил нет. Несколько раз. Это привело его к этому. И если верить в вероятность, то, ну, стоило бы попробовать другой ход. Гэвин всё ещё плох в математике, статистике и счёте. Гэвин говорит да. Всё просто. Как обычно и бывает с Ричардом. — Да. Хочет ещё добавить множество всего, что обычно пишут мелким шрифтом в примечании, хоть размер текста всегда должен быть одинаковым для удобства ознакомления с условиями и всё такое. Хочет обозначить хотя бы для вида, что вопрос рассматривает не так, как можно было подумать в разговоре с геем, без приписанного по умолчанию им обильного либидо или типа того. Но молчит, потому что, ну. Было бы странно, начни он оправдываться. Но он не оправдывается, и это, блять, ещё страннее. Ричард такой: понял. Ричард встаёт, мелко прибирается на столе, откладывает оба стакана в сторону. Ричард подходит так близко, что списать это на просто случайность не получится. Ричард близко настолько, что Гэв чувствует его телом. Настолько, что между ними вряд ли получится сложить руки. Настолько, что не понять неправильно не получится. Если то, что неправильно, таковым является, в смысле… В смысле, Ричард имел ввиду именно тот самый смысл, когда спрашивал, кто он для него. Из всех в мире способов выбрал верный. И самый гейский. Гэвин поднимает глаза, необдуманно, смотрит в чужие напротив, и они так близко. В них читается практически всё бегущей строкой. И понять это неправильно не получается. Родинки, малозаметные, на которых акцентируется внимание только вблизи. Редкие бакенбарды, короткая щетина, не задетая бритвой на этой неделе. Склеенные волосы гелем для укладки и та самая ебаная прядь на пересечении прямого пробора и лба. Как всегда на месте, как всегда не берется ничем. Стандартный Ричард, стандартные эмоции, которые он вызывает своим существованием, мнением и действиями. Нестандартная ситуация, дистанция между ними и призрачный таймер перед глазами. Если Ричард так шутит, то стоит выбирать круг общения тщательнее. Если Ричард не предпримет ничего, то стоит неловко посмеяться. Если Ричард предпримет что-то, то стоит перестать верить мечтам и астрологам из тиктока. И Ричард предпринимает. Когда Ричард становится ещё ближе, по телу бегут мурашки. Когда Ричард становится ещё, блять, ближе, Гэвин прощается с этим миром, завтрашним днём и всеми, кого знал. Когда Ричард касается его губами, становится так обжигающе больно, что щекотно. Словно заряженный током или наполненный иглами, словно скоро в них ударит молния. То, как он становится эфирнее, мягче, ещё проще, когда стоит в наваждении. То, как он втягивает в свой омут. Это невозможно. Как и он сам. Это конец. Тина будет в ахуе. Вряд ли в восторге, но ахуе — точно. — Я не хочу прекращать. Гэвин тоже. В смысле, стоит остановиться — они всё ещё коллеги, пусть имеющие общий скелет в шкафу, из которого вышли. И этот переломный момент в их памяти следовало оставить там же. На полке с носками и формой из колледжа. Но Ричард не хочет это прекращать. Это — ошибку матрицы, в которой Гэвин позволяет быть вот так близко, не наносит режущие раны словами и не отталкивает от себя, как отталкивал на протяжении нескольких месяцев. Несколько месяцев, за которые Ричард успел насмотреться на его спину и, окей, ладно, он смотрел на него с периодичностью, с какой фанатики рыбалки выбираются на воду, с какой коллекционеры разглядывают трофеи. Из полномочий, которыми мистер Декарт обладал, были слухи за спиной и сообщения в общий чат, всегда адресованные не ему. Внимание, адресованное не ему, от человека, который каким-то неебическим образом привлекал всё его. Как и сейчас. И если Ричард откусил яблоко, если открыл ящик Пандоры, если от переломного момента его разделяют мгновения, он бы остался в них. Во вне Гэвин может больше таким не оказаться — близким и взаимным. Но, типа, взаимным к чему? Ричард уверен, что чувствует что-то к нему? Да, блять, он уверен. Да, он видит в Гэвине сильного человека, в котором подсознательно нуждается. Да, детектив Рид единственный, кто берёт ответственность в полной мере и не распихивает её позорно по углам. Да, детектив Рид подушка безопасности в делах экстренной важности, в вопросах жизни и смерти. Да, чёрт, он уверен. У них так много общего, что опасно видеть в Гэвине кого-то большего, чем коллегу. Но Ричард опасностей не боится. Боится только, что их тесный круг оборвётся в шреддере, через который пропустят его гордость, его уверенность и его чувства. Чувства прекрасного, когда хочется утопиться в чём-то неосязаемом с головой. Когда Гэвин делает шаг назад — он оказывается малозначительным из-за буквально отсутствия пространства для отступления; Ричард думает, что, да, ему стоило бы сделать шаг назад тоже. Или не делать шага вперёд, чтобы, ну. Предупредить вытекающие последствия, которые с каждой секундой резали по незащищённым местам. Когда Гэвин делает шаг назад, его читают как нет. Ричард читает это как нет. Многовероятно он проебался в расчётах и статистике, поскольку складывать факты в стрессовых ситуациях его профессиональная обязанность, и сейчас ничем не отличается от раньше или потом. Может, раньше он не мотивировал поцелуи с просто коллегами, и вряд ли, видимо, будет делать это потом. — Что это было? Температура становится ощутимо ниже. Или его бросило в холодный пот из-за паники. Он подумает над этим потом; сейчас невозможно думать вообще. Ричард хочет сказать: то, что должно было. Хочет сказать: пожалуйта, не уходи. Практически говорит: прости меня. — Ричи, — выдыхают расслабленно, но не без кипятка эмоций, бульона сметения. Тянут к шее горячие пальцы и так необходимо прикасаются. Ричи отзывается, потому что Ричи всегда отзывается, ловит зрительный контакт и. И Гэвин целует его уже сам. Второе мгновение, в котором Ричард Декарт хочет заморозить себя и остаться навсегда, как Зимний Солдат или люди из программ бессмертия. Значит, да? Да. Понять по-другому невозможно. Гэвин не такой фантастически непредсказуемый, чтобы долго гадать. Гэвина в принципе разгадать не так сложно, как Ричарду казалось первые несколько месяцев. Когда Гэв делает шаг вперёд — он оказывается малозначительным тоже; Ричард думает, что это да. Ричард хочет думать, что это да, что отчаянно уверен в этом. Когда Гэв невербально говорит да, Ричарду кажется, что он на финишной прямой или что-то вроде того. Практически чувствует, как грудь разрывает ленту, как на его шее висит медаль. Под аккомпанемент диффузора и еле слышимых автомобильных сигналов, он налегает на него, заставляет облокотиться на гарнитур и целует уже так. Так — неебически настолько, что не верится. Гэвин пускает ситуацию по течению из-за надежды, что всё происходящее происходит во сне, и быть хорошим человеком с высоким чувством ответственности не такая необходимость. Гэвин убеждает себя, что если это подстава или предсмертный морок, то пусть мучаются люди во вне с его обосравшимся трупом. Гэвин не хочет думать не о чём. Интересно, как отреагирует Коннор? А хотя, знаете? Нахуй Коннора. Тема закрыта. И нет, это не сон: Рид убеждается в этом, когда безжизненный телефон пожал признаки существования. Это, блять, не сон, и практически обнимающий его за поясницу мистер Декарт не морок. Для контакта «Бро» не находится времени. Желания прерываться тоже не находится. Они поворачиваются друг к другу синхронно. Гэвин такой: похуй? И Ричард такой: да, похуй. На всё похуй, даже если «Бро» висит на звонке с отметкой срочно по экстренному делу, даже если с риском ворваться через окно седьмого этажа. Вместо пожелания спокойной ночи Ричард повторяет, что просил не влюбляться в Коннора. В себя влюбляться он никогда не запрещал. Гэвин думает над ответом так долго, что засыпает, и, типа, окей? Теперь точно решили, вопрос закрыт окончательно. Уведомление об одном пропущенном маячит до самого позднего утра. И тот день будто забывается. Осознание, что за это тоже есть определенная ответственность, которую необходимо взять, появляется у кофемашины. Рид ждёт, когда заполнится его американо, и как-то теряется. В смысле, ну. Они не пришли ни к чему конкретному. Ричард просто что-то понял, просто что-то сделал, и теперь между ними вопросов стало больше. К Ричарду вопросов больше вдвое, потому что он так и не ответил, что за херня тогда была? И молчание между ними. Да, проснулись оба эмоционально выжатые, и молчать о чём-то общем лучше, чем без конца мусолить, притом причин напрячь дедукцию, фантазию, индукцию и прострацию на три жизни вперёд. Тем не менее, что это было? Шаг вникуда? Решение без наталкивающих факторов? Или он был в состоянии аффекта, выкурив всю думающую и сознательную часть на лоджии? У них без обязательств или секретный рабочий роман? Если даже, Ричард мог бы дать больше информации, чтобы додумать самостоятельно. Не оставлять пишу на следущий сеанс; если он вообще будет. Но ничего нет; значит, прибавляется версия, что мистеру Декарту просто нет дела до них. И есть ли они? Тина находит детектива Рида упёртым в стакан с кофе и многозначительно молчит рядом с ним. Он отвлекается от мыслей про себя и решает, что самое время их озвучить. Тина такая: сучка, что? В принципе, Рид с ней солидарен. Мисс Чен разрывалась между предъявлением чека за услуги психолога и — поймите правильно, на её глазах создаётся маленькая гейская семья из двух агрессивных мудаков. Деньги потом, сейчас они не так важны; хотя казалось бы? У неё заканчивается подписка на нетфликс. Вряд ли в нём теперь есть необходимость, и всё же. Их очередная сессия проходит без вина и на работе, пока есть относительно свободное время. Она говорит, что их передружба больше не шутка, и это ещё смешнее. Но никто не смеётся, потому что, ну. Ладно, смеётся. Не до смеха становится, когда ситуация несколько набирает обороты, и это уже глобальная катастрофа, проблема всемирного масштаба. Детективу Риду делают замечание, что он не в рабочей форме и не выглядит, как кто-то из отдела связи с общественностью или выездной сотрудник на судебные заседания. Детективы Риду нахуй не сдалась рабочая форма. Тому, кто делал замечание, тоже; и длинный язык, который мистер Декарт обрубил пассивной агрессией именно так, как умеет мистер Декарт, тоже — никому нахуй не сдался. И это становится самой обсуждаемой темой. Типа: Гэв в смокинге по новым стандартам дресскода в в курительной комнате. Типа это гениальная шутка, и всем так смешно. Кроме Ричарда, естественно. Поскольку Ричард рекордно раздражительная сука, которую почему-то заботит воздух, которым Рид дышит; не то что люди. Ричард такой: даю яйца на отсечение, что в костюме ты будешь горячее того актёра, по которому все сохнут. Гэвин говорит, что самое ценное на спор ставить рискованно, но самое ценное у Ричарда, по его словам, в одном экземпляре. Гэвин не спорит. И старается не думать о члене Ричарда. Ещё не время, окей? Они на этапе «всё сложно», несмотря на то, что любая касающаяся Ричарда тема становится простой. Гэвин приходит в костюме. Ричард замечает этот факт первый. Ричард смотрит на него, как не смотрят друзья. Друзья говорят что-то типа если бы я мог, я бы поставил тебя на колени прямо здесь. За Ричарда говорят глаза. Читается бегущей строкой. И он этого не говорит. Гэвин думает: воу. Думает: ты же буквально недавно сказал мне в лицо, чтобы я не приближался к тебе на лишний метр, если того не требует ситуация. Думает: кто поменял уровень сложности? Он дошёл до босса? Думает: мы сосались на его кухне. И становится как-то неудобно; из-за костюма тоже. Простым Ричард больше не был. Ни разу. Поэтому Гэвин снимает пиджак, расстёгивает верхние пуговицы, ведёт себя, как обычно, и получает сообщение от Тины, что, ну. У мистера Декарта сегодня нерабочее настроение. Гэвин думает, что больше такие фокусы устраивать не будет. Будет, конечно, потому что кроме Ричарда ожидаемо существуют другие люди, но они как размытые горы на пейзажах, как ютуб для фона, как копейки на счёте онлайн-банка. Коннор пытается найти точку, которую проглядывает его брат где-то за рабочим столом детектива Рида, спрашивает, куда он так смотрит, но Ричард отводит глаза и ничего не отвечает. Ладно. А потом между их сексуального напряжения встаёт работа, и Ричард уже готов изменить ей. Даже крепкие отношения трудоголиков способна разрушить одна юбка. Не юбка, но смысл аналогичный. А Гэв в юбке?.. Нет, работа. Когда возвращается мистер Декарт, он выглядит занятым достаточно, чтобы с ним не здороваться. И когда снова куда-то спешно уходит — тоже. А потом Рид уходит в работу, потому что нихуя не делал он дома. Когда Ричард возвращается раздраженным, здороваться с ним не хочется. И, блять, они знают, что оба в департаменте, и этого должно быть достаточно. Когда Ричард пишет ему срочно собрать манатки и спускаться на парковку, времени на остальное не остаётся. В машине он хлопает дверцей, грубо регулирует сидение и матерится в полный голос. Говорит дерьмо так искренне, что стоило бы ему посочувствовать. И Рид старается. — Что-то случилось? Мистер Декарт поворачивается к нему всем корпусом, насколько позволяет пространство в машине, и смотрит так, будто только заметил. Будто не знал, что Гэвин здесь тоже будет. Кладёт ладонь на затылок и буквально впечатывает в себя. Рид на пути смирения. Он чувствует себя студентом, который прогулял занятия в колледже, чтобы сбежать на свидание. И эта окрылённость даёт право прижать Ричарда к себе; будто есть куда. Будто недостаточно близко. Будто воротник мистера Декарта создан ради этого момента. — Хочу сбросить напряжение. Окей. Рид улыбается ему в губы, и — будь Ричард оружием, был бы тараном. — Переключившись на другое занятие. Гэв, подумай о Боге. Они смеются, и кажется, что стало чуть лучше. Не смеётся только дверца, которой мистер Декарт любит хлопать, когда ему что-то не нравится. А эта сука рекордно раздражительная. Пока они едут — а это долго, по всей видимости; Гэвин старается не думать о сексе с Ричардом. Потому что по ощущениям они всё ещё друзья, и портить нечто между ними вопросами типа «а какой у него хуй?» как-то не то. А всё же, какой? Нет, они только недавно попытались придти к ответу, являются ли они друзьями. Лобок, наверное, тоже кудрявый. Блять. — Куда и по какому делу едем? — не то чтобы сильно интересно; в смысле, Гэвин любит свою работу и относится к ней соответствующе, но между членом Ричарда и… короче. Мистер Декарт говорит, что его это ебать не должно, и если будет нужна помощь или ответ на малозначительный вопрос, то всю картину знать всё равно не стоит. Рид думает: блять. Хотя бы задачу по физике, лишь бы не представлять, как ты дрочешь в душе. Дорога долгая. Когда они доезжают, Гэвин правда старается думать о Боге, но единственное божественное, что ему близко, как атеисту — находится максимально близко к нему. В одной с ним машине. И это, блять, проблема. Занять себя не получается даже на месте, слушать и вникать не получается, потому что вводного ему дали нихуя. Торчать больше получаса где-то, потому что он антистресс мистера Декарта, не оправдывает жертвы. Оправдывает, ладно. И всё же, он занятой сотрудник департамента полиции. Когда Ричард прощается, Рид внутренне радуется. До машины пиздовать через сквер, на улице снова прохладно и влажно, а день такой длинный, будто не закончится никогда. Ричард предлагает прогуляться. И, типа, это не то чтобы краткий маршрут. И конкретный — тоже не самый. Но Гэвин говорит: ладно. Ладно, давай потратим время на пешую прогулку. Ладно, давай эмоционально отдыхать, мистер. Ладно, Рич, сегодня мы играем по твоим правилам и думаем о Боге. Они проходятся с чёрным чаем и берут по хотдогу. Останавливаются где-то на рандомной зоне с сидячими местами, смотрят в пустоту и слушают, как недалеко от них выгуливают детей. Они шумные и активные достаточно, чтобы отыгрывать фоновый шум и ни о чём больше не думать. В детстве Рид мечтал, чтобы его научили запускать змея, а потом на практике увидел утопленный труп из-за какой-то случайно взлетевшей херни, и желание поубавилось. Ричард такой: ого. Отличная история за едой. Когда они садятся в машину, Ричард заводится и выруливает обратно в департамент. Свободное время Гэв заполняет собственной музыкой и листает непрочитанные чаты, новости по своему направлению и всякую хуйню, типа сплетен в мире селебрити. Ричард обожает читать и знать всё, что там пишут. Важен не сам факт произошедшего, сколько интерпретации, сарафанное радио, сломанный телефон и количество мнений на одно событие. Ричард прост в подобном: он не из тех, кто кидается в прорубь, но их тех, кто будет просто смотреть. Гилти плеже, с которой Гэвин смирился, как и со всем остальным. Когда до точки назначения остаётся минут двадцать, он вспоминает по логической цепочке их спонтанный агрессивный поцелуй, и. Вряд ли друзья так делают, да? Хотя зависит от друзей, но. Они встречаются? Стоит спросить как-нибудь. Когда Ричард тормозит на парковке, никто не спешит выходить. Мистер Декарт выглядит за рулём так правильно, что не засмотреться на него невозможно. Ричард хотя бы раз смотрел на него так? Если между ними движ на взаимных согласиях, он имеет право мечтать о подобном? Гэвин не уверен, что хочет знать ответ, или что ответ его порадует, и как реагировать на другой ответ — тоже не знает. Просто мысль. Как с Ричардом всегда бывает — всё просто. Он ловит тот самый взгляд и. Можно не хотеть целовать Гэвина? Особенно после того, как он получил разрешение и право это делать? Точно нет. — Мы встречаемся? Ричард закусывает губу и пожимает плечами. — Хочешь? Гэвин напоминает себе, что Ричард простой в вещах, которые требуют чуть больше, чем пары секунд. Но — хочет ли? Да. Нужно ли? Он не уверен. Можно ли? Вопрос серьезнее. Получится ли? Получится что? Крутить роман с коллегой? И что ответить? — Да. Наверное. Ричард такой: понял. И это ебаное дежавю, когда он целует его в машине, как исполняют должностные обязанности стажёры, как собирают букеты строго по новому языку цветов, как делают первый шаг в холодную воду. Будто что-то только начинается. И всё так просто, будто, ну. Будто это тот самый мистер Ричард всё-просто Декарт.