****
Пол не знал, сколько прошло времени, вечер сейчас или ночь. Вокруг было темно, все погрузилось во тьму, так же как и его сознание. Он плакал, затем, кажется, уснул, а когда проснулся, на одно кратчайшее блаженное мгновение позабыл, что случилось, однако тут же вспомнил вновь, и это осознание навалилось на него таким тяжким грузом, что едва не раздавило. Слезы опять заструились из глаз – глаза пекло, словно в них насыпали битого стекла, у Пола больше не осталось сил плакать, но он все равно не мог перестать. Какой же он все-таки отвратительный плакса. В дверь постучали, но Пол не придал этому значения. Он не хотел причинять боль папе и Майку, поэтому не стал ничего делать с собой, однако разговаривать с ними у него не было никаких сил. Он понимал, что рано или поздно ему придется либо объяснить, что происходит, либо выйти из комнаты и пытаться как-то жить дальше, и всеми возможными способами старался как-то отсрочить этот момент. Пока все, что он мог – лишь лежать и плакать. Дверь начала приоткрываться, сдвигая припертую к ней тумбочку. – Пол? – раздался неуверенный и даже какой-то робкий голос Майка. – Пол, ты спишь? Пол не ответил, понадеявшись, что Майк уйдет. Майк действительно немного потоптался в дверях и закрыл их. Пол снова впал в какое-то мучительное полузабытье, перемежаемое отголосками прошедших событий. Ему снился Джон, снилось, что он обнимает и целует его, и Полу хотелось остаться в этих снах навсегда, но каждый раз в какой-то момент лицо Джона вдруг менялось, из его глаз исчезали нежность и любовь, и он снова смотрел на Пола с отвращением и презрением. Пол тянулся к нему, хотел объяснить, рассказать и показать, как сильно любит его, однако Джон отталкивал его руки, разворачивался и уходил, и так раз за разом. Пол просыпался в слезах и продолжал плакать какое-то время, пока очередной сладостно-кошмарный сон не утаскивал его в свои сети. Это было так мучительно и невыносимо, однако Пол не знал, как разорвать этот жуткий круг бесконечных повторений. В следующий раз его разбудили не кошмарные сновидения, а какой-то звук. Пол не сразу понял, что это, но затем догадался, что это звук отодвигаемой от двери тумбочки. Кто-то вошел в комнату, что-то зазвенело. – Уходи, – пробормотал он, еще не до конца проснувшись. – Я тебя разбудил? – голос Майка звучал виновато. – Прости. Я принес тебе поесть. Тут бутерброды с сыром и чай с молоком, а еще твои любимые пирожные. – Я не голоден, – сказал Пол, отворачиваясь от него и от света, пробивавшегося через дверь. Он не хотел видеть свет, потому что не заслуживал его. Он хотел навсегда остаться в этой кошмарной темноте своей бесконечной вины. – Пол, тебе надо поесть, – тихо сказал Майк. Он снова чем-то зашуршал, а затем, кажется, сел у кровати. – Ты не хочешь поговорить? – Нет, – глухо ответил Пол, все так же уткнувшись лицом в подушку. – Айвен и Джордж переживают за тебя, ты не отвечаешь на их звонки и сообщения, – продолжал Майк. – Они позвонили мне, и я сказал им, что ты дома, и что с тобой… все в порядке. Ты в порядке, Пол? – Не знаю, – невнятно ответил Пол. – Мне жаль, что все так вышло, – грустно произнес Майк. – Я же говорил тебе… Черт, прости. Я могу чем-то помочь? Могу позвонить Леннону и поговорить с ним… – Не смей! – резко произнес Пол, садясь на кровати. – Не нужно звонить ему. Не нужно пытаться… извиниться за меня. Я все это заслужил. – Я не считаю, что ты заслужил все это. Это все из-за Джейн. Когда это началось… я пытался выключить видео, но она заперла студию и сломала в замке ключ. Я пошел в учительскую и попросил мисс Розенберг помочь, но она тоже не смогла открыть дверь. Мы хотели попросить мистера Эпштейна, но он как раз куда-то уехал. Потом мы встретили Рори и Лу, и еще того барабанщика из группы Рори, все время забываю, как его зовут… они хотели отключить электричество и думали, что мисс Розенберг запретит им, но она сама отвела нас в подвал и попросила у мистера Бэббита, завхоза, ключи от служебных помещений. Я и не думал, что она захочет помочь, всегда считал ее такой строгой… – Это все очень интересно, Майк, но я хочу побыть один, – глухо произнес Пол, снова ложась на кровать. Он не услышал почти ничего из того, что тот рассказал ему. Вся болтовня Майка сейчас казалась просто набором раздражающих звуков, поэтому хотелось поскорее остаться в тишине. – Да, конечно, прости… Я просто думал, что тебе нужно отвлечься… Но если нет, я пойду. – Майк встал и направился к двери, обернувшись возле нее. – Все-таки подумай о том, чтобы поесть. – Ага, ладно, – вяло ответил Пол, дожидаясь, пока он закроет за собой дверь.****
Джон остановил мотоцикл на подъездной дорожке дома Бестов и в этот раз все же потрудился поставить его на ножку. Парковка возле дома была почти пустой, еще было слишком рано для обычного аншлага в клубе, хотя тот уже открылся. Мона почти никогда не закрывала «Касбу» – крошечный клуб, устроенный ею в подвале своего викторианского особняка – лишь изредка по утрам, чтобы сделать уборку. Джон спустился в подвальное помещение, где царили привычная прохлада и могильный запах. В углу, как обычно, надрывался древний музыкальный автомат: клуб был стилизован под шестидесятые и немного – под восточную тематику, со всеми этими длинными драпировками, разрисованными псевдоиероглифами. По мнению Джона, этот клуб скорее напоминал бордель из старых фильмов. Посетителей пока было немного, за привычным столиком в углу с бокалом пива сидел сын Моны Пит, как всегда, с унылым и пресным лицом. Джон кивнул ему и подошел к стойке, за которой суетилась Мона. – Дай мне бутылку виски, – попросил он. – Леннон, ты же знаешь правила, тебе я могу продать только пиво, – проговорила Мона, не отвлекаясь от расстановки стаканов. – Вот когда тебе исполнится двадцать один, тогда и приходи. – Я что, зря батрачил на тебя полдня, чтобы ты мне и выпить не дала? – взвился Джон. Мона подняла на него усталый взгляд. – Ну ладно, но это в последний раз. – Она повернулась к витрине, доставая оттуда бутылку. – Вот, ирландский. Двадцать фунтов. «Да вот фамилия у тебя слишком сложная, а у меня проблемы с выговором шотландских фамилий». «Она ирландская». Джон тряхнул головой, прогоняя непрошенные воспоминания, забрал бутылку, порылся в карманах, нашел там помятую двадцатку и швырнул на стойку. – Стакан хоть возьми! – крикнула ему Мона. – Или ты его прямо из горла пить собрался? Джон вернулся и взял стакан, а затем подсел за столик к Питу. – Как жизнь? – спросил тот. – Лучше не бывает, – Джон открыл бутылку и налил себе первый стакан. После третьего он достал телефон и открыл Дискорд. Выбрал переписку с Полом и отмотал ее на самое начало, решив перечитать все заново, но сломался уже на самом первом дне, когда Пол пригласил его на свидание. Было ли это игрой? Пригласил ли его Пол, потому что Джон действительно ему нравился, или только из-за того, что хотел выиграть чертов спор? Спросить было не у кого, он ведь сам не дал Полу все объяснить. Позорно испугался, что стоит Полу начать говорить, и он, Джон, просто не сможет устоять. Блядь, если бы Пол только знал, как ему хотелось в тот момент прижать его к себе, сцеловать его слезы и сказать, что он любит и прощает его. Вместо этого Джон продолжал изводить его издевательскими вопросами, доводя практически до истерики. А все потому, что эта сучка Джейн показала фото с Джулией. Джон не мог поверить, что Пол тоже участвовал во всем этом. Если это было правдой, ему, Джону, ничего не остается, кроме как пойти и вздернуться на ближайшем суку или зарезаться чертовым ножом. Он выпил еще, отматывая переписку на последние сообщения, там, где они с Полом дрочили по интернету. Открыл фото обнаженного Пола и едва не разревелся сам – господи, чтобы тот ни сделал, Джон не мог перестать хотеть его. Это было какой-то больной одержимостью, Джон не мог смотреть ни на кого, кроме него, с тех пор как Пол подошел к нему в блядском школьном дворе. Джона тогда это очень удивило, он не мог понять, что такому, как Пол, понадобилось от него, у него же и так все было. Девчонки разве что не ссались, когда он проходил мимо, и Джон вместе с ними. Он ведь давно его заметил, чуть ли не с самого начала, когда Пол только перешел в старшую школу. Ему тогда было, наверное, около пятнадцати, а Джону – семнадцать, и он еще даже не завалил свой первый круг выпускных экзаменов. Порой он думал, что и заваливал их все время специально только для того, чтобы продолжать видеть Пола. И из школы поэтому не уходил, ведь давно же мог послать и ее, и Мими вместе с ней. Возможно, ему стоило подойти к Полу первым, но тот был таким популярным, вечно окруженным толпой друзей и поклонниц, а Джон сам себе казался уродливым и нескладным, да и что вообще он мог ему предложить? Покататься на мотоцикле? У него тогда и мотоцикла не было, он его купил только в прошлом году. Пол никогда даже не смотрел в его сторону, ну, почти, иногда Джон ловил на себе его насмешливые взгляды. Джон знал, что о нем говорили в школе, поэтому так удивился, когда Пол подошел к нему сам. И подозревал же, что дело не во внезапно вспыхнувшей симпатии к нелюдимому изгою, и не в музыке тоже. Хотя в музыке они с Полом были идеальны, как инь и ян, как альфа и омега. Как же паршиво, что все так обернулось. Хотя разве могло быть иначе? Разве такой, как Пол – красивый, талантливый, совершенный – мог на самом деле посмотреть в его сторону? Мог на самом деле влюбиться в него? Все это время Джон только и делал, что занимался самообманом. Он снова выпил, продолжая смотреть на обнаженного Пола. Господи, это сводило его с ума. Можно смотреть, но нельзя трогать. Можно трогать, но нельзя обладать. А теперь уже и трогать нельзя, ничего нельзя, все закончилось. Джон знал, что рано или поздно это закончится – не могло же ему повезти настолько? – да и все вокруг говорили, даже сестра Рори. Но он так хотел растянуть это блаженное чувство хотя бы немного дольше, он так хотел… – Что у тебя там? – Пит заглянул ему через плечо. – Не пялься в мой телефон! – тут же рявкнул Джон, отпихивая его. – Да ладно, чего ты, – примирительно поднял руки Пит. – Пей свое пиво и помалкивай, – приказал Джон, отодвигаясь от него. Он никому не позволит смотреть на Пола. Если Пол не может принадлежать ему, он не будет принадлежать никому. Да-да, Леннон, давай, успокаивай себя такими мыслями. Вот увидишь, уже через пару дней он заведет себе другую подружку. Или дружка. Желающих хоть отбавляй, особенно сейчас, когда все узнали, что Пол может встречаться и с парнями. Джон выпил еще. Какого черта он не узнал об этом раньше? Но как? Пол ведь водился только с девчонками, одну неделю с одной, другую – с другой. Как Джон мог догадаться, что у него все-таки есть шанс? Никак, понял он. Даже если бы он знал, что Пол играет за обе команды, он все равно не решился бы подойти к нему, нашел бы для этого тысячу причин. Слишком уродливый, слишком грубый, слишком громкий, слишком чокнутый… Боже, даже его чертов голос становился лучше рядом с Полом. У того был потрясающий голос. Джон душу бы продал, лишь бы еще раз спеть с ним вместе. Почувствовать, как их голоса сливаются воедино, стать с Полом одним целым, снова стать полноценным, как было с Джулией, только еще глубже, еще сильнее… Джон со стуком поставил стакан на стол, а затем занес палец над телефоном. Если сжигать все мосты, то сразу. «Вы точно уверены, что хотите удалить переписку?» Джон, не раздумывая, нажал «да». Он как раз заканчивал удалять фотографии и видео в галерее, выпивая после каждой удаленной по стакану – бутылка уже опустела на две трети – когда увидел, что ему пришло сообщение. <Просто_Айви: Джон, это Айвен Вон. Я не знаю, чем закончился ваш разговор с Полом, и поговорили ли вы вообще, но надеюсь, что с вами обоими все в порядке. Пол отправился искать тебя, когда ты уехал из школы, а теперь не отвечает на сообщения и звонки.> <ЛеннонРок: У меня все просто зашибись, Айви, лучше не бывает. А Пол Маккартни пусть отправляется в жопу. Или нет, скорее в пизду, он же вроде больше по бабам.> <Просто_Айви: Ты не прав, Джон. Я понимаю, что ты обижен, но ты не прав. Да, Пол сделал глупость, поспорив на такое, но он же не знал, что ты ему действительно понравишься. И нашей с Джорджем вины тут не меньше, так что если кого и обвинять, то всех троих, а не только Пола.> <ЛеннонРок: Тогда все трое идите в жопу.> <Просто_Айви: Просто подумай о том, что если бы не этот спор, вы бы вообще могли не начать общаться. Так было бы лучше?> <ЛеннонРок: Да.> <Просто_Айви: Ты действительно так думаешь?> «Да, блядь, да!!!», хотел написать Джон, хотя на самом деле он ни хрена так не думал. Один поцелуй Пола стоил того, чтобы пройти всю эту хрень со спором еще раз, но Джон не мог в этом признаться, по крайней мере, Айвену. Джон уже хотел послать его снова, когда в клубе появились новые посетители – Рори, Лу и Ричи. – О, Сторм, давай сюда! – Джон махнул полупустой бутылкой. – Мона, дай еще стакан! Сегодня празднуем! Рори и остальные взяли себе по пиву и подсели за столик. Лу все еще смотрел на Джона с неприязнью, похоже, так и не простил ему поставленный фингал. – А что празднуем? – спросил Рори, отпивая из своей бутылки. – Да хрен его знает, – Джон пожал плечами и опрокинул еще один стакан. – Что-то празднуем. День правды, к примеру, есть же такой день? – Не знаю, – Рори достал сигареты и закурил, протянул пачку Джону, и тот тоже взял одну. – Ты бы не налегал так на виски, Джон. – А то что? – Джон прищурился. Рори неопределенно повел плечами, пристально глядя на него. – Я знаю! – Джон стукнул ладонью по столу так сильно, что звякнули бутылки. – Ты тоже считаешь, что я не прав. Я прав? – Да нет, – снова пожал плечами Рори. – Это твое дело. В любом случае, теперь у меня появился шанс. – Что-о-о?! – взревел Джон, резко вскакивая и опрокидывая стол. Лу и Ричи успели схватить свои бутылки, а вот бутылка Рори, так же как и бутылка Джона и бокал Пита, упали на пол и разбились с громким звоном. Однако Джон даже не заметил этого. Он подскочил к Рори, сминая в кулаке воротник его рубашки. – Что ты сказал?! Только попробуй, Колдуэлл, и я тебя убью! Только прикоснись к нему, и я все дерьмо из тебя вышибу, клянусь! Лу и Ричи подскочили к ним, явно собираясь вмешаться, однако Рори поднял руку, показывая, что все в порядке. В его глазах не было страха, лишь легкая грусть. – Что, Леннон, ни себе, ни людям? – спросил он. Джон медленно разжал пальцы, отпуская его. – Мне нужно отлить, – сказал он и шаткой походкой направился в сторону туалета. Стены туалета были непривычно чистыми и светлыми, от них неприятно резало глаза. Джон смутно припомнил, что сам же их и красил. Сегодня? Вчера? Это уже не имело значения. Воспользовавшись унитазом, Джон слил воду, захлопнул крышку и уселся на нее сверху, разглядывая эти девственно-чистые стены. Отвратительно белые и чистые, как в больнице. Пол лежал в больнице… Пол попал в больницу, потому что так сильно хотел понравиться Джону, что съел то, из-за чего мог умереть. Это тоже было ради сраного пари? На что же такое он поспорил, что был готов даже рискнуть своей жизнью, лишь бы выиграть? Пол не казался Джону таким уж азартным человеком, но, возможно, Джон просто не знал его до конца. Ему казалось, что он очень хорошо знает Пола, однако он ошибался. Ошибался ли? Он вспомнил их переписку той ночью, когда Пол был в больнице, и когда Джон показал ему песню, написанную для него, и Пол помог закончить ее. Пол кое-что рассказал ему. Джон действительно не рассказывал ему, как именно умерла его мать, а вот Пол рассказал. Зачем, если все это было просто игрой? Для того чтобы выиграть ебучий спор, ему совсем не нужно было ничего рассказывать. Что если… Что если Пол рассказал ему это не ради спора, а потому что действительно доверял ему? Нуждался в нем? Симпатизировал ему? – Какой же я, блядь, дебил… – пробормотал Джон, снова доставая телефон и просматривая почти пустую за последнюю неделю галерею. – Нахрена я все удалил?.. И нахрена я наговорил тебе этой херни… Господи… Ты же теперь никогда меня не простишь… На глаза навернулись пьяные слезы, и Джон заплакал, по-детски размазывая их по лицу. – Боже, Поли, прости меня… – всхлипывал он. – Я такой дебил… Такой дебил… Он вспомнил еще кое-что. Это было совсем недавно, кажется, позавчера? Когда он пришел к Полу домой, чтобы поговорить с Майком. Майк кое-что сказал, он сказал… «…ты ему по-настоящему нравишься. Даже больше, чем нравишься, уж поверь мне, я своего брата знаю и могу сказать, что никогда не видел его таким…» Каким? Влюбленным? Счастливым? Майк сказал еще одну вещь, и тогда Джон совершенно его не понял, однако сейчас… он понимал. «И если вдруг кто-нибудь попытается убедить тебя в обратном, не верь им ни в коем случае, что бы они ни говорили». Блядь, чертов младший! Он ведь все знал про спор! И не сказал, вот засранец. Хотя на его месте Джон поступил бы так же, так что Майк на самом деле был молодец. К тому же он решил дать Джону небольшую подсказку на случай, если все выплывет наружу, как, впрочем, и вышло. В головоломке все еще не хватало некоторых фрагментов, но Джон уже воспрянул духом. Возможно, еще не все потеряно? Пожалуйста, господи, пусть так и будет! Джон снова посмотрел на телефон в своей руке. Позвонить Полу? Или написать ему? Если он напишет, Пол наверняка увидит, что Джон удалил всю их переписку, и это точно не поспособствует примирению. Джон уже собирался позвонить ему, но тут же передумал, не будучи уверен, что сможет внятно передать свои чувства. А еще он боялся. Боялся того, что Пол пошлет его и будет совершенно прав. После того, что Джон наговорил ему, Пол имел полное право испытывать к нему отвращение. Джон буквально взвыл, не зная, что ему делать. Его взгляд снова остановился на чистых стенах туалета. По крайней мере, хоть что-то сделать он может, хоть как-то выплеснуть переполнявшие его чувства. Джон принялся лихорадочно рыться в карманах своей куртки. Он почти никогда не очищал их, и часто там можно было найти разные неожиданные и полезные вещи. В конечном итоге Джон нашел черный маркер, и глаза его засияли. Он подошел к стене между двух умывальников и, прищурившись, начал рисовать. Его рука быстро скользила по белой стене, и ему совсем не нужна была фотография, чтобы вспомнить – он и так помнил каждую черточку, каждую едва заметную легкую морщинку под большими прекрасными глазами, каждую веснушку на маленьком вздернутом носу, каждую родинку на щеках и шее, изгиб каждой умопомрачительно длинной ресницы, мягкую округлость лица, соблазнительную форму губ… Он так часто рисовал это лицо, что оно впечаталось в его память, словно выбитое в камне. Он рисовал его снова и снова, словно хотел таким образом возместить все, что уже успел уничтожить. Даже если Пол никогда не увидит этих рисунков, это не имело значения. Джон был обязан запечатлеть его красоту, выпустить ее из себя хоть немного, пока она окончательно не свела его с ума. Пол должен быть здесь, там и повсюду. Лишь это хотя бы самую малость могло примирить Джона с реальностью, в которой он потерял его. Когда на стенах больше не осталось места для портретов, Джон принялся писать. «Я люблю тебя… Люблю тебя… Пол… Поли… Любовь моя… Прости меня… Не могу без тебя жить… Люблю тебя… люблю…» Его кривые каракули заполняли свободные места между изображениями Пола, и, выпуская наружу свои чувства, Джону становилось немного легче. Слезы все еще продолжали течь по его лицу, но это были слезы радости. Он был так счастлив, что любит Пола. Изрисовав и исписав все стены, он подытожил свое творение полным текстом «If I Fell», запечатленным на двери туалета, и с чувством выполненного долга покинул его.****
В следующий раз Пол проснулся от того, что в глаза било солнце. Похоже, уже было утро или день, он не знал, и его это мало интересовало. Он встал, чтобы задернуть шторы, и заметил поднос с тарелками и чашкой, стоящий на столе. Похоже, это была та самая еда, которую вечером – или ночью? – принес Майк. От мыслей о еде Пола по-прежнему подташнивало, но в горле ужасно пересохло и саднило, словно он не плакал, а кричал во весь голос последние сутки, поэтому он выпил немного холодного чая. Его взгляд упал на одну из тарелок, где лежали уже слегка подсохшие пирожные с взбитыми сливками и клубникой – такие же, какими угощал его Джон, когда они смотрели фильм с Брижит Бардо. Это заставило слезы снова подступить к глазам. Пол отшатнулся от стола и вновь упал на кровать, утыкаясь в подушку и заглушая ею свои рыдания. Господи, это когда-нибудь закончится? Сегодня ему было так же больно, как и вчера, может быть, даже немного больнее. Пол попытался вспомнить, как долго ему было больно, когда умерла мама, и не смог. Тогда он пытался не концентрироваться на своей боли, занимаясь привычными вещами и делая вид, что все в порядке. Тогда он считал, что должен вести себя так ради папы и Майка, что они расстроятся, если он будет только лежать и плакать. Но потеря мамы была их общим горем, и они могли хоть как-то поддержать друг друга, потому что понимали, что каждый из них испытывает одни и те же чувства. Сейчас же Пол остался со своим горем один на один, и больше никто в мире не мог понять его и помочь ему. В какой-то момент ему сильно захотелось в туалет, поэтому пришлось снова отрывать себя от кровати и идти в ванную. Там он мимоходом бросил взгляд на свое отражение в зеркале и скривился, увидев опухшее заплаканное лицо. По крайней мере, сейчас оно хотя бы не выглядело привлекательным. Пол сходил в туалет, потом вымыл руки и умылся – глаза все еще нещадно саднило от слез. Вытерев лицо полотенцем, он снова посмотрел в зеркало. «А у тебя удобно учиться. Действительно как смотреть в зеркало», – вспомнились ему слова Джона, и Пол поспешно отвел взгляд от своего отражения, пока ему не захотелось разбить его. Наверное, он больше никогда не сможет смотреть на себя в зеркало. Однако это воспоминание натолкнуло его на одну мысль. Пол вернулся в комнату, на ходу расстегивая верхние пуговицы рубашки и закатывая рукава. Когда он проснулся, школьного пиджака и галстука на нем не было, наверное, он сам стащил их с себя ночью, потому что теперь они валялись у кровати. Он вспотел, и от него отвратительно пахло, однако впервые в жизни Полу было на это наплевать. Он отыскал свой телефон на тумбочке, куда, похоже, бросил его в полузабытьи, и открыл сохраненные аудиозаписи, по-прежнему игнорируя кучу входящих сообщений и пропущенных звонков. Найдя нужную запись, Пол дрожащей рукой нажал на иконку воспроизведения, и комната тут же наполнилась звуками гитар, в которые вплетались два голоса, создающие чарующую волшебную гармонию. Это он и Джон пели «Blackbird», песню, которую они сочинили вместе. Из глаз Пола снова потекли слезы, но, как ни странно, ему стало немного легче. Переслушав песню пять раз подряд, он снова принялся копаться в телефоне, теперь уже в видеозаписях. Он сохранил видео, присланное ему Джоном в больницу, и теперь искал его. Быстрее было бы найти его в самом Дискорде, но Пол боялся открывать переписку с Джоном. Больше всего он боялся, что не обнаружит там никакой переписки, что Джон стер ее, так же как он хотел стереть воспоминания о Поле из своей памяти. Просмотр видео дался ему сложнее – смотреть на Джона, поющего для него, и понимать, что этого больше никогда не будет, что Джон больше никогда не посмотрит на него так, как умел смотреть только он, не коснется его, не поцелует и не споет для него и вместе с ним, было просто невыносимо. Однако Пол все равно не мог оторвать взгляда от лица Джона, жадно впитывая в себя его черты, словно хотел выбить их на своей сетчатке, как в камне, чтобы видеть каждый раз, когда закроет глаза. Буквально задыхаясь от вновь подступивших рыданий и собственных чувств, Пол прижал телефон к губам, целуя изображение Джона на нем. Это теперь все, что ему оставалось – целовать холодное стекло вместо живого человека. Он сам, своими руками, уничтожил все волшебство, что было между ними. Пол утер слезы и бросил взгляд в сторону кровати – снова лежать и плакать, утопая в боли и отчаянии, хотелось не слишком. Он прикусил губу, размышляя, что еще он может сделать, а затем подошел к столу и принялся по очереди выдвигать ящики. Наконец он нашел, что искал – старую потрепанную тетрадку, в которую еще с четырнадцати лет записывал сочиненные песни. Не то чтобы за эти годы их набралось так уж много, и не то чтобы все из них были такими уж хорошими, но сейчас это не имело значения. Пол пролистнул несколько исписанных страниц, пока не нашел то, что искал. Песню, которую он сначала хотел посвятить Айрис, потом Джейн, и которую в конечном итоге забросил, так и не дождавшись вдохновения. Теперь, найдя на столе ручку, Пол снова уселся на кровать, положив тетрадку на колени, и принялся писать, то и дело перечеркивая и дописывая новые строчки. Наконец, оставшись относительно удовлетворенным написанным, он подошел к противоположной стене и взял прислоненную к ней акустическую гитару. Его взгляд скользнул по стене, останавливаясь на картине Джона, и новая отравленная стрела боли прошила его сердце. Наверное, потом ему придется снять ее, он не сможет смотреть на нее каждый день на протяжении многих лет, это просто сведет его с ума. Рядом стояла все еще обернутая в упаковочную бумагу электрогитара, которую Пол так и не распаковал. Вот ее нужно обязательно вернуть, и Полу совсем не обязательно делать это лично, он мог отправить ее Джону службой доставки, но решил сделать это позже, когда немного придет в себя. Сейчас думать об этом было слишком сложно. Взяв свою гитару, Пол снова уселся на кровать, положив тетрадку перед собой. Он перебрал струны и подкрутил колки – он уже давно не играл на этой гитаре, и она немного расстроилась. Даже такое заурядное действие вызвало в его сознании новый поток воспоминаний – как он стеснялся настраивать гитару на слух при Джоне, чтобы не обидеть его. Это воспоминание породило проблеск улыбки на губах, однако в тот же момент сердце вновь содрогнулось, атакуемое очередным роем отравленных болючих стрел, словно какой-то лучник-садист не желал оставлять его в покое. Боже, неужели теперь всегда будет так? Любое напоминание о Джоне будет заставлять его тело содрогаться от боли? Пол надеялся, что это все-таки когда-нибудь пройдет. Если Джон смог разлюбить его, возможно, и он когда-нибудь разлюбит Джона? От этих мыслей тоже было больно, упрямое сердце не соглашалось тут же терять то, что познало впервые, однако Пол понимал, что если не заблокирует в себе эти чувства, просто не сможет жить дальше. Он тряхнул головой, пытаясь сосредоточиться на песне. Взял первые аккорды, вспоминая, как вообще должна звучать мелодия. Откашлялся и запел: – To lead a better life I need my love to be here… – голос жутко дрожал и сорвался на последнем слове, но Пол заставил себя продолжать: Here Making each day of the year Changing my life with a wave of his hand Nobody can deny That there's something there There Running my hands through his hair Both of us thinking how good it can be Someone is speaking, But he doesn't know he's there… Воспоминания заполнили его сознание, толпясь, вытесняя одно другое: как они с Джоном пели в один микрофон, едва не соприкасаясь губами, и как потом Джон обнимал его во дворе его дома под дождем, словно пытался защитить от всего мира… …как они катались на колесе обозрения, и солнечный свет отражался в глазах Джона янтарными искрами, как Джон потом гладил его по волосам, перебирая их, и как смутился, когда Пол заметил это… …как они сидели на скамейке под деревьями в китайском квартале рядом с шумными лотками и ресторанами, не замечая никого вокруг, кроме друг друга… …как он очнулся в больнице, и Джон был рядом с ним, переживал за него, а потом поцеловал его, несмотря на то, что Пол выглядел просто ужасно… …как они держались за руки в школьном дворе, боясь даже посмотреть друг на друга, и как потом неистово целовались в классе, впервые познав настоящую близость… …как Джон обнимал и целовал его под трибунами школьного стадиона, как восхищался им, как тогда уже любил его, хотя Пол не хотел этого признавать… …и как потом в гараже говорил, что для него невыносимо отпустить Пола, словно не мог жить без него, а Пол гладил его по волосам, пропуская между пальцами мягкие влажные прядки… …и как на следующий день они не могли оторваться друг от друга, жаждая близости, прикосновений, поцелуев, умирая от желания настолько, что Джон взорвал кабинет химии, а затем прижал Пола к стене в школьном туалете… I want here everywhere And if he beside me I know I need never care But to love him is to need him Everywhere Knowing that love is to share Each one believing that love never dies Watching his eyes, And hoping I'm always there… …как Джон дарил ему свои ласки, свою любовь, не требуя ничего взамен… …и как он подарил ему самое идеальное свидание в его жизни… …пока Пол все не испортил. Его голос сорвался, а рука дрогнула, соскальзывая со струн. В горле снова возник комок из подступающих рыданий, не давая больше произнести ни слова. Пол осторожно опустил гитару на ковер, а сам вновь забрался на кровать и спрятал лицо в подушке, в очередной раз орошая ее слезами. Он не мог. Он просто не мог все это отпустить.