Бразилия, Сан Паулу,
Эмбу, 01:08
Тьма. Эта чертовка никогда не дремлет — даже когда на троне восседает лучистый свет, та клубится по углам, тихо скалясь и жадно облизываясь. Тьма самый верный и желанный спутник, товарищ, соратник — губительный, конечно, но чертовски привлекательный. Она следует по пятам, соблазняет путающим мысли шёпотом и не отпускает от себя и смелых праведников. Она неизбежная, она поглощающая. Порой с концами захватывающая. — Клыки перестали выходить на связь. — Тц, — голос хоть и был, как обычно, холодным, однако нотки стелящегося у ног раздражения все равно пробивались сквозь толщу ледовых дрейфующих глыб. — Ожидаемо. Браконьеры хороши в бездушии, но так плохи в технике и результативности. Вновь огненные всполохи зажигалки, изящный взмах рук в перчатках и небрежный, но элегантный танец клубящегося табачного дыма. Все такой же холод, непроглядная мгла и запах неизбежного тщеславия — невозможно то не встретить в столь прогнивших изнутри кругах. — Послать еще группу или…? — спокойно, будто ничего из ряда вон не происходило. — Не группу, а минимум три. Раскидай по периметру. Если смерти продолжатся, увеличь количество вдвое. И как всегда — нанимай через левые фирмы. — А мы не привлечем внимание? — Пауль, — снисходительно, — конечно же, привлечем. Но это выгодно нам. А вот острову — нет. Так что это их должно беспокоить излишнее внимание. Белоснежный оскал осветил густой комнатный мрак. — Тогда надо удостовериться, что журналисты не сунутся, — Пауль задумчиво потер подбородок. — Ученые ведь еще не пропали, — острая улыбка становилась лишь шире, ядовитее, — все в здравии. Макак за хвосты дергают, змей разглядывают и лягушек едят. Просто так погрузились в работу, что нет времени оповестить центр, — растягивая слова, почти пропевая. — Думаете, телеграммы достаточно убедительны? Американский центр начал задавать вопросы. — Тогда напомни им, почему стоит молчать. Будут отходчивыми — увеличь сумму, упрутся — пригрози компроматом, что мы нарыли. Только ненавязчиво, мы пока не должны так светиться. — Будет сделано, — мужчина сдержанно кивнул и плавно, держа осанку ровно и уверенно, развернулся, направляясь к выходу — исполнять поручения. Но когда широкая спина практически пересекла дверной порог, по помещению разлетелась мягкая хрипотца. — К тому же, — явно вдобавок, — получилось тогда, получится и сейчас. Ответом служило молчание.***
Бразилия, Амазонка,
о. Ольо-де-онсо, 5:30
Земли племени народа Onças Sagradas
— O que está acontecendo? — É aquele estranho… — Por que ele está com o grande Chefe? Беспокойный шепот зудящим роем назойливых мух летал в округе, заставляя хмуриться и смотреть враждебно и недоверчиво. Вдобавок ко всему, редкие смешки вызывали чувство недовольства и раздражения — его вели за ручку, как какую-то малолетку, сжимая ладонь крепко, с легкой болью — так, что кожа прела и еле уловимо скрипела от соприкосновения с чужими мозолями. Но в этот раз Тэхен благоразумно не пытался вырваться, даже не думал о столь отчаянном абсурде — здесь не его территория. И не он устанавливает порядки. Спасенный тапир тоже чувствовал внешнюю суету и излишнее внимание — жался мордочкой под мышку да прижимал пятнистые уши к голове. Он, в отличие от своего спасителя, был не таким стойким и опрометчиво любопытным. Тэхен вот был. Несмотря на чужие пристальные взгляды, омега держался стойко и гордо, задирая подбородок выше и вытягивая изящную шею немного вперед: чего толку от покорности в глазах врага, когда можно изучить подробно тыл. Они пересекли жилые границы с первыми яркими лучами утреннего солнца: правда, «жилыми» их назвать можно было с лихвой. До этого Тэхену не удалось проанализировать местное устройство, зато сейчас при вскрывающем правду свете было видно всякую на пути деталь. Он пока не совсем понимал, как это работает, но теперь с двойной уверенностью был убежден в наличии классового деления в племени. Что уже их отличало от пустоголовых диких аборигенов. Самый край поселения встречал отнюдь не приветливо: кругом холод, мрак и жуткий запах трупной безысходности. Омега тогда непроизвольно начал судорожно глотать слюну — настолько местность выглядела прокаженной, пугающей и обреченной. Такие джунгли отталкивали, гнали уверенно прочь, внушая небезосновательный животный страх. Точно при побеге им руководило безрассудство, пока слепая нить надежды указывала путь: то, что он не заметил такое, было настоящей удачей. Потому что если бы заметил, самолично полез бы в пещеру обратно. Никакое бесстрашие не спасло бы. Атмосфера давила: звуки были глубинными, рокочущими, местами подвывающими — такое чувство, будто монстр из детских сказок все же смог найти дорогу к людям и теперь скрывался в зловещей темноте, внимательно наблюдая за потерявшимися путниками, голодно облизывая пятки липким языком и намеренно изводя светлые рассудки. Мигал красными бликами по-больному обезумевших глаз, зазывал грудной рычащей музыкой в свои сети, протягивал когтистые худые лапы к сладким открытым бокам. То и дело по сторонам хрустели ветки, редкие птицы кричали надрывно и молебно, а в глубине вибрациями оседали низкие стоны. Земля, вопреки живости и красоте природы, казалась мертвой. Нежилой, никем не заселенной. В обратном убеждали только редкие разбросанные тряпки, размытые отпечатки стоп, порванные бусы и свежая кожура от фруктов. А еще следы засохшей крови и обглоданные кости. Но Тэхен даже думать не хотел, откуда те здесь появились. Хотя, конечно же, пришлось пуститься и в такие мысли. Потому что на входе во вторую зону, действительно жилую, на границах, как бы разделяя их, вверх стремились высокие остроконечные столбы, у основания которых болтались привязанные отрубленные головы. Он тогда здорово приложился плечом о твердый ствол дерева и чуть не свалился от подкосившихся ног. Но дикарь не дал упасть, крепко перехватил за грудь и вытянул обмякшее тело на себя. Мужчина, вероятно, тогда все понял без лишних слов, поэтому с того момента они шли молча, с одним лишь отличием — теперь Тэхена держали за руку, не отпуская от себя и на сантиметр в сторону.Черт, а он не заметил близость их контакта — перед глазами слишком ясно стояла страшная картинка застывших в испуганном мучении иссохших бледных лиц.
Позже все же он отвлекся: когда пошли иные лица, на этот раз живые. И те смотрели с явным недоверием — еще большим, чем у самого Тэхена. Но он на провокации не велся: делал вид, что ему плевать, а сам же в это время досконально изучал территории своих пленителей. Тут зона была уже шумной, густонаселенной — омега убедился, насколько же племя огромно. Дома, даже, скорее, домики, смотрелись на фоне тропических лесных гигантов слишком уж крохотно, зато незаметно. Вдобавок еще и материалы, из которых жилища были сооружены, отлично маскировали в дикой среде, делая даже такие непрочные, по сравнению с городской, конструкции довольно безопасными и надежными. Крыши, по всей видимости, были сделаны из листьев папоротника или пальмы — издалека не совсем заметно; а еще из какой-то соломы, длинной, плотной и наверняка крепкой. Такой покров беспросветной вязью опутывал каркас из связанных веток, образуя по форме забавную шапку, как у гнома — такой своеобразный высокий треугольный колпак. Сама конструкция здания, как предполагал Тэхен, тоже была сделана из веток, только более прочных — хотя, опять же, трудно сделать выводы, вдруг снаружи лишь отделка. Возможно, сами стены возводились и из глины — не зря вблизи шумные потоки рек. Их омега помнит до сих пор отлично. Кстати, домики стояли довольно плотно друг к другу, хотя, что Кима поразило, находились некоторые постройки и сверху, около кромок деревьев, укрепленные специальными помостами. Удивительно развитая цепь сооружений. После взгляд уставших, но по-прежнему непоколебимых глаз переключился на людей, что к их приходу, очевидно, вывалились любопытной толпой на свежий воздух, теснясь у домиков, как бы с опаской и затаенным интересом наблюдая — перед вождем робели, оттого разглядывали одного Тэхена. Он их в ответ. Вопреки ожиданиям и всему тому, что омега видел прежде, лица народа были здоровые, счастливые. Кожа загорелая, отливающая в солнечных лучах карамельной коркой, гладкая, по виду плотная, а еще усеянная причудливыми рисунками — у кого-то меньше, у кого-то больше. Например, у детей, что прятались под юбками своих родителей, узоры были крошечные, почти незаметные, разбросанные лишь на лице и на запястьях рук; у взрослых сыпь рисунков тянулась дольше, а контуры были жирнее, однако и между ними имелись отличия — так, у альф, что, очевидно, выделялись своей высотой и массой, вдоль рук, переходя на грудь, стекались чернилами целые полотна, образуя более агрессивные и заметные картинки, в то время как у омег преимущественно линии украшали руки и живот, у некоторых — ноги и ступни. Интересно, в чем же тайное значение необычных росписей? Пожалуй, это первая загадка племени, которую Тэхену интересно было бы раскрыть. Неужто проникаться стал культурой ненавистных сердцем дикарей?Осторожнее, Тэхен, так ведь и погрязнуть можно.
Природа здесь была более дружелюбная. Было видно: человеческий быт не тяготил ее, а украшал. Тяжелые листья сейбы защищали от огненных лучей, мох стелился прохладным ковром, спасая от мелких камней и острых опилок; лианы щекотали щеки, пока папоротник благосклонно гладил оголенные лопатки. Здесь звонче пели птицы, здесь радостно смеялись капуцины. Людская близость не пугала. Та их восхищала. Защищала. Чем глубже в поселение, тем громче становился шепот, заглушая голос сельвы: удивительно, судя по положению солнца, утро было крайне ранним — впрочем, это совершенно не мешало дикарям толпиться вдоль дороги и бодро вытягивать шеи и тела. Хотя были и незаинтересованные — видимо, работяги. Те только мазали мимолетными ожидающими взглядами, но, словно не находя необходимого сигнала, сразу же отворачивались и терялись в поселении, уходя бесшумно и осторожно. Вождь спокоен, значит, и племя пожинает мирные мгновения. Тэхен не мог не подметить, насколько сильное и безоговорочное влияние у главного дикаря: тот молчал, даже взора своего не отводил от намеченного пути, смотрел только вперед, а люди, стоило им пройти мимо, замолкали тут же, опуская в покорности головы и отступая на полшага назад. Все замирали, все преклонялись — даже природа делала в живительных вдохах перерыв. Один Тэхен, глупец, не разделял общего смирения. Постепенно джунгли отступали, позволяя ощутить мнимую вседозволенность: под ногами редела трава, уступая место гладкой скалисто-песочной поверхности, отчего стопы больше не вязли в природных цепях; кроны нескончаемых и грузных деревьев учтиво прямились, открывая бледно-голубой небосвод, разрешая человеческой груди сделать вдох поглубже, жадно; толпа скуднела, неохотно разбредалась. Вождь остановился — омега чуть не налетел собственным носом в середину увитой черно-бурыми символами спины. Зато мельком успел запомнить чужой орнамент: то, что изначально казалось простыми полосами — Ким прежде за совместную «прогулку» не желал приглядываться, оказалось плотно прилегающими друг к другу строчками слов — каких, непонятно, но точно несущих в себе сакральное значение. Думалось, такие люди не скупились на плетение загадок. Особенно дикарь всех дикарей. Задуматься как ранее, не дали. Тэхена одним коротким движением дернули за руку вперед, мало заботясь о состоянии его суставов (такими темпами омега без конечностей останется). Тапир, что все это время «не отсвечивал», спокойно прячась то в сгибе подмышки, то в сгибе локтя, встрепенулся, засвистев недовольно — конечно, его так грубо вырвали из мягкого спокойствия. Омега разделял чувства своего подопечного: свел брови к переносице, поджал в недовольстве губы и с уже привычным для обоих дерзким вызовом уставился в холодные глаза, что сейчас совершенно не горели, скорее, тлели древесными углями. Тэхен даже слегка потерялся, потонув в зыбучих песках. Прямо в эту минуту глаза дикаря казались обычными — разве что хищные отголоски иногда стучали по охровым зеркалам. А так, вполне взгляд человека: радужка будто побледнела, выцвела, напоминая по оттенку теперь благородный земельный гранит с частыми вкраплениями необработанного золота. И этот самый гранит был таким уверенным, спокойным, знающим все на белом свете — такому хотелось доверять, хотелось прислушиваться. Неужто необузданный дикарь смеет обуздаться? Нет, то наверняка обман и болезненный мираж.Но почему так отзывается в груди?
Внезапно внешние шумы превратились в глухой белоснежный заслон — никого вокруг, только вождь и его подневольный пленник. Только вот кто из них вождь, а кто подневолен? Потому что ответы смешались в тех самых искрящихся солнцем глазах, что напряжением кололи да воздух бархатный в горячие пески превращали. Необъяснимо, притягательно, так сложно. Много невысказанного, что сидит глубоко за душой, страшась пойти у чувств на поводу и показаться в поверженной слабости. Один — несклоняемый, второй — точно такой же. Уступать никто не желает, а увидеть чужую поверженность — каждый из них. Как в сказке, только более дикой: добро, что испачкало пальцы в вязких чернилах, против зла, что ногами ступило на поле недавно расцветших облачных лилий. Оба когда-то невинны, оба хоть дважды, но грешны.Видящие слепцы, мудрые глупцы.
Нить между ними опять натянулась, со звоном сделав новый виток на запястьях. Повязаны, далеко и надолго. Сельва знает, чего жаждут ее родные дети. И все отдаст, дабы те в своих желаниях утопли. — Andar, — еле разлепляя губы, прошептал дикарь. Все, оцепенение ушло, на место вновь вернулись те крупицы разума, что на диких землях удалось с потерями, но сохранить. Тэхен дернул головой, подкидывая густые кудри вверх — видимо, старался грозность показать инстинктивно, подвластно тайным внутренним решениям. Однако омега подозревал, что выглядел, скорее всего, он больше по-детски задиристо, а не устрашающе и авторитетно — не та ситуация, не то положение. Оттого лишь сохранил молчание, развернувшись спиной и сделав шаг. Кажется, Тэхен стал понимать альфу без перевода: слишком уж кричащими были сквозные интонации. Сейчас от него требовали повиновения — что ж, на время, обманчиво, все же предоставит. Такая перспектива не радовала, но чего уж поделать: слишком горькую и липкую кашу он заварил. Шаг. Хруст веток. Хриплый усталый стон. Почему-то его омега расслышал довольно четко. Голова тут же повернулась куда-то вбок и немного назад, напрягая движениями забитые мышцы шеи. Губы распахнулись, брови подскочили вверх, а вдоль предплечий, потом запястий прошелся разряд слабого тока. Тэхен заморгал часто-часто, не веря увиденному. Неподалеку шла небольшая процессия людей, в частности мужчин. Издалека, конечно, трудно было разглядеть до точностей, и тем не менее выводы напрашивались сами — шли альфы, разные, от слабых до сильнейших: слишком высок рост, заметны явные любому глазу мышцы, и волосы на теле блестели в солнце жесткими колосьями. Но цепляло Тэхена далеко не это. — Профессор Кэнтаро… — сколько же облегчения в рваном выдохе. Он заметил мужчину сразу же — трудно за столь небольшой, но тесный период совместной работы не выучить до четких образов во тьме чужую внешность и повадки. Черные волосы с небольшой проседью, некогда прямые, вились змеями в тропической влаге, спадая на лоб; смуглая кожа казалась сухой из-за явной возрастной сетки вдоль покрова, а вены взбухли от натуги; щетина превратилась в бороду, короткую, но тем не менее заметную и густую. Профессор выглядел замученным, уставшим — однако это было малой кровью в алой луже их проблем. Какая разница вообще? Главное, живой. На уголках глаз собрались хрупкие прозрачные кристаллики. Стекольная пыль проникла в легкие, царапая изнутри. В глотке засуха, под нёбом — горечь. Облегченный тремор, зуд в животе. Живой, живой, живой. Тэхен чуть не сорвался: не осознавал, оказывается, как скучал по этому несносному мужчине. Так хотелось упасть в сантименты, обнять и тихо всхлипнуть в крепкое взрослое плечо — Кэнтаро долго был единственной опорой, самым мудрым наставником и не заменившим их, но все же близким человеком.Как странно, не врут ведь люди: что под боком греется — за данность принимаем, что пропадает, оставляя холод — скорбью поминаем.
Когда рядом каждый был — сливались люди в тени, когда нити в джунглях между ними натянулись — родные души разошлись огнями, во тьме дорогу направляя. Скупая неприкрытая слеза скатилась вдоль щеки, затем вторая. Омега сделал шаг, готовясь крикнуть. Рассказать, что здесь он, рядом, что их команда по отдельности, но вместе. Что обязательно спасутся, что непременно ноги каждого коснутся пыльного асфальта мегаполиса. — Andar, — одернули с нажимом, вцепившись чуть ниже голого плеча, ставя бледно-розовые отметины аккурат рядом с родимым пятном. Тэхен проморгался, возвращаясь в суровую действительность. Что-то слишком часто он теряется меж реальностей. Кинув последний раз взгляд на профессора, он успел заметить, как тот, наклонившись, кому-то что-то шептал — видно было по оглядкам и немного нервным движениям. Догадка стрельнула неожиданно, и Тэхен прищурился: вот и Алтан рядом, такой же до безумия уставший, но спасенный, целый. Тоже живой. Губы дрогнули вымученной улыбкой. От сердца немного отлегло. Не стал препираться с вождем, опять стерпел пугающую грубость, возобновляя шаг под дотошным хищным вниманием. Только вот по-новой исказил лицо в недовольстве. Лоб уже фактически трескался от напряжения. Еще бы, столько хмуриться и думать — тут вообще удивительно, как череп до сих пор не раскололся. Причем самолично улучшить положение Тэхен не стремился: с каждым новым шагом только еще сильнее сводил брови, щурил глаза, отчего в висках уже не просто отдавало, а стреляло тупой болью. На это были причины, уже иные: жилую территорию они вновь покинули, заходя в своеобразный «зеленый коридор». Здесь джунгли были более приветливыми. Зелень светлее, открытого пространства больше, запах спелых фруктов ярче. Красиво, вообще-то, маняще. Тэхен бы и рад поразглядывать, да вот только сзади буквально наступали на пятки, ускоряясь — намек уже был не намеком, а прямым желанием. Ох, он бы так хотел в ответ напакостить, дать волю самым темным спрятанным эмоциям. Ну, хотя бы нарычать на этого альфу. Десны запекли, принялись зудом исходиться. Что-то грубое и вибрирующее потянулось изнутри груди. Опять этот транс. В глазах зарябило, мышцы закололо. Что же это, мать его, такое? Пелена, темнота, слабость. Все же рык. Бицепс ущипнуло болью. Тьма выплюнула омегу, возвращая на просторы сельвы. Прошли секунды, по ощущениям — все та же вечность. Тэхен встряхнул головой и немного оторопело уставился на причину жгучей пульсации на коже: у той вытянутая пятнистая мордочка с хоботком и невинные черные глаза-бусины. Его укусили. Не больно, просто ощутимо, с переживанием. Вдох, выдох. Отпустило. Тэхен скосил настороженный взор в сторону дикаря — тот следовал чуть позади, но рядом, слева. Неужели альфа не заметил его промедления? Шел так же уверенно, невозмутимо. Ничего в обжигающе морозном лике не выдавало хоть каких-либо эмоций — только перманентное всевластие. Интересно, альфа стал таким или дьяволом все же был рожден?Живой, грудная клетка дышит, а смерть с косой мирно наблюдает позади, не отпуская из-под необратимого взора.
Тэхен засмотрелся и поймал себя на не очень утешительной мысли — в который раз вообще? Альфа пленил своей красотой, притягивал — та была хищной, острой, простой в своей окраске и сложной для ответов на загадки. Смотришь и думаешь: вот же ублюдок. Но чертовски привлекательный. Смертельно. Картина уже въелась в подкорку, впиталась, словно ягодный сок кровавых даров необузданной сельвы. Величавая, всегда тихая и грациозная поступь, высоко поднятый подбородок, стать, еще, конечно же, осанка. Дальше перекат мышц в бронзовом отливе, ожившие на коже древние рисунки — татуировки ли, простые краски ли, все одно, имеет смысл запрета для живых и молитвы для усопших. Шрамы грубые, глубокие и явные — где-то в душе обезумевшего зверя и незримые. В них была еще одна загадка. Бесчисленное количество загадок лишь в одном вожде. Сколько же таит в себе порожденное им племя? Сельва, стало быть, вообще несусветное количество?С чего же начинать гадать?
Но тайны будто сами внемлили потаенным интересам чужеродного для диких джунглей беглого от самого себя мальчишки: ластились к голым ногам, щекотали пальцы, пытаясь взор раскосых глаз на себе поймать. Тот не поддавался, под стать своему гордому обладателю. Тэхен был еще в чреве с непокорностью. Вырос, вовсе слился с ней единым организмом. Прошли они не так уж много, по времени примерно минут шесть, прежде чем заросли стали расступаться, вновь вручая пришлого омегу в руки обманчивой свободы. Думается Тэхену, он даже стал догадываться о примерной схеме поселения — в голове уже нарисовалась блекло-ровная картинка, скудная на краски, но богатая на важную информацию. От мыслей о побеге все еще не отошел. Надо просто тот теперь планировать. Учесть, что в диких джунглях еще больше дикарей. И не все они одеты в оборванные тряпки. — Что такое, маленький? — в руках завозились в беспокойстве, а Тэхену оставалось только поглаживать тапира да шептать ласково. — Все будет хорошо. Будет легче. Верил в это сам. А может, по чужому заверенью? Опять раздался шум многоголосий. Омега напрягся, потеряв спокойствие вслед за животным: предчувствие чесало поджелудочную скорыми дурными происшествиями — не в его пользу уж точно. Короткий миг, и перед лицом промелькнула татуированная рука, придерживая плотный ковер из листьев, что свисал с высоких гевей, и открывая такую удивительную картину, что дух не просто захватывает, а с силой глотку ему пережимает, сужая все существование до небывалого превосходства видов. — Bem vindo a casa, — хрипло на ухо, отчего полунагое тело мурашками изошлось. И не от рычащих ноток, а от утаенного в строках победоносного оскала. Скалы. Перед ним просто огромные, высотой с какой-нибудь Нью-Йоркский небоскреб, скалы. Только их величие не руками человеческими построено — самой природой выковано. Люди лишь коснулись готового творения. Они возвышались ярусами — будто ступени Господа. И на каждой ступени жизнь текла: дикари, подобно воинственным ангелам, порхали над землей, не опасаясь острых спусков и песчаных краев. Все такие легкие, не обремененные оковами благ костей цивилизаций: облаченные в нарядные одежды, что подобно белоснежным облакам, парили змеями воздушными вдоль плавных изгибов тел; носящие на ногах и руках звенящие браслеты из металлов и деревянных цветных бусин; с гордостью красующиеся дивными узорами нательных надписей, что тянулись полотнами еще сложнее. Наполненные животворящей магией. На фоне бледности горных пород, люди полыхали спичками: так ярко, резво — настоящие жар-птицы. Поэтому Тэхен не сразу разглядел причудливость скалистых гигантов, зато после удивился еще сильнее: они усеяны были вдоль и поперек настоящими норами — подобно той, из которой удалось сбежать, только эти гораздо более широкие, длиннее в высоту — так, чтобы взрослый человек смог без проблем пройти. Причем норы эти были разделены на сектора: отверстия находились в углублениях, что обрамлены были все той же прочной силой породы. Чем-то похоже на дом целого змеиного гнезда. Только здесь засели люди. Это лишало всякого дара речи. Омега так и стоял, точно навеки увязнув в земле, и смотрел с чувственно распахнутым ртом на открытое великолепие. Как аборигены, коих целый мир считает застрявшими в неразвитых годах потерянными дикарями, додумались до этого? Это же самое безопасное и скрытное, что можно только соорудить на всем просторе джунглей. Где-то в скалах мелькали выступы — целые пласты, удерживаемые каменными плечами. На них сооружалось всякое: то своеобразные «сушилки», состоящие из тонких, но крепких бамбуковых стеблей, где уже сушились тряпки и одежды; то что-то наподобие открытых мест для отдыха, с толстыми валунами по краям, дабы была возможность сесть и свесить ноги; то места для ритуалов, что выделялись высокими расписанными резью отпугивающих лиц столбами. Свободолюбивый народ даже здесь стремился к свободе. Окружил себя нерушимыми породами, забрался высоко Здесь точно жили языческие Боги — самолично, спустившись с темных недр небес.А главный из них еще и заправлял просторами необъятных краев.
— Coração xamã, — не повышая голоса, однако достаточно громко промолвил дикарь, что сзади подошел совсем вплотную. — O líder está chamando. И сложил ладони плотной лодочкой, лишь немного оставляя просвета, чтобы сиюминутно прислониться вытянутыми губами к углублению, пропуская теплый воздух легких внутрь, добавляя постепенно тонкую вибрацию голоса. Она нарастала, сливаясь с мычанием, с первого раза обретая звуки певчих тропических птиц. Опять Тэхен заворожен. Выходит, вождь дикарей не только людскую речь ведает. На языке животных тоже разговаривать умеет. Только не как омега, сразу видно: у Тэхена дар природный, у мужчины с письменами на груди — необходимый всякому правителю навык.Так по-разному похожи.
Омега заоглядывался по сторонам в поисках призвавшегося — нет сомнений, альфа к голосу свободных джунглей обращался не за просто так. Правда, люди так и продолжали суету, будто вовсе их с вождем здесь и не было. Эти дикари выделялись среди всех своей статью и потаенной силой. В них от главного вождя было больше всего качеств. — Sim, O Grande Chefe Onça, — омега вздрогнул, когда сбоку показалась тень, а после выросла перед их лицами, глядя хладнокровно и смиренно. Только на секунду в чужом взоре ощутился перец сожалений. Марла, единственный союзник и знакомый проводник среди безумий нравов племени. Ее образ заметно изменился после последней встречи: осанка не имела изъянов вовсе, была острой и прямой, разворот плеч держался с гордостью, сверкая на солнце чернильной вязью узоров с фиолетовыми вкраплениями; волосы чуть отросли, теперь щекоткой касаясь рисунков, а голову украшало плетение из серой ткани, по бокам которой крепились цветные птичьи перья. Остальной наряд был сдержаннее, что ли, утонченнее, выделяясь в этническом несвязном вихре племенной одежды: стан обрамлялся светло-бежевой легкой тканью, подобно той, что облачала самого Тэхена во время танцев у костра, только на женщине было меньше открытостей и всяких лишних дополнений — лишь тонкий пояс в тон плетеной ленты, также выделяющийся яркими перьями. — Ocupe-se e prepare-o para minha Caverna, — быстро и коротко бросил альфа, а после как ни в чем не бывало развернулся в противоположную сторону и скрылся в объятиях лиственной шали, оставляя за собой флер недосказанности, очередных приказов и вяжущей язык сладости. Неужто так просто он оставит беглеца на попечение свободы? — Марл… — губы почти растянулись в улыбке. — Тс, — аккуратная ладонь прижалась к собственным губам, приказывая молчать, — aqui não. Тэхен беззлобно закатил глаза. Ох уж эта манера скрывать свои умения в инородном для аборигенов языке. Но омега не спорил и не препирался — Марла уж точно не заслужила его скверный характер. Терять благосклонность единственного человека в племени, ведающего их родной язык — глупо, несуразно и непозволительно. Хотя, единственный ли она источник к пониманию? Дикарь всех дикарей вот тоже, оказалось, много чего знает. Но не спешит знания использовать, явно изводя пленную натуру такой же скверностью характера. Хотя с чего бы названному в мыслях правителю необузданных земель идти на благосклонность? Тэхен, окстись, ты здесь не гостем был. А пленником. Он чувствовал местами участь пойманной добычи: желанной, вкусной и отложенной на завтрак. Обманчиво, конечно, могло и показаться, что кровожадный вождь заделался вдруг светлым праведником, ища в нежности и бережливости собственное искупление. Но внутренне омега ощущал. Хищник в лице дикаря чего-то ждал. Таился, крался, вынюхивал. Хищник на охоте, не иначе. Уж Тэхен-то знает про зверей все до мелочей. И снова путь, и снова ступни проминают горячую поверхность плодородной почвы. Марла молчала, Тэхен тоже — желание на всякие беседы временно утихло. Хотелось привести мысли в порядок, наконец-то здраво оценить происходящее со всеми ними. Многое успело приключиться, еще больше — запутаться. Мораль куда-то сдвинулась, размыв границы меж жемчужно-белым и угольным оттенком черной ночи. Все стало серым, чересчур противоречивым.Где истина, а где игра Судьбы злодейки?
Лицо обдало знакомым паром: теплым, пряно-травяным и бархатистым. Тэхен моргнул и перевел взгляд на вход в купальни — все те же, только в этот раз дошли быстрее, с другой стороны. Все же границы племени такие необъятные: где начало, где конец — не видно даже зорким глазам вольных птиц. — Давай тебя приведем в достойный вид, — наконец-то привычная слуху речь и нежные касания ладоней. — O coração de um grande líder deve brilhar, — а во взгляде почему-то обреченность, до этого не виданная. Он ее тоже чувствует. Но теперь на сердце не тревога. Томительное предвкушение.Пленник пленником сам желает быть, однако все признать никак не может.
***
Бразилия, Амазонка,
о. Ольо-де-онсо, 6:45
Вот теперь он чувствовал себя мало-мальски человеком. Спасительная вода смыла всю тягучую усталость, пар сделал кожу мягкой, податливой, а природные масла разнежили ее, возвращая былой блеск здоровья. Настоящий спа-уход: даром, что средь диких джунглей. Дух заново воспрянул, а тело налилось энергией и былой прытью. Сейчас же Тэхен сидел на своеобразной площади, близ греющего ладони и ступни костра, прокручивал на острой ветке нанизанные дольки фруктов: да, интересная комбинация — печеные манго и сметанное яблоко. Пахнет недурно, и на том спасибо. Почему-то смотря на такой «деликатес», не было мыслей о скором насыщении. Хотелось, вообще-то, чего посолиднее — мяса, желательно такого жирного, сочного. Еще каких-нибудь гарниров, как минимум, картошку фри — не думал омега, что соскучится по этому «убийству во фритюре». Желудок характерно заурчал, привлекая внимание и тапира, что катался по траве близ срубленной для сидения перекладины в виде ствола дерева, и Марлы, что, наверняка подчиняясь поручению вождя, от самых купален следовала по пятам, не позволяя и на секунду остаться в одиночестве. Женщина хоть и вызывала доверие, однако Тэхен не спешил совсем уж расслабляться рядом с ней. Он помнит хорошо, чьей стороне та служит. — Говорила тебе, обожди, — Марла присела на корточки напротив, также вытягивая палку с едой вперед, к жару огня. — Стоишь своего положения — слишком твердолобый и упертый, чтобы быть пойманным свободой. — У меня много вопросов, — серьезно, не терпя каких-либо возражений. Раз уж женщина с ним, наконец, соизволила заговорить родными предложениями, нельзя терять и минуты. — И я не уйду без ответов. — Ты не в том положении, чтобы диктовать условия, — грубо, резко, совершенно по-другому — в прошлый раз Марла была нежнее и приветливее. Что же поменялось? — Пожалуйста, — Тэхен не дурак, сразу же осознал собственную дурость, — иначе я сойду с ума, — в глазах защипало, а голос разорвался хриплыми надсадными нитями. Да, это горькая правда — не ему здесь устанавливать порядки. Пока, дитя, пока. С минуту сидели в звенящей тишине: та барабанные перепонки сдавливала. Омега пытливо рассматривал некогда свою «коллегу» по работе — ведь та однажды тоже прибыла из благ цивилизации. Сейчас же в ней от сего не осталось ничего: язык — последний проводник в забытые историей воспоминания. Марла являлась с головы до ног воплощением местного духа непокорности — как и все живущие в племени. Твердая, решительная, укутанная тайнами. Ким не удержался и шмыгнул носом: да, слабость все же подкралась со спины. Навалилась каменной грудой на плечи, проминая всякую осанку. Он, между прочим, столько стресса пережил: слезы и излишняя чувствительность были вопросом времени. И самые стойкие плачут. Но сегодня хрустальным каплям не суждено коснуться загорелых щек: Марла кинула быстрый взгляд на Тэхена и, кажется, решила поубавить строгость. — Хорошо, — лицо женщины немного, но расслабилось, меняя маску грубости на снисходительное хладнокровие. — Можешь назвать одну единственную тему, на более я не согласна. Только думай тщательно, не трать попытки понапрасну — на отличные вопросы не отвечу. — Хочу знать все о племени, — без растягиваний выдал.— Расскажи мне все, что нужно знать. Теперь был аккуратен в личном любопытстве. Дальше положенного не заглянет — не сегодня точно. — Все не получится, — та хмыкнула, — однако большую часть интереса твоего я утолю. Задавай вопросы. — Как зовут вашего вождя? — омега от интереса аж подался вперед, чуть не опаляя кончик кудрявой спадающей челки. — О, неужто хочешь знать имя названного чудища? — кажется, Марла решила припомнить ему не такие давние слова. — Этого я не могу тебе сказать, но не потому, что не хочу, а потому, что не могу. В нашем племени не положено. — Почему? — Ким не удержался и перебил. — Какой нетерпеливый, — женщина потеплела наконец, замечая чужое искреннее любопытство. — Каждый в племени подчиняется древним Богам. Однако те довольно кровожадны и охочи до людских испытаний на силу веры и тела, считается, именно они посылают злых духов на земли дикие, проверяя своих грешных детей. Знаешь, здесь много легенд родилось — когда, я сама не ведаю. Но одна из тех немногих, что мне доверили, гласит: спрячешь в таинстве ночи данное от рождения имя и будешь чист разумом и помыслами. Оттого у всех здесь несколько имен: настоящее, то самое родное и сокрытое, могут знать лишь близкие — семья и те, кому ты сам доверишь свою душу, для защиты же берут имена по, ммм, ремеслу, если так это можно обозвать, — Марла сделала паузу, подцепив пальцами остывшую дольку печеного манго, закинула ее в рот, затем продолжила. — Вот нашего вождя мы так и зовем — O Chefe или O Líder, синонимы, считай, — махнула та рукой. — Но это более неформальная обстановка: когда ты хочешь обратиться с чем-то добродушным или незначительным, по типу сообщить, что где-то дети съели запасы сладких фруктов, — губы тронула улыбка. — У него много имен, если честно, но о прочих лучше даже не думать — те силу заклятий имеют, никто, кроме шамана, не способен окликнуть вождя иначе. Чаще всего мы обращаемся к вождю как О grande Líder или О grande Chefe, что переводится как «Великий Вождь». Тут же вспомнилось: а Марла ведь сразу настоящим именем открылась. — O Grande Líder, — надо же, Тэхену даже удалось повторить без запинок. — И что, прямо у каждого-каждого несколько имен? А если, например, одни и те же профессии? — конечно, странно употреблять такие слова в контексте диких аборигенов, но омеге другого на ум просто не приходило. Схоже ведь. — Давай по порядку, — Марла коротко усмехнулась, по-доброму щуря глаза. — Имена у каждого, кроме низших — те отрекаются от самих себя, оставаясь с племенем лишь по зову крови, но об этом позже. Помимо указаний дел, можно нарицать по каким-нибудь особенностям. Например, быстрый — Veloz, красивый — Linda и все в таком духе. Часто сочетают: быстрый воин — Veloz Guerreiro. Если человек имеет пару, и та состоятельней и выше по иерархии, к нему так и обратятся. Слышал, как ко мне воззвал наш вождь? — Не запомнил, — кивнул Тэхен, поморщившись. От информации пухла голова. — Coração xamã, — Марла растянула звуки, — или сердце шамана. — Погоди, но ты же говорила про пару, — омега, конечно, был ученым, но сейчас откровенно путался, — откуда взялось сердце? — Так здесь величают пару — «сердце». Романтично, правда?Ага, особенно если вспомнить, как их пленили, а после вождь зарубил кинжалом их сопровождающих, слизывая с глоток кровь, пока полная площадь дикарей следила за этим зрелищем и ликовала.
Сразу видно — любовь цветет и пахнет. — Выходит, ты жена шамана? — окинул уже иным взглядом женщину. — Да. Ох, не нравились Тэхену такие повороты обстоятельств. Насколько Тэхен вообще был осведомлен, шаманы играли в племенах не самую последнюю роль уж точно — иногда стояли даже выше племенных вождей. Тогда вопрос так и напрашивается: на кой черт Марле так открыто рисковать, помогая даже информацией? А точно ли это помощь им? Что, если дикарю?Тогда выходит, с самого начала омега угодил в хитрую ловушку коварного вождя.
Опять повисла тишина. Теперь, правда, не блаженная — задумчивая, настороженная. Тэхену точно нужно просчитать шаги — и больше с душами чужими не делиться нечистыми для них намерениями. Полагаться надо только на своих. Да вот опять же, кто теперь свои, а кто чужие? — Как же все запутано, — и это он не про местную культуру. Однако Марла приняла это иначе. — Первое время, конечно, путаешься — да и невозможно знать каждого, — возобновила рассказ, но уже чуть тише, медленнее. — В таком случае мы обращаемся друг к другу Um sangue — переводится как «одна кровь». Можно по принадлежности к кольцам: высшие онкасы, простые онкасы и низшие — Onça Suprema, Onça и Inferior Onça. — Стой! — Тэхен прикрикнул, не выдержав. — Дай мне передышку. — Как пожелаешь, — Марла пожала плечами и откинулась назад, и физически давая пространство и время. Да уж, бремя тайн действительно нелегкое. У омеги заболели виски — а он только-только избавился от угнетенного состояния организма. Перемены не то что бежали со скоростью света, они неслись мощным ослепительным потоком, разрушая на пути все стены из гранита многолетних убеждений. Опять тяжесть в дыхании, опять Тэхен в смятении — нужда рассеяться по ветру так и кричала. Хотелось спокойствия, одиночества, не думать. Но думать приходилось. Если хочешь выжить — мозг обязан размышлять. Чтобы перебить горечь на языке, Тэхен вкусил остывший фрукт — от разговора аппетит пропал, но руки и мысли сильно хотелось чем-то занять. Сняв сразу две дольки с импровизированной деревянной «шпажки», он закинул их в рот, с усилием пережевывая. Хм, странно, но приятно: и не так уж скудно, как представлялось изначально. Сладкий нектар плодов покрылся бронзовой корочкой, придавая вкусу вязкую грубость, плавно скользя по полости рта. Так фрукты теряли свою терпкость, становясь похожими на полноценное пищевое удовольствие. Кто бы мог подумать, а? Постепенно омега заземлился: грудная клетка перестала содрогаться, невидимые тиски на голове расслабились, а разум приготовился к очередному диалогу. Нужно еще многое ведь прояснить. — Почему онкасы? У этого есть перевод? — отчего-то за название зацепилась мысль первее. — Есть, — спокойно кивнула Марла, — ягуары. Племенной род так и зовется — «Священые Ягуары» или «Onças Sagradas». — Ягуары? Не слишком ли самонадеянно? Ведь те короли всей неподвластной сельвы. Самые мощные, опасные и разъяренные. Непобедимые.По силам ли такая ноша душам человеческим?
— Слишком правдиво. Это вековая история, личная боль и незаменимая истина. — Что, по ночам обращаетесь в диких кошек? — вышло немного насмешливо, чисто шутки ради. В голове отчаянно когтями заскреблись воспоминания о дьявольском спасителе, чья шерсть чернее ночи, а глаза — два хищных янтаря. Но щит из отрицаний очень тесно сжал в своем плену нерадивого омегу. Не хотелось верить в кровавые чудеса. Иначе дороги назад не будет. — Мы — нет. А наш Вождь — да, — в голосе сталь, ни намека на юморное настроение. Тэхен рассмеялся: заливисто так, громко, может, чуть нервно. Безусловно, главный дикарь пугал своей свирепостью и жаждой к абсолютной власти, но чтобы того нарекать монстром из языческих легенд, что способен по велению Богов менять во мраке облик — бред несусветный, сказка для взрослых и страшилка непослушным детям. Он верил во что-то такое, по ту сторону мира — таинственное, скрытое от глаз людей, недоступное всегда для понимания трудящихся умов. Но рассудок все же сохранял: Ким пусть и не дослужился до высоких степеней науки, однако был чрезмерно одаренным в своей области. Он на биологии и ее законах не то что собаку — целого волка съел. Правда, сейчас чего-то мысль одну упустил. Когда-то люди силу притяжения сумели побороть, сделав сами небеса покорными и кроткими. Сумели воссоздать огонь, когда считался тот велением одной природы. Смогли прыгнуть дальше облаков, расхищая бесконечные просторы космоса. Да черт, нашли ответ в пытливости сознания, как друг с другом познавать миры из разных точек собственной Земли. Это все считалось раньше сном и былью. Так может, в этот раз опять они достигли установленных границ? А чтобы стать открывателем чудес, надо смелости набраться пересечь черту. Страшно. Страшно поверить и узнать те загадки, на которые его не хватит. Ведь там под ложечкой сосало, до тревоги и панической одышки. Он ведь искал сокрытие во всем, но не в дикаре. Ведь если тот один практически непобедим, то что с ним будет, заручись его душа словом необъяснимого могущества? Поэтому выход один — отрицать, отрицать до последнего. Пока сам не узрит, не почувствует обман законов всех ученых, не примет, даже если быль — обратное ребро суровой истины. — Пф, да уж, — рассмеялся Тэхен, — легенд здесь, правда, очень много, — убеждал себя. — Превращается в дикую кошку, ага. Вашему вождю и так этой дикости с лихвой хватает, — нотки презрения все же проскользнули. Когда же наивное дитя откроет свою душу и избавится от ненависти? — Не легенда это, быль, — женщина нахмурилась, недовольная такой реакцией. — Хорошо, — отмахнулся, не желая продолжать бессмыслицу, — а кольца, это… — Так, все, — Марла резво поднялась на ноги, подхватывая так никуда и не убежавшего детеныша тапира, что все это время не решался отходить от своего спасителя — но и привлекать внимание тоже, — думаю, на сегодня хватит рассказов. Омега поджал губы, замолкая. Да, им явно были разочарованы. Слишком уж заострились движения женщины. Однако с внутренним скепсисом Тэхен ничего не мог поделать: он готов даже в макаронного монстра уверовать, но никак не в таинственную магию дикаря — не тогда, когда узрел необъяснимое, поставившее под удар весь привычный мир. Для истины выбрал остаться глухим и слепым. Ничего, дитя, не примешь сам — сельва выбора не оставит.Справедлива к своим потерянным детям и равносильно жестока.
Тэхен перевел взгляд обратно на костер, всматриваясь в утихающее пламя, словно ища там ответы. Огонь их не раскроет — омега сам все знает, просто отрицает. Плечи напряглись, а брови привычно потянулись к переносице: опять внутри что-то сжалось с шипами. В ноздри неожиданно забился запах кокосового масла, да такой едкий и перчащий, сбивающий с толку. На загривке встали волосы. Он почувствовал волнение, но словно не свое — точно чужое. И все же то закралось и в его всегда бесстрашную душу, подбивая задать последний вопрос, вертящийся на языке. — Каков шанс сбежать отсюда теперь? Не по теме, но именно сейчас хотелось знать ответ. Правда ли хотелось? Вместе с вопросом слетела и всякая настороженность. Вернее, направилась не в то русло. Тревога рассеивалась привычным туманом рядом с лодыжками, а на пальцах колол кожу ток. Омега отчего-то стал всматриваться в костер пуще прежнего, будто ожидая теперь не ответы, явно опасность. Да вот пришла та с другой стороны. Оттуда, откуда не ждал, не надеялся. — Прости, дитя, — с тыла неожиданно раздался сухой и все же с печальными нотками голос Марлы, — клыки хищника успели слишком глубоко постигнуть твое сердце, — и в эту же секунду, не успел Тэхен дернуться, как ему зажали нос плотной тканью, что пахла горьким соком трав, отправляющих насильно к сновидениям. И опять все по-новой. Шансов больше нет. Союзник повернулся боком, не бросая, но показывая точно, на чьей он стороне. Тэхен уже не сопротивлялся, лишь для вида барахтаясь руками, не пытаясь в действительности оторвать от носа ядовитую для разума мокрую тряпку. Разбитая улыбка окрасила напоследок утопающее в искусственной усталости лицо, а пронзительные глаза, перед тем как снова закрыться, с пониманием вгляделись в эмоции напротив. Ни дикарь, ни сельва его не отпустят. Он теперь их. Он теперь для них.Разве так выглядит свобода на необъятных землях джунглей?
***
Бразилия, Амазонка,
о. Ольо-де-онсо, 7:45
База ученых
Как же он жалел, что на острове нет ни единого намека на цивилизацию — помимо папуасов в юбках, конечно же: хотелось прикупить несколько пачек новеньких сигарет, чтобы вновь насытить легкие отравой и очистить голову от зуда. Пока что получалось только нервно щелкать пальцами, справляясь с ломкой рвано и безрезультатно. За прошедшие дни он успел выкурить весь запас, рассчитанный минимум на полгода: звучит дико, но и реальность их действительно была такой. Хосок думал. Изводил себя бессонницей и острым чувством вины - не усмотрел, не уберег команду. Очередная вылазка не дала каких-либо прояснений и, тем более, надежд. Стоило их грубым ботинкам промять вязкие земли, как на головы обрушился страшный ливень, не позволяя идти вперед даже подготовленным военным - сама природа противилась замыслам чужаков. По этой же причине они уже незнамо сколько сидели на базе, прячась крысами в палатках: ученые пытались работать, хотя, что очевидно, заметное напряжение и апатия не могли испариться так просто. Коллектив приходил в упадок, и с этим, увы, ничего нельзя было сделать. Только одно могло спасти положение. Вернуть пропавших обратно, а после — в объятия родных каменных джунглей. Одни джунгли на другие поменять. Еще и предложение Логана выбивало почву из-под ног: всегда уверенный в себе и своих действиях Хосок сейчас просто утопал в отчаянии, впервые, кажется, не зная, что предпринять. — Вы выглядите подавленным, — мягкий, с легкой хрипотцой голос раздался совсем рядом, а после на большой валун приземлился альфа, чье присутствие не то чтобы было желанным, но и не раздражало так, как это делали любые другие члены экспедиции. Капитан Пак со своей дотошной формальностью на время перебивал острую нужду в никотине. — Сколопендра ночью в палатку заползла, не выспался, — ехидничал альфа, не принимая собственную слабость. — И, Пак, бога ради, прекрати выкать, в нашей ситуации это стремно. — Извини, многие годы службы без отпуска дают о себе знать, — вопреки ситуации, Чимин улыбнулся. — Никак не могу привыкнуть общаться без официоза. — Слово-то какое намудренное выдал, — Хосок поморщился, как от лимона, — официоз, — кривляясь. — А ты думал, военные только команды знают? Большего нам не дано? — подтрунивал, но не со зла. Видно, хотел ученого отвлечь. — Не военные, — начал серьезно, — только ты. А после рассмеялся, встретив недовольное лицо капитана, где так и плескался скепсис и осуждение. Уж слишком забавно Пак выглядел с прищуренными глазами, сморщенным аккуратным носом и поджатыми, потрескавшимися, но не утерявшими свой здоровый блеск губами. Еще и темные волосы сегодня были не привычно зачесаны идеальной укладкой назад, а взъерошены, пушась по бокам — точно недавно вышел из душа, а по пути, видимо, решил подловить Хосока. Что ж, хватка и опыт капитана не подвели — нашел, подловил, дух поднял. Удивительно, как он стал ему доверять, не стремясь, но внутренне жаждая общества военного. — Ладно, по моей самооценке ты проехался, — снова заговорил Чимин, — а теперь выкладывай, в чем дело. — Ты был прав, — серьезным, мрачным голосом. — «Подмога», — показал пальцами кавычки, — приехала не просто так. Я вообще, честно говоря, хер знает, почему этот упырь Логан решил поделиться со мной, но, видимо, я похож на законченного ублюдка, которого могут приманить деньги. — И что он тебе сказал? — Чимин придвинулся ближе, упираясь локтями в колени. — Это не просто остров, — Хосок задрал голову вверх, — это настоящая золотая жила. В прямом смысле. — Погоди, ты имеешь в виду… Золото? Настоящее? Здесь? — Да, и запасы, судя по всему, просто гигантские. Он, конечно, не прямо об этом заявил, так, вскользь. Сказал, цитата, «поговаривают, в этих краях под землей драгоценности прячутся, может, задержимся и заодно и их поищем, координатор Чон», — карикатурно передразнил. — Намекнул, что эта информация стала известна недавно, и что центр послал их на двойное задание — Так понимаю, как эта информация стала известна, он не рассказал? — капитан закипал медленно, но верно. — Пф, конечно, хуй нам с маслом, — опять не сдерживал ругательства. — Он очень быстро соскочил с деталей. Зато начал петь сладкие песни про доли и славу, что, мол, вся группа не только открытием в науке прославится. — Дерьмо, — а теперь эмоции не сдержал и Пак. — Это все пахнет очень хреново. — Ага, немытым писюном и бабушкиными портками, — едко выплюнул. — Но с этим надо что-то делать, потому что если стоять на месте в болоте дерьма, просто провалишься и захлебнешься, пусть и медленнее. — Согласись на его условия, — неожиданно выдал Чимин, чем сразу же заработал ошалелый взгляд альфы. — Так мы сможем потянуть время. Нашим приоритетом все еще остается, прежде всего, поиск пропавших, в случае Логана и цитринов — тоже, хоть и для прикрытия. Пусть они верят, что ты повелся. Если дать им покорную наивность, они успокоятся. — Думаешь, если отказать, что-то случится? — Я в этом уверен. Мы даже не знаем, насколько реально существование их подразделения и, главное, насколько законно. Они могут упереться и начать гнуть свою линию. Увы, элемент неожиданности и их арсенал сыграют на руку точно не нам. — А что им мешает применить грязные методы сейчас? — Это лишняя морока. Так жизнь будет течь как раньше: ученые работают, мы ищем пропавших. Никакой паники и излишнего контроля. А вот если переходить в открытую фазу угроз, это лишнее распределение людей, чтобы охранять нас, заложников. К тому же, Логан не дурак, понимает — начни они открытую конфронтацию, я и мои ребята схватимся за оружие. Это потери и шумиха. — Есть в этом зерно истины, — без препирательств согласился Хосок. — К тому же, — добавил капитан, — кто знает, сколько реально людей на острове. Сам видишь, он просто гигантский. А еще, как бы прискорбно не было это признавать, наша сила в количестве. Мы им нужны, как и они нам. На это координатор ничего не ответил, просто молча уставился вдаль, любуясь спокойными волнами океана. Дождь опять мелко покрапывал, смачивая песок под ногами. Серая пелена с неба тоже не спадала — удивительно, какая же здесь переменчивая погода. Прямо как и настроения в лагере. — Знаешь, Пак, — задумчиво, тихо. — Я никогда не верил в Господа. Но сейчас отчего-то готов обратиться к молитвам. — Это нормально, — на плечо Хосока легла горячая ладонь, слегка сжав напряженные мышцы, — искать надежду тогда, когда повсюду гаснет свет. Но, если тебе интересно, лучше обратиться за помощью к живым, а не мертвым святым. Первые если и останутся безмолвными, то хотя бы взглядом подскажут дорогу. Святые же добавят еще больше вопросов. — Станешь моей надеждой, капитан? — хмыкнул Хосок. Помнил ведь чужое обещание — найти их всех, вернув живыми на родные земли. — Стану клятвой. Взгляд к взгляду. Доверие к доверию. Один утопающий решил спасти второго — такого же. Оба понимали, что берут на себя многое, непосильное — но вдвоем ношу разделить желаннее. Оттого зарождалась между обреченными связь крепкая, вынужденная, такая же обреченная. Необходимая. О боли молчат, но в молчании этом смогли докричаться до сломленных душ. Своих. Альфы равносильно теряли, просто по-своему — один на руках несмываемую кровь носит, второй — ту же алую жидкость виной на плечах. Наверное, поэтому стали островком доверия друг для друга: пока слабого, конечно, правда, уже такого важного. А сельва тайны все сокрытые также видит, сладко ухмыляется. Не Господь, так она их на нужную дорогу наставит. Свою, идеально подобранную только для этих двоих. Только куда же та приведет?К жизни или погибели?
***
Земли племени народа Onças Sagradas
Да это уже просто по-гротескному смешно — таких подстав не бывает даже в комедиях. Его опять вырубили, а очнулся он непонятно где. По крайней мере, место не было знакомым, хотя отдавало чем-то отдаленно родным. Пещерой, из которой он сбежал. Только теперь все было по-другому — он явно был в иной локации. Первые пять минут он просто лежал, смотря в каменный потолок, ориентируясь лишь благодаря тактильным ощущениям. Тело утопало в подушках, в меру мягких, не раздражающих колючей вязью ниток. Шкуры все также устилали пол, но в этот раз они выступали в роли подклада: сверху лежало расписное покрывало, очень напоминающее простынь, только более жесткую и плотную. Помещение, в целом, было более маленьким и камерным, создавая чувство уюта и стопроцентной защищенности. Тэхен наконец-то нашел силы подняться и оглянулся: стены были гладкими, закругленными, светлыми — как из сжатого песка сделанные. Сзади, прямо по центру, как раз над рядом мягких подушек, висел светильник из двух связанных между собой бивней, на острых концах которых расположились крепко закрепленные восковые свечки. Выглядело необычно, но омега даже думать не брался, как эти бивни были получены — иначе точно впадет в сумасшедшую истерику. С противоположного конца тоже рассеивался мягкий свет. Только там зоркий взгляд встречал высокий металлический подсвечник, длиной, наверное, где-то до груди Тэхена, с четырьмя такими же свечами, горящими спокойно, при этом ярко. У той же стены лежали подушки, идентичные, но чуть поменьше в размерах — прямо как на рынке: выбора хоть отбавляй, на любой вкус и цвет. Подобное удобство уже не удивляло: то ли ремесло племени шагнуло вперед, так сказать, в ногу со временем, то ли им не чужда если не торговля, то хотя бы обмен. В более реалистичном сценарии, конечно, воровство — но сердце Тэхену подсказывало, что племени не чужды моральные устои. Просто свои, другие. Пальцы зарылись в мягкие, почти шелковые пряди волос, пропуская между крепкие кудри. Тэхен шумно выдохнул, собравшись с силами окончательно. Бежать сейчас не думал, но любопытство и жажда знать на этих землях абсолютно все толкали на новый путь, побуждая подняться на ноги и пройти вперед. И вот тут удивление захлестнуло с головой. Сбоку, практически в углу, виднелся проход — ничем не прикрытый, свободный, явный. Имел тот, кстати, такую же округлую форму, как пролаз при побеге — видимо, племя предпочитало аналогию с норами. Хмыкнув, омега ухватился за края и просунул голову вперед, без всякого страха. Куда уж ему бояться — его сама Смерть от греха оберегает. Глаза распахнулись еще шире, прямо до боли и щипающих покалываний. Следующее помещение было больше, светлее, даже имело хороший интерьер, отдающий современностью. Тэхен поспешно вылез и плюхнулся на колени, только бы ближе рассмотреть местное убранство. Это был зал, не иначе. Просторный, с высокими потолками, что были украшены рисунками и письменами неизведанного языка. В центре, на бамбуковом настиле, стояли деревянные столики, чуть потертые на углах от времени, но довольно прочные на вид. Они не вписывались в общую этническую атмосферу, так и намекая — их принесли из другого мира, того самого, что близко знаком Тэхену. Настоящие журнальные столики из темного лакированного дуба. Поразительно. А ведь Киму думалось, племя отвергает их чужую современность. На этом алапажном, привычном для его мира великолепии стояли глиняные тарелки, наполненные сушеными фруктами и какими-то орехами. Также в свете скрытых в стенах факелов сверкали укрытые позолотой кувшины, наверняка наполненные доверху спасительной водой. Что ж, раз его тут держат пленником, омега смеет потворить и шалости. Без зазрения какой-либо совести, Тэхен уверенно направился к центру, попутно осматривая красные узорчатые сидушки, плотно лежащие у стен и окружившие те самые столики. На них расположились красные и бордовые подушки, а еще чуть выше, на стенах, простирались пестрые ткани, отчетливо напоминающие ковры. С разбегу упав задницей на мягкость, омега сразу же потянулся к кувшину, легко подцепляя пальцами изящную ручку. Он опрометчиво сделал не глядя глоток, большой, звучный. Там была не вода. Вино — экзотическое, местное. Такое терпкое, сладко-вяжущее, отличающееся от всего привычного и перепробованного. Оно сразу обожгло приятно глотку, наполняя тело изнутри маревным теплом. Жидкость тягучая, лишающая страха. От неожиданности Тэхен икнул, уставившись помутневшим взглядом на сахарно-губительный нектар. Принюхался: запах ягодный, легкий, напоминающий жаркий летний день. Чуть подумав, сделал еще глоток — чего уж там, терять-то в заточении нечего. А вот утолить жажду душевных ран хотелось неожиданно сильно. Утерев остатки бледного пьянящего сока и вернув графин на место, омега встал и сразу пошатнулся — все-таки с неопытности в голову дало. В глазах зарябило, но Тэхен уже настолько привык к подобному состоянию, что даже не моргнул — лишь несколько секунд постоял, а дальше двинулся в путь. Утолять любопытство к дикарскому логову. Тут уже разум подсказывал, в чьих владениях оказался — весьма обжито, богато и чересчур величественно. Он фыркнул: ну точно в стиле жадного до безграничной власти вождя, не перепутать. Минуя зал, омега отправился к следующему проходу, за который успел зацепиться глаз. Только в этот раз Тэхен попал напрямую не в другую комнату, а в коридор — самый настоящий. Выточенный из камня, прямо внутри скалы, длинный, узкий и имеющий огромное количество разветвлений. Глаза разбегались. — Твою мать, — шепот сорвался с губ и разбился эхом о стены. К слову, очень протяженные стены — казалось, конца им вовек не найти. На ум так и просилась аналогия с лабиринтом Минотавра: один в один, только наяву. Вдоль все такого же светлого камня тянулись внутри золотые огни, освещая путь. Интересно, как дикари додумались до столь необычного расположения освещения? Сколько же еще Тэхену нужно познать. Ступал мягко, однако очень нетерпеливо и взбудораженно. Пальцы зудели в желании прикоснуться к тайне других комнат, но отчего-то коридоры казались заманчивее. Поэтому Тэхен шел, с жадностью оглаживая теперь шершавые стены, украшенные белыми тонкими узорами, походящими изгибами на волны рек. Гранит хорошо рассеивал тепло, словно питая неживую сердцевину дома энергией и чувством безоговорочной защищенности. Сила передавалась по касаниям, пульсируя в потоке крови там, под венами. Стены словно ненавязчиво шептали заговор успокоения, не допуская сознанию безвольника задуматься о каком-либо уходе. Манили, умело вели, позволяли исследовать малые тайны. Так спокойно и тихо. Дойдя до разветвления, омега подметил возвышение: что справа, что слева, расходился подъем, надо сказать, довольно крутой. — У этого безумца явно пристрастие к скалолазанию, — ворча, сдул со лба мешающую прядь волос. Недолго думая, решил пойти налево — вот захотелось и все. Пальцы ног под наклоном соскальзывали, из-за чего приходилось цепляться руками, а под конец подъема и вовсе ползать на коленях — благо, в этот раз одеждой были хлопковые шорты и свободная рубашка, что спокойно подвязывалась до груди. Хоть не так испачкается, уже хорошо. Обрадовавшись скорому концу пути, омега громко простонал, увидев новые разветвления и такой же длины коридоры. Бесконечная тюрьма специально для него. Разумнее, конечно, было бы вернуться в удобство и уют, однако что-то внутреннее, свое-чужое, тянуло дальше, разжигая в крови былой азарт и жажду приключений. Закусив губу, Тэхен уже бегом направился вперед, доходя до такой же ветки и снова поднимаясь наверх. И снова. И снова. И снова. Пока лицо не опалило мощным потоком ветра. — Блять, — почти вскрикнул, вовремя цепляясь руками за острые каменные выступы. Вниз полетели осколки грунта, дрогнувший голос заглушился шумным кличем птиц, а воздух свистом проник в барабанные перепонки. Дыхание участилось, послышался хрип - надсадный, такой облегченный. Раз. Два. Три. Сердце ухнуло в пятки, ноги же сразу занемели. Его сотрясло от очередного осознания. Он на самой гребаной вершине хребта скал. На такой высоте разгоряченное тело моментально покрылось морозными мурашками, волоски на руках встали дыбом, а уши заложило. Он даже не думал, что многочисленные повороты приведут его сюда, чуть коварством не лишив пылкое сердце жизни. Так бы и выпал вольной птицей в небеса. Жаль, летать не умеет. Вид завораживал: с этой точки было видно, кажется, даже край острова, что встречал синевой океана, буйством бескрайних стихий и чужим горизонтом, где прятались не всегда добросовестные путники. Кроны деревьев слились в просторный зеленый ковер, людское племя и вовсе — потерялось в красках природы. Весь мир на ладони. Такой хрупкий с высоты. Желанный, красивый в жажде обнять и прижать ближе к сердцу, чтобы никогда не отпускать. Кажется, дикарь на мир смотрит именно такими глазами. — Agora estamos no topo, e dói mais cair dela, gatinha, — раздалось хрипло на ухо, и раскаленное тело навалилось на спину, прижимая Тэхена грудью к краю выступа. — Espero que você não fuja desse jeito. Стоит только допустить мысли о вожде — сразу появится, точно как проклятье. Впервые Тэхен не напрягся: просто умело игнорировал чужую бестактную близость. Так и смотрел неотрывно в искренние глаза свободы — бескрайней, настоящей, безумно притягательной. Дышал жадно, с наслаждением, втягивая холодные потоки бушующих ветров. Волосы порхали в безумии, руки дрожали, на губах — улыбка, а сзади — ненавистный сердцу дикарь. Как всегда — стоящий грубой тенью за спиной и охраняющий от всех возможных бед. Ведь он для Тэхена — главная беда. Единственная.